Ну что ж, вот и Харьков попал в наш прицел. У Зеле-Нерона фингал на лице. На всех недоумках синеет печать. И близится время за всё отвечать. У киевской власти гангрена мозгов, На лбах – бугорки сатанинских рогов. Они точно знают – за ними придут. И Харьков для них - неприступный редут. Был город, как город – и пил, и курил, Друг с другом по-русски всегда говорил, Гостей принимал, от души угощал, Быть честным и верным не раз обещал. Но тут появилась фашистская тля – И сразу нерусскою стала земля. И те, кто страну от нацизма спасал, Вдруг стали врагами! Ну, как?.. Чудеса! Для тех, кто к подобным делам не готов, Такая измена – в ряду катастроф. Осталось лишь – тихо ночами рыдать. Ведь тут до России – рукою подать! Как много надорванных родственных пут! У нас в этом граде родные живут. Под грозным огнём, под свинцовым дождём, Терпи, харьковчанин! Мы скоро придём!
Константин Фролов-Крымский
Ну что ж, вот и Харьков попал в наш прицел.
У Зеле-Нерона фингал на лице.
На всех недоумках синеет печать.
И близится время за всё отвечать.
У киевской власти гангрена мозгов,
На лбах – бугорки сатанинских рогов.
Они точно знают – за ними придут.
И Харьков для них - неприступный редут.
Был город, как город – и пил, и курил,
Друг с другом по-русски всегда говорил,
Гостей принимал, от души угощал,
Быть честным и верным не раз обещал.
Но тут появилась фашистская тля –
И сразу нерусскою стала земля.
И те, кто страну от нацизма спасал,
Вдруг стали врагами! Ну, как?.. Чудеса!
Для тех, кто к подобным делам не готов,
Такая измена – в ряду катастроф.
Осталось лишь – тихо ночами рыдать.
Ведь тут до России – рукою подать!
Как много надорванных родственных пут!
У нас в этом граде родные живут.
Под грозным огнём, под свинцовым дождём,
Терпи, харьковчанин! Мы скоро придём!