Клочковатый туман возле старой айвы

забавляется с призрачным светом.
Узнаю! Узнаю. Поворот головы,
сетка вен на запястье воздетом...
Дуновение ветра. Другое лицо:
абрикосово наспанны щёки,
на виске непослушная прядка кольцом —
исчезает в седой поволоке.
То соседкина мать, то старик-водовоз,
то усталый водитель трамвая
расплываются в линзе нечаянных слёз —
даже вспомнить не всех успеваешь.
А за лицами — спины сутулые и
то одна, то другая походка.
И ползёт эта очередь в виде змеи
на небесную санобработку.
Голоса, голоса тонким звоном пиал
на предвечном Сиабском базаре —
то ли плакал сосед, то ли дед меня звал,
то ли дядька лабал на гитаре.
Громоздится над садом толпливый туман
неподъёмной мешкотной тоскою,
расставляет людей по годам и томам,
и в колонны по четверо строит.
Вот идут они бесперемежной строкой
по головкам отцветших рудбекий —
хоть бы кто помахал невесомой рукой...
Нет, не русские, нет, не узбеки.