********************************************************

Если смерть смотрит в глаза твоего товарища, возьми ее взгляд на себя.
********************************************************
Война ушла в историю ...но по прежнему не может забыться во сне боевой солдат .....которому уже давно не 19, а он до сей поры ведет бой..
Предлагаю вашему вниманию ,рассказ боевого ст.сержанта ,выжившего и живущего сейчас в АДУ.... но уже мирный час ....Хотя какой мирный .. идет в Украине война....
**************
Эхо Афганской Войны.
... Старшего сержанта разбудила тишина. После стрельбы, взрывов, криков команд и стонов, тишина отдавалась стоголосым эхом. Он открыл глаза. На изумительно чистом потолке играл солнечный зайчик. Бесновался, метаясь в несказанной радости. " Значит госпиталь " - подумал Сергей. Рука тревожно скользнула вдоль тела. " Ху, ноги вроде на месте ".
Глаза закрылись. Тишина и темнота разогнали мысли, наполняя всё последними памятными событиями. И вдруг, что-то тёплое и мокрое упало на ладонь. Глаза пришлось снова открыть. У кровати сидела женщина и безмолвно плакала. Слезинки: рождались у самого сердца; появлялись из её чёрных глаз; както медленно, но уверенно сползали на слегка вздёрнутый носик; и, словно лыжники с трамплина, падали, падали...
- Не надо плакать, Аглая Шариповна. Я ещё живой. - Разрушил тишину, разгоняя её по углам, звонкий голос сержанта. Женщина вздрогнула. Кротко взмахнула рукой, вытирая слёзы. Теперь на её полном, круглом лице сияла улыбка.
- Живой! В который раз живой солдатик. Живой. - Она сдержалась, чтоб не зарыдать. - Пойду, доктора обрадую. Смотри! Не умирай, в моё отсутствие.
- Да, как то рановато мне, в 19ть лет то.
Она обернулась уже в дверях и взгляд её пронзил солдата насквозь. Будто тысячи сканеров, ухватил тело и вознёс на самый высокий постамент. Отпечатывая в материнских глазах боль всех героических юношей, прошедших сквозь мягкие , нежные руки няни сиделки...
2. ... Пока Аглая Шариповна шла светлым и кристально чистым коридором, слёзы высохли. Она, на секунду остановилась, уравнивая дыхание, и толкнула дверь ординаторской. У окна стояла её дочь Ульяна. В неизменном, за 5 лет, халате; с мальчишеской стрижкой; и наслаждалась поглощением: последнего осеннего тепла, проникающего сквозь окно; горячего кофе; и болгарской сигареты.
- Уля, очнулся сержантик!
- Сказала?
Нянечка виновато опустила голову.
- Не смогла.
- Тогда пойдём, скажем вместе.
- Не рановато ли?
- Он не из тех, кто будет ныть. Вспомни, третий раз к нам попадает.
- Тото и оно. Меня помнит.
- Надо сказать. Потом будет легче приводить в чувство.
Доктор и нянечка, дочь и мать поспешили в палату реанимации.
- Да, настрадался горемычный. Отвоевался - и опять страдать. Не то что твой ряженный.
- Мама, ну, не всем же покорять Афганские просторы.
Старший сержант смотрел в потолок и с наслаждением любовался игрой солнечного зайчика. Было странно и непривычно лежать вот так, ни о чём не думая, и наблюдать совершенно мирную картинку.
Пришёл врач. Тонкая, почти прозрачная женщина, вся в белом, всегда серьёзная и всегда строга, приблизилась к нему. В таких же чёрных и бездонных глазах как и у Шариповны, гдето в самой глубине, под слоем горя и несчастья, таилась радость и веселье.
Бегло осмотрев приборы, поправив капельницу - она начала каким то лукавым голосом:
- Товарищ старший сержант. Операция прошла успешно.
На последнем слове голос предательски дрогнул. Она села на край кровати. Её маленькие руки коснулись солдатских плечь. И, точно пронзающей молнией, тревожным раскатом грома произнесла:
- Извени. Правую, до коленного сустава спасти не удалось...
Солнечный зайчик замер, в ожидании ответа. И так и остался слушая спокойный голос сержанта:
- Я знаю. Спасибо, за то, что живой…
3. ... Костёр догорал. Отец ловко нанизывал мясо на шампура. Сумерки окружали стоянку плотным кольцом, навсегда убивая надежду вырваться из её плена. Сверчёк, в который раз, пытался затянуть свою песню, но нота внезапно срывалась, пропадала в тишине и, так же внезапно, возвращалась с другой стороны, подхваченная уже другим исполнителем. Где-то на уровне звёзд мелькнула тень, вгоняя тревогу в сознание, напрягая мышцы. " Отец. Он сидит неподвижно. Стоп. Нападение? Ранен? Убит? " Чей-то хриплый, совсем незнакомый голос запричитал:
- Сержант. А, сержант! Обходят слева! Что ж ты молчишь, сержант!
Инстинктивно руки взметнулись в поисках АК. " Чёрт! Где мой автомат? Где все? "
- Сержант! Они здесь! Я вижу их! Стреляй!
Сергей попробовал встать и не смог. Какаято тяжесть держала, сковав всё тело безвольным оцепенением. " Что ж такое? Надо попытаться повернуться влево. " - подумал сержант.
- Сержант! Прикрой! Бросаю!
" Ах ты, мать твою... " - выругался Сергей. Холодный пот укрыл всё тело. " Первый раз такая хрень. - руки машинально прошлись по телу. - Да что происходит? Где рожки, где гранаты? "
- Метис! Метис, очнись! - Голос командира вмиг разогнал сон. Открыв глаза он увидел, в лучах уверенно наступавшего рассвета, взводного.
- Фу, присниться же такая хрень. Ты как Дим?
- Терплю. Пойдём курнём. - Лейтенант, немного морщась, протянул костыли.
- Сержант! А, сержант! Обходят слева! Что ж ты молчишь, сержант! - Снова резанул уши хриплый, совсем не знакомый голос.
- Дим, кто это?
- Ночью Дембеля привезли. Терпи Метис, говорят, ему совсем мало осталось…
4. ... За окном резвилась осень. Ещё тёплое солнышко пыталось согреть уже вошедшую в осень жизнь. Между пятым и четвёртым этажами, картина была серовато мрачной. Чужой город, чужие дома и, там вдалике, совсем чужое море.
Расположившись у окна так, чтобы не попасть снайперу на мушку и, словно в бою, осматривая свой сектор обстрела, двое бойцов затяжно курили. Дым, выпущенный в сторону и вниз, спокойно взбирался на подоконник и, совсем осмелев, мчался в открытое окно, где его сразу же подхватывал ветер, унося вверх, вверх и вверх.
Бывший подполковник, израненный и, в силу жизненных обстоятельств, снова ставший лейтенантом тревожно оглянулся и сказал:
- Метис, вороны здесь.
- Обалдеть. - ответил старший сержант - Ну, бой, здесь в Союзе, не будет это точно. Может провокация какая то?
- Ну, нет. Уверен - не допустят. Вчера замполит спрашивал о тебе. Как, мол, так. Без ноги, а держится, как самый здоровый и примерный боец.
- И что ответил?
- Сказал как есть. Он, мол, коммунист. И прирождённый командир. Вот и держит марку. А ночью, Серёга, я видел, как ты спишь, а из закрытых глаз бегут слёзы. Знаю, больно тебе. Сам, вот, отвоевался. А хвастать нечем. Лейтенантские погоны - это как раз то, с чего начинал.
- Помнишь Кульмесан? Как нам тогда дал пощёчину своими откровениями Загидаров? Вот, я и думаю, наверное это и есть нам наказание за то, что сделали.
- Может и так. Только делали то всё правильно. И в живых его оставили, тоже считаю правильно. Может, с того момента, и в нём что-то перевернулось.
- Всё может быть. Но, мы советские люди. Нам надо с любой ситуации выходить с честью.
- О! - прервал лейтенант - Агитировать меня не надо. Сами с усами…
.. Где-то внизу хлопнула дверь и по-ступеням, снизу вверх, зашаркали больничные тапочки. Ещё минута и на площадку взлетел боец.
- Салют, Шурави! - уверенный в себе, похожий на растрёпанного воробья, рядовой пожал руки, достал из рукава больничного халата бутылку и голосом, не принимающим возражений, отчеканил: - Помяните Андрюху Делябина. Час назад последний вздох его услышал.
Помянули. Боец зашаркал вверх, а в открытое окно опять направился дым. Курили теперь молча, думая о своём, ругая войну, сожалея, что нет возможности вернуться и окунуться в её карусель.
В жизни каждого из них были свои Делябины. И там - в ДРА; и здесь - в госпитале. И от этого было больно, что было именно так; что ничего сделать нельзя; что судьба решала сама, кому и что подарить в следующий момент.
Как всегда, замполит появился неожиданно:
- Харе курить, черти. Дым уже в окно не влезает. Сержант, принимай гостей!
Сергей обернулся и увидел отца. Тот же самый чёрный церковный наряд. Эта отвратительная поповская шапочка, строгой формы бородка и, как её продолжение, массивный крест ручной работы, раньше отталкивали его от отца. Сегодня, в этот самый момент, притянули, каким то сильным, родственным магнетизмом, навечно разрушая давно установившиеся недружелюбные отношения. И повинуясь этому, внезапно нахлынувшему, чувству, забыв об отсутствии ноги, забыв о всём окружающем, Сергей шагнул на встречу. Это " окружающее " напомнило о себе: сильными руками взводного, ловко подхватившеми падающего бойца; ворчанием замполита, подымающего костыли; тёплыми объятиями отца и его спокойным завораживающим, плавно текущим голосом:
- Ничего. Мы осилим это. Ибо ты не один. Здесь нас много. Вместе мы сила...
... Первый раз, за всё время прибывания в госпитале, старший сержант без особых усилий преодолел ступени. За ним, едва поспевал взводный, сгибаясь под тяжестью большой дорожной сумки. А двое противоположностей, замполит и священник, удивляясь молодому задору, отставать не желали и, хоть через силу, но двигались по-пятам. Так они и вошли, поочерёдно, в палату, один за другим, заставив её обитателей с интересом взглянуть на эту процессию.
- Гриня! - чётко, по-боевому, голосом не принимающим возражений отчеканил сержант - Дели на всех.
Он резко развернулся, скрипя костылями, к взводному, ставящему сумку у кровати.
- Сержант! Прикрой! Бросаю.
Голос бредившего бойца прохрипел сильнее взрыва в одобрительно гудящей палате, погружая её в тишину. И Сергей, теперь уже мягче, даже с благодарностью сказал:
- Дим, посмотри, чтоб и лежачим досталось.
- Зделаем Метис, не суетись. - лейтенант положил Сергею руки на плечи. - Ты иди, иди к отцу.
- Сержант, тут шампунь. Шампунь куда?
- Гриня, шампунь вечером, после отбоя и тоже всем.
Взводный пристально взглянул на своего сержанта и по его улыбке понял какая там шампунь. Он одобрительно кивнул ефрейтору Гришаеву, среди бойцов их взвода просто именуемого Гриней.
В палате, громадной и просторной, вмещающей 20ть коек, все взгляды устремились к тому месту, где совсем недавно бредил умирающий боец. Отец сидел на кровати, держа бойца за руки. Умирающий, почувствовав крепкие руки, ухватился за них, приподнялся и открыл глаза. Наверное, увидев священника, он был невероятно удивлён и тихо простонал:
- Больно.
- Я знаю. - ровным и твёрдым голосом вещал отец, - А ты терпи! Ты же Советский человек. Вот и терпи. Помни мать, помни отца, помни дом свой и терпи.
Хлопнула дверь. Это замполит, первый вышедший из шока, поспешил за врачами…
**********
Продолжение будет ,но пока как назло у Сереги что то не ладится..
*************
пока стихи с болью в сердце