Комментарии
- 22 окт 2021 19:51🍀 🎈Спасибо. Стырю себе стихотворение А. А - в заметку.
- 23 окт 2021 07:18Галина Гришанина- КунгурцеваПочему при таком внутреннем величии такая внешняя бедность ее быта?
- 7 ноя 2023 16:51Марина СереброваБлагодарю! Очень интересно!
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
…Она была совершенно лишена чувства собственности… Близкие друзья ее знали, что стоит подарить ей какую-нибудь, скажем, редкую гравюру или брошь, как через день или два она раздаст эти подарки другим…
Слова «обстановка», «уют», «комфорт» были ей органически чужды – и в жизни и в созданной ею поэзии…
То была привычная бедность, от которой она даже не пыталась избавиться.
Рассыпались в приемной военной прокуратуры ( " Рассыпались зубы врагов". - сказала Ахматова) Она была вызвана туда в 1957 году по делу реабилитации 79- и незаконно репрессированных.
Сама она эту фотографию называла " Пиковая дама". По свидетельству современников, А.А. обладала поразительной способностью провидения.
Лунный луч наводит на топор.
За стеною слышен стук зловещий —
Что там, крысы, призрак или вор?
В душной кухне плещется водою,
Половицам шатким счет ведет,
С глянцевитой черной бородою
За окном чердачным промелькнет —
И притихнет. Как он зол и ловок,
Спички спрятал и свечу задул.
Лучше бы поблескиванье дул
В грудь мою направленных винтовок,
Лучше бы на площади зеленой
На помост некрашеный прилечь
И под клики радости и стоны
Красной кровью до конца истечь.
Прижимаю к сердцу крестик гладкий:
Боже, мир душе моей верни!
Запах тленья обморочно сладкий
Веет от прохладной простыни.
Анна Ахматова
27-28 августа 1921
" Не знаете " Гильгамеша"? Нет? Это великолепно. Это сильнее " Илиады"
В ней что-то чудотворное горит,
И на глазах ее края гранятся.
Она одна со мною говорит,
Когда другие подойти боятся.
Когда последний друг отвел глаза,
Она была со мной в моей могиле
И пела словно первая гроза
Иль будто все цветы заговорили.
Анна Ахматова
(Д.Д.Шостаковичу)
Виталий Яковлевич Виленкин:
Почти не бывало случая, чтобы, придя ко мне, Анна Андреевна не попросила музыки (так и слышу ее: «А музыка будет?»). Ей достаточно было нашего убогого проигрывателя и заигранных пластинок. На вопрос, что она хотела бы послушать, чаще всего отвечала: «Выберите сами» (что это будет классическая музыка, а если современная, то либо Прокофьев, либо Стравинский, – разумелось само собой). Но иной раз «заказывала» совершенно определенно: Бетховена, Моцарта, Баха, Шумана, Шопена. И почти как правило, чтобы играл Рихтер. Он ее не только восхищал как музыкант, но и как личность интересовал ее чрезвычайно; она меня часто о нем расспрашивала, зная о нашей давней дружбе.
Я любил незаметно смотреть на нее, когда она слушала музыку. Внешне как будто ничего в ней не менялось, а вместе с тем в чем-то неуловимом она становилась иной: так же просто сидела в кресле, может быть, только чуть-чуть прямее, чуть-чуть напряженнее, чем обычно, и что-то еще появлялось незнакомое в глазах, в том, как сосредоточенно смотрела куда-то прямо перед собой. А один раз, когда мы с ней слушали в исполнении Рихтера шумановскую пьесу с обманчивым названием «Юмореска» (кажется, один из самых бурных полетов немецкой романтики), я вдруг увидел, что она придвигает к себе мой блокнот, берет карандаш и довольно долго что-то записывает; потом отрывает листок и спокойно прячет его к себе в сумку. Когда музыка кончилась, она сказала: «А я пока стишок сочинила». Но так тогда и не показала и не прочла, а я не осмелился попросить. Но потом несколько раз читала это стихотворение у меня и у себя, и всегда с предисловием: «Вот стихи, которые я написала под музыку Шумана»:
…И мне показалось, что это огни
Со мною летят до рассвета,
И я не дозналась – какого они,
Глаза эти странные, цвета.
И все трепетало и пело вокруг,
И я не узнала – ты враг или друг,
Зима это или лето.
Эту фотографию А. А. подарила Иосифу Бродскому, сопроводив подарок шутливой надписью.
О славе он нам сказал, —
На бледных щеках розовеет румянец,
Темней и темней глаза.
И с каждой минутой всё больше пленных,
Забывших свое бытиё,
И клонится снова в звуках блаженных
Гибкое тело твоё.
(26 марта 1914)
Тебе, Афродита, слагаю танец,
Танец слагаю тебе.
На бледных щеках розовеет румянец…
Улыбнись моей судьбе.
Щеки у Афродиты и щеки Карсавиной одинаково бледны и одинаково розовеют румянцем».
"Сборник стал единственным изданием «Бродячей собаки». Поскольку на его обложке, выполненной по рисунку С. Судейкина, изображен букет в вазе, перевитый лентой с надписью «Карсавиной», слово «Букет» обычно включают в его название. В издании воспроизведены факсимиле автографов адресованных Карсавиной стихотворений Ахматовой, Н.Гумилева, Г.Иванова, М.Кузмина, М.Лозинского"
Балерина появляется среди персонажей «Поэмы без героя», о ней А.А. Ахматова упоминает и в «Прозе о поэме»" наряду с Павловой и Нижинским
А во сне казалось, что это
Я пишу для кого-то либретто,
И отбоя от музыки нет.
У Ахматовой действительно имеются - в разных вариантах страницы прозы, озаглавленные "Балетное либретто"
«не то царскосельский лебедь, не то Анна Павлова»; «сказочная» Карсавина, танцующая на зеркале; Нижинский и Стравинский, творцы языческой «Весны священной».
В разных версиях балетных Коломбин блистала Карсавина - и на Мариинской сцене, и в парижских сезонах Дягилева.
Дягилев первым дал балет «Петрушка» (1911), детище Стравинского, Фокина и Александра Бенуа, Нижинского и Карсавиной. Отзвуки события отдаются во второй главе ахматовской поэмы - как отголоски угасавшего мира, как наглядные предвестья его гибели.
Была в тогдашнем репертуаре Карсавиной и другая роль, впрямь Коломбина: фарфоровая куколка в балете Фокина «Карнавал» на музыку Шумана. Может быть, Ахматова имела в виду как раз ее?
Из воспоминаний Тамары Карсавиной: «Мы продолжали собираться в «Бродячей собаке», артистическом клубе, само название которого указывает на царивший там дух богемы. <...> Один из моих друзей, художник, впервые привел меня туда за год до войны. Встреча, устроенная по этому случаю, отличалась даже торжественностью: меня подняли вместе с креслом, и, совершенно смущенная, я должна была благодарить за аплодисменты. Этот ритуал дал мне право свободного входа в закрытый клуб-погребок, и хотя я не питала особой симпатии к жизни богемы, но это обиталище находила очень уютным. Мы собирались в подвале большого дома, вообще предназначенном для дров. Судейкин расписал стены: Тарталья и Панталоне, Смеральдина и Бригелла, и даже сам Карло Гоцци — все они смеялись и строили нам гримасы из каждого угла.
<...>
Однажды ночью я танцевала там под музыку Куперена: не на сцене, а прямо среди публики, на маленьком пространстве, окруженном гирляндами живых цветов. Я сама выбрала музыку, так как очень увлекалась в ту пору французским искусством XVIII века с его кринолинами, мушками и чарующими звуками клавесинов, напоминающими жужжание пчел. Из огромного наследия композитора мне особенно нравились три пьесы: «Добрые кукушки», «Домино» и «Колокола острова Киферы». В награду мои друзья преподнесли мне «Букет», только что вышедший из печати. В этом альманахе поэты собрали все мадригалы, созданные ими в мою честь, а за ужином они продолжали импровизировать и читать новые стихи».