Тема взаимодействия автора и редактора всегда волновала писателей.
Собрали несколько ярких высказываний признанных авторов. Какое вам кажется наиболее близким к истине? Нам в Ridero наиболее близок вариант Корнея Ивановича Чуковского. Так и работают наши специалисты:
Сергей Довлатов: Я не совсем понимаю, зачем редактор нужен вообще. Если писатель хороший, редактор вроде бы не требуется. Если плохой, то редактор его не спасет. По-моему, это совершенно ясно. Я знаю, как моя тетка работала с авторами. Я иногда присутствовал. Например, она говорила: — Юра, у тебя здесь четыре раза встречается слово «промозглый». — Действительно, — удивлялся Юрий Павлович Герман, — как это я не заметил? И все же я думаю, что редактор писателю не требуется. Даже хорошему. А уж плохому — тем более. Был, например, такой исторический случай. В одном из своих романов Достоевский написал: «Рядом находился круглый стол овальной формы...» Кто-то прочитал это сочинение в рукописи и говорит: — Федор Михайлович, вы оговорились, надо бы исправить. Достоевский подумал и сказал: — Оставьте так... Гоголь в ранних повестях употреблял слово «щекатурка». Как-то раз Аксаков ему говорит: — Отчего это вы пишете — «щекатурка»? — А как надо? — спросил Гоголь. — Штукатурка. — Не думаю, — сказал Гоголь. — Поглядите в словаре. Взяли словарь Даля. Посмотрели, действительно — штукатурка. В дальнейшем Гоголь неизменно писал — «штукатурка». Но в переизданиях это слово не исправил. Почему? Почему Достоевский не захотел ликвидировать явную оговорку? Почему Александр Дюма назвал свой роман «Три мушкетера», хотя их безусловно четыре? Таких примеров сотни. Видимо, ошибки, неточности — чем-то дороги писателю. А значит, и читателю. Как можно исправить у Розанова: «Мы ничего такого не плакали...»? Я бы даже опечатки исправлял лишь с ведома автора. Не говоря о пунктуации. Пунктуацию каждый автор изобретает самостоятельно.
Александр Фадеев: Многие выдвигали упреки в адрес редакторов и правщиков. Кто же наши редакторы? Это люди, вышедшие из той же среды, что и мы: одни опытные, другие менее опытные. В их слабостях и недостатках отражаются те же слабости, которые присущи писателю. Но ни один редактор не испортил язык хорошего писателя, потому что кто силен, того нельзя испортить.
Корней Чуковский: Авторы часто жалуются на самоуправство и даже самодурство редакторов. Я тоже, конечно, знавал таких, но, к счастью, они уже становятся редкостью. На смену им в наши издательства пришли такие мастера редакционного дела, как М. П. Еремин. Бережно, деликатно сохранял он нетронутой каждую особенность моего индивидуального стиля, и нужно ли говорить, что мне была дана полная воля не принимать предлагаемых им исправлений, если они не казались мне верными. Но так как нас обоих объединяло желание возможно плодотворнее и лучше послужить интересам советских читателей, наши споры, даже самые бурные, всегда были спорами близких товарищей. И всякий раз, когда мне случается перелистывать мою книгу теперь, я всегда с благодарностью вспоминаю ее лучшего друга — Михаила Павловича Еремина.
Тема взаимодействия автора и редактора всегда волновала писателей.
Собрали несколько ярких высказываний признанных авторов. Какое вам кажется наиболее близким к истине? Нам в Ridero наиболее близок вариант Корнея Ивановича Чуковского. Так и работают наши специалисты:
Сергей Довлатов:
Я не совсем понимаю, зачем редактор нужен вообще.
Если писатель хороший, редактор вроде бы не требуется. Если плохой, то редактор его не спасет. По-моему, это совершенно ясно.
Я знаю, как моя тетка работала с авторами. Я иногда присутствовал. Например, она говорила:
— Юра, у тебя здесь четыре раза встречается слово «промозглый».
— Действительно, — удивлялся Юрий Павлович Герман, — как это я не заметил?
И все же я думаю, что редактор писателю не требуется. Даже хорошему. А уж плохому — тем более.
Был, например, такой исторический случай. В одном из своих романов Достоевский написал: «Рядом находился круглый стол овальной формы...»
Кто-то прочитал это сочинение в рукописи и говорит:
— Федор Михайлович, вы оговорились, надо бы исправить.
Достоевский подумал и сказал:
— Оставьте так...
Гоголь в ранних повестях употреблял слово «щекатурка». Как-то раз Аксаков ему говорит:
— Отчего это вы пишете — «щекатурка»?
— А как надо? — спросил Гоголь.
— Штукатурка.
— Не думаю, — сказал Гоголь.
— Поглядите в словаре.
Взяли словарь Даля. Посмотрели, действительно — штукатурка.
В дальнейшем Гоголь неизменно писал — «штукатурка». Но в переизданиях это слово не исправил.
Почему?
Почему Достоевский не захотел ликвидировать явную оговорку? Почему Александр Дюма назвал свой роман «Три мушкетера», хотя их безусловно четыре?
Таких примеров сотни.
Видимо, ошибки, неточности — чем-то дороги писателю. А значит, и читателю.
Как можно исправить у Розанова: «Мы ничего такого не плакали...»?
Я бы даже опечатки исправлял лишь с ведома автора. Не говоря о пунктуации. Пунктуацию каждый автор изобретает самостоятельно.
Александр Фадеев:
Многие выдвигали упреки в адрес редакторов и правщиков. Кто же наши редакторы? Это люди, вышедшие из той же среды, что и мы: одни опытные, другие менее опытные. В их слабостях и недостатках отражаются те же слабости, которые присущи писателю. Но ни один редактор не испортил язык хорошего писателя, потому что кто силен, того нельзя испортить.
Корней Чуковский:
Авторы часто жалуются на самоуправство и даже самодурство редакторов. Я тоже, конечно, знавал таких, но, к счастью, они уже становятся редкостью. На смену им в наши издательства пришли такие мастера редакционного дела, как М. П. Еремин. Бережно, деликатно сохранял он нетронутой каждую особенность моего индивидуального стиля, и нужно ли говорить, что мне была дана полная воля не принимать предлагаемых им исправлений, если они не казались мне верными. Но так как нас обоих объединяло желание возможно плодотворнее и лучше послужить интересам советских читателей, наши споры, даже самые бурные, всегда были спорами близких товарищей. И всякий раз, когда мне случается перелистывать мою книгу теперь, я всегда с благодарностью вспоминаю ее лучшего друга — Михаила Павловича Еремина.
https://ridero.ru/l/editors/