12 апреля родился Генрих Нейгауз - гордость русской фортепьянной школы, лучшей в мире.
"...С моими высокоталантливыми учениками я почти никогда не занимаюсь гармоническим или формальным анализом произведений, они сами все это понимают и знают. Но бывали ученики, с которыми я год или два постоянно проходил на пьесах, играемых ими, так сказать, краткий курс гармонии, строения мелодии, анализа форм и т. д., пока они не научились мыслить как музыканты.
С высокоразвитыми и талантливыми учениками изредка только приходится обращать внимание на особо важные, значительные, «поворотные» места, так часто встречающиеся в фортепианных произведениях великих композиторов. К примеру, не помню случая, чтобы конец фугато из Четвертой баллады Шопена, когда полифония уступает место первоначальному гомофонному складу, не останавливал надолго нашего внимания и не подвергался особому обсуждению.
Когда совершается этот удивительный переход от многоголосного игры «размышления» к начальному простому песенному излиянию — преддверию репризы — посредством дивной модуляции и мы как бы присутствуем при рождении мелоса, зачатого в полифонии, испытываешь поневоле такую радость, такое умиление, что невозможно не поделиться им с учеником, невозможно не остановить его внимание на этом чуде музыкального искусства, и поэтому мы анализируем всё фугато и пытаемся исследовать и понять, почему это так прекрасно, почему это место нас так волнует, мы ищем дедуктивно реального, коренящегося в самой материи музыки подтверждения и посильного объяснения нашего столь несомненного и сильного эстетического переживания.
Это не может не подействовать на исполнение; когда углубляешься в своё ощущение прекрасного и пытаешься понять, откуда оно возникло, что было объективной его причиной, тогда только постигаешь бесконечные закономерности искусства и испытываешь новую радость оттого, что разум по-своему освещает то, что непосредственно переживаешь в чувстве.
В оправдание этих строк хочется опять напомнить гениально-лаконичное определение Пушкина: «Вдохновение есть расположение души к живейшему восприятию впечатлений и соображение оных».
Тот, кто только переживает искусство, остается навсегда лишь любителем; тот, кто только размышляет о нем, будет исследователем - музыковедом. Исполнителю необходим синтез тезы и антитезы, «живейшего восприятия» и «соображения».
Само собой понятно, что таких особо прекрасных» мест, как фугато в Четвертой балладе, в музыке сотни, тысячи и десятки тысяч — столько же, сколько прекрасных видов в природе, надолго приковывающих к себе путника-пешехода и заставляющих его часто к ним возвращаться. Я иногда сам себе удивляюсь, да и присутствующие в классе, вероятно, удивлялись, что при работе с учеником, скажем, над «Баркаролой» Шопена (которую я уже проходил сотни раз), при углублении в ее неслыханные красоты (особенно в переходе к репризе — опять к репризе!— после второй темы в A-dur, начиная с трели в правой руке и до доминанты Fis-dur'a — Cis-dur) я при этой чисто разъяснительной аналитической работе часто впадаю в инфантильный восторг и с трудом удерживаю слезы от радости, что этакое чудо существует на свете.
Но ничего удивительного в этом нет. К красоте искусства нельзя «привыкнуть», как нельзя привыкнуть, отнестись равнодушно к красоте майского утра, безлунной летней ночи с мириадами звезд и тем более к душевной красоте человека, которая и есть первопричина и источник великих дел в искусстве". _________ Генрих Нейгауз. Из книги "Об искусстве фортепианной игры"
«Очень важно беречь свои эмоциональные силы в день концерта, не говоря уже о пользе тщательного, точного и внимательного проигрывания (одними пальцами при помощи рассудка, холодного ума). Знаю это по личному горькому опыту. Однажды, когда я должен был вечером играть (впервые) 24 прелюдии Дебюсси, я утром стал их репетировать на концертном рояле. Рояль был хороший, я стал увлекаться и, вместо того чтобы заняться «холодной работой», исполнил с подъемом и с полным участием всех душевных сил всю программу, причем испытал огромное удовольствие. Вечером я играл вдвое хуже, чем должен был и мог играть. Правда, бывают и обратные случаи, но они исключение из правила, а не правило.» Г.Г.Нейгауз
Г.Нейгауз вспоминает: «…Мне показалось, что у меня иссякло всякое композиторское дарование, я стал плохо играть, мучился… И вылилось это в то, что я в конце концов поставил себя в положение маленького ученика. Целыми часами я мог играть простые пятипальцевые упражнения. Я почувствовал, что у меня что-то неладно: и во время Годовского, и после него… Мне казалось тогда, что все качество – в идеальной ровности, в «пианолизме», чего я и добивался… Пианизм должен приобретаться органически, с самого начала. А у меня в детстве работа шла совершенно неправильно, были глупые занятия техникой, про которых я чувствовал себя идиотом. А когда я увидел пример такого огромного пианиста, как Годовский… произошло возвращение к технике, но на другом уровне. … Я занялся такой работой, когда у меня было уже достаточно виртуозных данных, чтобы концертировать. …Я себе выдумывал такие трудности: начинал звукоизвлечение с отдельных нот, потом брал три ноты, пять нот, затем гаммы, арпеджио, трели, двойные ноты и так далее. Все методично проигрывал. И тут дело было не только в технике. Тут была мозговая работа… И это мне оказало большую пользу. … Я например, брал этюды Черни и играл их подряд, играл не быстро, в среднем темпе, лишь бы была идеальная ровность. … Я нарочно сам себе ставил какие-то преграды. За каждой простой вещью я видел знак вопроса, какой-то икс. Я все брал под сомнение, и это мне дало очень много. Все мои последующие достижения основаны на полученном тогда познании своего тела и рояля. Главное было для меня – ровность» Sergei Rachmaninoff (1873-1943): Prelude opus 23 no. 1 in F sharp minor (rec. 1946) Prelude opus 23 no. 4 in D major (rec. 1946) at 3:25 Etude-tableau opus 39 no. 2 in A minor (rec. 1951) at 7:41
В фильме участвуют - Вера Горностаева, Милица Нейгауз, Марина Нейгауз, Людмила Кренкель, Елена Рихтер, Элисо Вирсаладзе, Алексей Наседкин, Павел Лобанов. ( 2008г).
12 апреля родился Генрих Нейгауз - гордость русской фортепьянной школы, лучшей в мире.
"...С моими высокоталантливыми учениками я почти никогда не занимаюсь гармоническим или формальным анализом произведений, они сами все это понимают и знают. Но бывали ученики, с которыми я год или два постоянно проходил на пьесах, играемых ими, так сказать, краткий курс гармонии, строения мелодии, анализа форм и т. д., пока они не научились мыслить как музыканты.С высокоразвитыми и талантливыми учениками изредка только приходится обращать внимание на особо важные, значительные, «поворотные» места, так часто встречающиеся в фортепианных произведениях великих композиторов. К примеру, не помню случая, чтобы конец фугато из Четвертой баллады Шопена, когда полифония уступает место первоначальному гомофонному складу, не останавливал надолго нашего внимания и не подвергался особому обсуждению.
Когда совершается этот удивительный переход от многоголосного игры «размышления» к начальному простому песенному излиянию — преддверию репризы — посредством дивной модуляции и мы как бы присутствуем при рождении мелоса, зачатого в полифонии, испытываешь поневоле такую радость, такое умиление, что невозможно не поделиться им с учеником, невозможно не остановить его внимание на этом чуде музыкального искусства, и поэтому мы анализируем всё фугато и пытаемся исследовать и понять, почему это так прекрасно, почему это место нас так волнует, мы ищем дедуктивно реального, коренящегося в самой материи музыки подтверждения и посильного объяснения нашего столь несомненного и сильного эстетического переживания.
Это не может не подействовать на исполнение; когда углубляешься в своё ощущение прекрасного и пытаешься понять, откуда оно возникло, что было объективной его причиной, тогда только постигаешь бесконечные закономерности искусства и испытываешь новую радость оттого, что разум по-своему освещает то, что непосредственно переживаешь в чувстве.
В оправдание этих строк хочется опять напомнить гениально-лаконичное определение Пушкина: «Вдохновение есть расположение души к живейшему восприятию впечатлений и соображение оных».
Тот, кто только переживает искусство, остается навсегда лишь любителем; тот, кто только размышляет о нем, будет исследователем - музыковедом. Исполнителю необходим синтез тезы и антитезы, «живейшего восприятия» и «соображения».
Само собой понятно, что таких особо прекрасных» мест, как фугато в Четвертой балладе, в музыке сотни, тысячи и десятки тысяч — столько же, сколько прекрасных видов в природе, надолго приковывающих к себе путника-пешехода и заставляющих его часто к ним возвращаться. Я иногда сам себе удивляюсь, да и присутствующие в классе, вероятно, удивлялись, что при работе с учеником, скажем, над «Баркаролой» Шопена (которую я уже проходил сотни раз), при углублении в ее неслыханные красоты (особенно в переходе к репризе — опять к репризе!— после второй темы в A-dur, начиная с трели в правой руке и до доминанты Fis-dur'a — Cis-dur) я при этой чисто разъяснительной аналитической работе часто впадаю в инфантильный восторг и с трудом удерживаю слезы от радости, что этакое чудо существует на свете.
Но ничего удивительного в этом нет. К красоте искусства нельзя «привыкнуть», как нельзя привыкнуть, отнестись равнодушно к красоте майского утра, безлунной летней ночи с мириадами звезд и тем более к душевной красоте человека, которая и есть первопричина и источник великих дел в искусстве".
_________
Генрих Нейгауз. Из книги "Об искусстве фортепианной игры"
проигрывания (одними пальцами при помощи рассудка, холодного ума).
Знаю это по личному горькому опыту. Однажды, когда я должен был вечером играть (впервые) 24 прелюдии Дебюсси, я утром стал их репетировать на концертном рояле.
Рояль был хороший, я стал увлекаться и, вместо того чтобы заняться «холодной работой», исполнил с подъемом и с полным участием всех душевных сил всю программу, причем испытал огромное удовольствие. Вечером я играл вдвое хуже, чем должен был и мог играть. Правда, бывают и обратные случаи, но они исключение из правила, а не правило.»
Г.Г.Нейгауз
Г.Нейгауз вспоминает:
«…Мне показалось, что у меня иссякло всякое композиторское дарование, я стал плохо играть, мучился… И вылилось это в то, что я в конце концов поставил себя в положение маленького ученика. Целыми часами я мог играть простые пятипальцевые упражнения. Я почувствовал, что у меня что-то неладно: и во время Годовского, и после него… Мне казалось тогда, что все качество – в идеальной ровности, в «пианолизме», чего я и добивался… Пианизм должен приобретаться органически, с самого начала. А у меня в детстве работа шла совершенно неправильно, были глупые занятия техникой, про которых я чувствовал себя идиотом. А когда я увидел пример такого огромного пианиста, как Годовский… произошло возвращение к технике, но на другом уровне. … Я занялся такой работой, когда у меня было уже достаточно виртуозных данных, чтобы концертировать. …Я себе выдумывал такие трудности: начинал звукоизвлечение с отдельных нот, потом брал три ноты, пять нот, затем гаммы, арпеджио, трели, двойные ноты и так далее. Все методично проигрывал. И тут дело было не только в технике. Тут была мозговая работа… И это мне оказало большую пользу. … Я например, брал этюды Черни и играл их подряд, играл не быстро, в среднем темпе, лишь бы была идеальная ровность. … Я нарочно сам себе ставил какие-то преграды. За каждой простой вещью я видел знак вопроса, какой-то икс. Я все брал под сомнение, и это мне дало очень много. Все мои последующие достижения основаны на полученном тогда познании своего тела и рояля. Главное было для меня – ровность»
Sergei Rachmaninoff (1873-1943):
Prelude opus 23 no. 1 in F sharp minor (rec. 1946)
Prelude opus 23 no. 4 in D major (rec. 1946) at 3:25
Etude-tableau opus 39 no. 2 in A minor (rec. 1951) at 7:41