КАК КАЗАКИ МАЛЫМ ЧИСЛОМ ВРАГА БИЛИ

Продолжаю подготовку текстов для публикации в следующем, уже 15 сборнике. Вновь передо мною открываются рукописные тайны. Поведаю об оных выписками из древних повествований.
В самом разгаре шла очередная «у России с Портою Оттоманскою» война (Русско-турецкая 1735—1739 гг.)
«По древнему обыкновению» бОльшая часть донских «доброконных и добровооруженных казаков» ушли в дальние походы, от чего казачьи городки «сильно обезлюдели».
А из вражеского стана доходили тревожные вести.
«1738 году генваря 22 дня вышедшей ис плену ис Кубани» волошенин в Азове генералу Василию Левашеву сообщал как «в разговорах слышел, что в Крыму всем татарам по ханскому приказу велено для нападения … в поход готовым быть».
«1738-го году февраля 18-го дня пополудни в третьем часу прибежал в Азов из кубанского войска некрасовской казак и в военной походной генерала Левашова канцелярии допрашиван и сказал,
Зовут его Наум Семенов сын Гусек, в сей ночи из кубанского собрания с речки Челбаша ушел, а о объявил», что «некрасовцы многие в Росию возвратитца желают», только татары «их удерживают и разглашают, якобы когда возвратятца, все кажнены будут», и «у всех старую веру отоймут и затем итьти боятся. При том же и кубанцы накрепко стерегут, чтоб некрасовцы не только бы все ушли, но и за всяким человекам того смотрят, чтоб никто не уходили». Еще в 1737 году бежавший с Кубани Яков Коржихин показывал: «Бедные казаки в разговорах объявляют тайно, что намерены бы идтить по-прежнему под державу российской государыни, а другие, большая часть, идтить не хотят и за другими того смотрят, и перепоручились круговыми поруками и всему бедному народу объявляют, что российская государыня никак их в вине не простит и по приходу их на Дон повелит всех перевешать». И тогда же «в 737-м году … присылан был с Дону войсковой наказной атаман Иван Фролов для уговорения тех некрасовских казаков, но, не могши их уговорить, возвратился обратно на Дон». «Что узнав татарские начальники, и собрав корпус татар» и некрасовцев, «выступили в преследование помянутаго Фролова, но не могши ево преследовать, остановились при речке Керпели». «И учинили начальники между собой заговор, и войско свое на три части розделили, а имянно: половине корпусу 15000 человекам иттить к городу Черкаску и напасть на оной в расплох ночью; а 10000 иттить по Дону и разорять селении казаков; достальным же 5000 отогнать табуны». Наум «был в том же числе, впало ему намерение уйтить и дать известие российскому войску, слыша от всемилостивейшей государыни милосердие». Он «родился на Кубани в Некрасовских станицах от казака, во владении татарских саваскиров, где и остался от отца и от матери в сущем малолетстве, почему и воспитан был в сиротстве сестрою своею родною». Но по всей вероятности, имел какую-то связь c донской родней. Поэтому находясь в татарском войске, точно знал о «злом их умысле», решился, «чтоб ушед из их толпы, и уведомить на Дону казаков», ночью взяв «коня ис табуна», «пустился в путь». За ним была погоня, «пяти сотная команда». А он «не знал на Дон по степи дороги», «скакал по степи туда, куда глаза … видеть могли», «и так менее однех суток прискакал … в Азов более двух сот верст от Челбазы лежащей». «Где объявя о себе караульным, и представлен был главнокомандующему генерал-аншефу и ковалеру господину Левашеву». Там и сообщил «кубанской казак» Наум Гусек, «что идет кубанской саваскир с немалым войском для взятья города Черкаскова, и донских казачьих станиц».
19 февраля «в высокой ея императорскаго величества кабинет» ушло от генерала Левашева о «переметчике некрасовце и о кубанских ведомостях всенижайшаго доношения», а для «доподлинного известия», где же точно находятся «кубанцы», «послана з Дону лехкая партия».
23 февраля 1738 г. «посыланными лехкими подъездами, те кубанцы усмотрены: от Азова в верстах шестидесяти или больше за рекою Ея в степи обращение имеют, и к Азову, и к Дону по се время не приближаютца». А «орда ж, знав» «о … на Дон побеге … и видев посыланную с Дону для осмотру команду», «… с Еи речки пошла обратно на Кубань». И на этот раз «так город Черкаск со всею своею округою от грозящей ему погибели спасся». А некрасовец Наум Семенов «выпросился на малое время в город Черкаской к своим родственникам», а затем «от Войска Донскаго и принят был в число казаков с немалою благодарностею», «с самого того времяни продолжал … службу, и был в Пруском и в протчих походех», также его «женили … на дочери казацкой, с которой и прижил … семь сынов» под фамилией ГУСЕВ в станице Пятиизбянской (как документально удалось выяснить, это мой прямой предок в 10 колене).
Но вернемся в суровый 1738 год.
30 июня 1738 года «пришли к Азову» «вышедшия из Кубани две невольницы казачьи жоны бывшаго Кумшацкова городка», который ровно год назад, в 1737 году, был полностью разорен татарами и некрасовцами, и притом перебиты почти все казаки и старики, да уведены в неволю 10 казаков, 240 «казачьих жонак» и 500 «детишек». Полонянки «присланные из Азова в Черкаской допрашиваны, а в допросе показали», что «взяты в полон прошлого года по разорении того Кумшацкого городка кубанскими татарами и были в полону на Кубани у Касая мурзы», где «они сами видели» как тот мурза «четырнатцать человек татар да изменнических некрасовских казаков четыре человека посылал под Азов для взятья языков, и оные посланные взяли под Азовым четыре человека да одну бабу на бахчах азовских, а в том числе один отставной салдат, и привезли оных языков на Кубань», а «те языки объявляли, что на Дону ни одного военного человека не осталось, а все вышли в Крым», и ежели «кубанския татары, пойдут на Дон, то де за тем малолюдством великую себе добыч получить могут». «К тому ж крымской хан писал и сараскер на Кубань, что руское войско все идет на Крым … и потому надеятца, что на Дону в домех казаков никово не осталось». «Назад тому три недели бежали оне и при них еще третья женка казачья жена того Кумшацкого городка … Лобова сноха, и шли оне степью, а в одном месте лежали в скрытии в камышах неделю по близости Кубану … А как де оне уже и шли из полону из Кубанского займища, то означенной мурза Касай с татары с той партии и шел, которого они сквозь камыши угодали по голосу», но их не заметили, «а оне ночи дождався, пошли, и не дошед Азова за три дни, «а … упоминаемую Лобову сноху, затем что изнемогла, оставили в степи».
Рапортовал войсковой атаман Данила Ефремов, что в июле 1738 года «чрез выходцов с Кубани трех человек, черноярского … сына Партнова, торского жителя …, донской Романовской станицы казака …, известно ж, что доподлинно кубанская орда вся ныне в собрании итить под наши казачьи городки, и разсылают под городки наши и под калмыцкия улусы партии для взятья языков».
«Июля 26-го дня выбежал из полону ис Кубани от некрасовских изменнических казаков ведения Донскаго Войска з Донца Митякинской станицы казак …», а с ним «малороссиянин, объявивший о себе: «назад де тому будет лет з десять взят был он от Бахмута кубанскими татарами в полон». Кстати, еще в апреле 1738 г. Ефремов докладывал в в Санкт-Питербург, мол «есть опасность та, что бывшие запорожские казаки, изменя, ныне живут под протекцыею крымского хана, не могли б как под образом малоросиан к нам в Черкаской и в Азов приезжать», и передавать «купецким армянам» лазутческие письма. «И содержались они, казак … и малороссиянин … на Кубани в ясырстве у некрасовских изменнических казаков до побегу … а минувшаго июля 10-го дня прислан к упоминаемым некрасовским изменническим казакам от кубанского сераскера Бахтыгиреева … татарин с таким объявлением, чтоб те некрасовские казаки были к походу на донские станицы половинное число в готовности, ибо де на Дону по станицам никого казаков не осталось, а все отправились в службу».
Озадачился войсковой атаман Данила Ефремов: кто же сможет «защиту чинить» от предстоящего «неприятельского приходу»? «Сколько мог, со всех рек с станиц конных и пеших станищных атаманов, есаулов, писарей и выростков казачьих детей /кои хотя б мало годны ружьем владеть/, всех без изъятия собрав, разставил в средних … донских станицах до Черкаского во опасных местах на фарпосты», а вдобавок «для обережи от таковых неприятелей Черкаского и Азова, и из крепости Святыя Анны» требовал «двесте человек салдат с афицеры и несколько кананиров». Немало оставалось казаков пеших. Дабы «приумножено было людей ко отпору против сильного неприятельского собрания», Ефремов, «пригнав войсковые конные два табуны, в коих были лошади пущены и приезжих всякого чина людей, и из собственного своего конного табуна» – «дал же позволения всем пешим казакам и калмыкам, кои своих лошадей не имеют, разбирать по две лошади».
1738 года «августа 12-го дня рано из Черкаского выступили, и следовали денно и ночно в верховыя … донские городки». «В собрании казаков и казачьих детей, и престарелых казаков, и калмык, и базовых здешних татар в тот поход собратца могло всего до тысячи человек /что никого из казаков не осталось в Черкаском, но токмо присланные из Азова двесте человек салдат с надлежащим числом афицерами и кананерами/, с коим числом казаками и юртовыми калмыками, и базовыми татарами, и с походными пушками … августа 14-го дня дойтить мог до Кагальника городка». А вперед «посылал партии наблюдать и смотреть: на кои места оной неприятель следует и где чрез Дон мог бы переправы обыскивать». «А как знатныя и способные переправы по Дону имееютца пониже оной Когальницкай станицы у Бабьем и в урочище Сабачей коловерти», то и ожидать противника «чаятельно» здесь. Но «неприятельское сильное собрание» вдруг «поворотясь скорым ходом», нашли брод «выше Когольника верстах в сорока между Михалевскою и Каргальскою станицами», 15 августа «на зоре рано Дон на сю сторону на салах, а другия нагия на лошедях с одними ружьи и копьями, переправились и напали на Нижнею Каргальскую и Быстрянскую станицы, и оные станицы … штурмовали».
Как только со стороны этих станиц донеслась пушечная стрельба, войсковой атаман разделил свое малое войско на две части. «Выбрав доброконных казаков и калмык, и базовых татар до трехсот человек», поспешил на выручку осажденным, да артиллерию «со оставшими старшинами и казаками определил поспешать» за ними же. А с другою частью казаков, юртовых калмык и базовых татар, настиг «при переправе с полоном и скотом и с пожитками». «Неприятели» побросали все награбленное и пленных, бросились наутек: «токмо собою в Дон уходить на ту сторону». «Из коих … многих побили и потопили, а полон, також скот и весь пожиток отбили». «В поздные обеды» казаки прискакали к Быстрянскому городку. Расстоянием в двух верстах оборонялись и Каргалы. «А во оных станицах во отпоре находилось не более, и с теми, кои с морской флотилии прибыли, человек по тритцати». Как только «усмотрели» татары в близости «команду» атамана Ефремова, запалили Быстрянскую, «а от Каргальской станицы от штурма оборотясь», «стали чинить … бой» с донцами. И Ефремов «с старшинами и казаками, и калмыками, и базовыми татарами принял азарт», чтобы «оную Каргальскую станицу … неприятели достать не могли», да и до иных станиц далее их не допустить, «ударили на оного неприятеля боем напролом, и имели сильное срожение на копьях и саблях». Донские казаки «до самой крайней возможности наступали на оных неприятелей, и весьма отважно имели бой». И враг побежал к Дону, а там обнаружилось, что никакой переправы уже нет. Кто прямо «с лошадьми и оправою военною», «другие скоча с лошадей, бросаясь в воду в Дон, плыли на ту сторону х кошу своему и бежали в степь к речке Салу». «Оной неприятель, как полону, так и скота и протчаго пожитка никакого чего в добыч себе не получил; но с вышеписанным стыдом бежал». «На коей переправе многие неприятели побиты и потоплены, и переранены», а всего «при означенной сильном срожении и переправе побито и потоплено до тысячи человек», да в плен «забрато» до сотни. Итак «оная вся орда … как чрез Дон прогната, пошла в ход прямо х Кубани». А Данило Ефремов «с оставшим Войском Донским остановился ныне при переправе Бабской в караулах, опасаясь того, дабы оные неприятели, как уведают, что и поблизости от Черкаского по станицам малолюдство есть» не задумали «паки перейтить Дон на означенных Бабской и с Сабачей коловерти переправах на сю сторону для добычи».
«А при означенном главнем нашем действии и от нашей стороны взяты оными неприятельми в полон» двое знатных старшин Эркашарин да Поздеев, двое походных старшин, 18 рядовых, «да всмерть побито» – один полковник, два есаула, пять хорунжих, лекарь, писарь, и рядовых 31 человек.
Подробности в 15 выпуске "Материалы по истории и генеалогии казачества"
#архиввиталиягусева guseffv@mail.ru