Ни стыда, ни совести. Сидит здоровый лоб на твоей шее, Лиза, и ножки свесил. Да ты глянь на него! Глаза-то свои разуй! Тебя же уже ветром качает! А он? Рожа опухшая, ленивый. Спит да ест. Да пьет. Вот и все его дела. А уж как ты его рожала трудно! Все радовалась, что счастье. Сыночек. Опора тебе. Гони ты его в шею! Может, тогда шевелиться начнет! Очнись, подруга! Если бы мой Темка такое вытворял, отец бы ему мигом мозги на место вправил! - говорила Анна своей подруге Лизавете. Женщины в комнате чаевничали. Кухню занял сын Лизаветы Дмитриевны, Виталик. Собственно, о нем речь и шла. Появился в дверях. Волосы сальные, давно не мытые, всклокоченные. Взгляд мутный. Мать вздохнула. А подруга Анна только злобно посмотрела на молодого мужчину. Но тот, казалось, этого не замечал. - Мам, денег дай. Мне это... здоровье поправить надо! Голова болит! - просипел он. Тут уже Анна не выдержала: - Тебе не стыдно? От слова "совсем"? Работу надо искать, а не бока отлеживать! Но Лизавета Дмитриевна вскочила. Сунула неловко сыну денег. Поцеловала. Она видела не того, кто почти потерял человеческий облик. А маленького белокурого кудрявого малыша, которым сын был много лет назад. Как он обнимал ее и шептал: "Мамочка". Как она поправляла ему одеяльце. Носила на руках. Материнская любовь... Сильней ее нет ничего. Виталик нагло этим пользовался. Когда-то он проучился лишь один курс в институте. И то не до конца. Надоело. Отца рано не стало. Мать Виталика уже привыкла работать сразу в трех местах. Ей было жаль кровиночку. В свои 35 лет Виталий мог только чай из пакетика себе заварить. Готовить не умел. С детства его ждали котлетки с пюре в кастрюльке, накрытой полотенцем. Пирожки. Борщик.
Татьяна Григорьева
- Приспособленец он и пиявка.
Ни стыда, ни совести. Сидит здоровый лоб на твоей шее, Лиза, и ножки свесил. Да ты глянь на него! Глаза-то свои разуй! Тебя же уже ветром качает! А он? Рожа опухшая, ленивый. Спит да ест. Да пьет. Вот и все его дела. А уж как ты его рожала трудно! Все радовалась, что счастье. Сыночек. Опора тебе. Гони ты его в шею! Может, тогда шевелиться начнет! Очнись, подруга! Если бы мой Темка такое вытворял, отец бы ему мигом мозги на место вправил! - говорила Анна своей подруге Лизавете.
Женщины в комнате чаевничали. Кухню занял сын Лизаветы Дмитриевны, Виталик.
Собственно, о нем речь и шла.
Появился в дверях. Волосы сальные, давно не мытые, всклокоченные. Взгляд мутный.
Мать вздохнула.
А подруга Анна только злобно посмотрела на молодого мужчину.
Но тот, казалось, этого не замечал.
- Мам, денег дай. Мне это... здоровье поправить надо! Голова болит! - просипел он.
Тут уже Анна не выдержала:
- Тебе не стыдно? От слова "совсем"? Работу надо искать, а не бока отлеживать!
Но Лизавета Дмитриевна вскочила.
Сунула неловко сыну денег. Поцеловала.
Она видела не того, кто почти потерял человеческий облик.
А маленького белокурого кудрявого малыша, которым сын был много лет назад.
Как он обнимал ее и шептал: "Мамочка". Как она поправляла ему одеяльце. Носила на руках.
Материнская любовь... Сильней ее нет ничего.
Виталик нагло этим пользовался.
Когда-то он проучился лишь один курс в институте. И то не до конца. Надоело.
Отца рано не стало.
Мать Виталика уже привыкла работать сразу в трех местах.
Ей было жаль кровиночку. В свои 35 лет Виталий мог только чай из пакетика себе заварить.
Готовить не умел.
С детства его ждали котлетки с пюре в кастрюльке, накрытой полотенцем. Пирожки. Борщик.