Пять лет назад в небесный полк ушла любимая миллионами Звезда.

За храбрость, стойкость и мужество, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, она была награждена орденом Отечественной войны II степени.
А так же орденами «За заслуги перед Отечеством» I и II степеней, Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, двумя орденами «Знак Почета» и многими медалями.
Героиня, о которой мы вспоминаем сегодня была дважды апрельской девочкой.
Умерла в конце месяца - 26, а родилась в самом начале - 4.
В 1928 году в Киеве, в еврейской семье.
Папа военный врач-инфекционист Абрам (Авраам) Петрович и мама больничный повар Эсфирь Исааковна.
...
Дадим слово нашей героине. «Сейчас, когда давно уже нет той войны, я пытаюсь вспоминать, как же это было…
Когда началась война, мне было 13 лет. Девчонка я была, конечно, но желания спрятаться, устраниться от войны, не возникло ни на секунду. Мой отец был военным врачом, и он всегда мне говорил: «Ты — дочь офицера. А русский офицер всегда душу отдает Богу, сердце — даме, жизнь — Отечеству, а честь — никому».
Я это очень хорошо запомнила.
Наша семья жила в Киеве, но война застала нас в городе Нежине — мы часто переезжали следом за папой. Отца призвали на фронт, а мы с мамой и маленькой сестричкой остались дома. Но страна жила и дышала фронтом — от этого нельзя было уйти: весь город был обклеен плакатами «Родина-мать зовет», «Все для фронта, все для победы!»… Я считаю, что меня очень хорошо воспитали родители. Не возникало даже мысли, что я могу остаться в стороне. Было осознание того, что я уже большая и в эту пору могу быть полезной своей стране. Мною двигало желание помочь — хоть чем-то…
Почти вся война для меня — это передвижной сортировочный эвакогоспиталь. Мы эшелоном забирали раненых с фронта и эвакуировали в тыл. Пока наши войска отступали, поезд перемещался с запада на восток, а в 1944-м он двигался уже в западном направлении. Начала я работать санитаркой, позже — окончила курсы медсестер и стала лаборанткой.
Моложе меня в госпитале никого не было. Было ли мне страшно? Я об этом не думала — рядом со мной были другие люди, старшие, я просто старалась делать все, что делают они. Когда начинался обстрел или бомбежка, ты просто ложишься на землю и лежишь. А дальше — как повезет…
Страшнее, наверное, было в самом госпитале — я видела молодых ребят, от которых осталось одно туловище, без конечностей…
Это трагедия для человека, сами понимаете. Но люди держались…
Я очень уважала танкистов — их было много среди раненых, с которыми довелось общаться. Я понимала, насколько трудна была именно их фронтовая задача — наверное, потому что их повреждения были самые тяжелые…
Прием раненых всегда был особым испытанием для всех. Госпиталь мог принять за один раз пять тысяч человек. Вот приходит эшелон, привозит раненых. С этого момента санпропускник работает круглые сутки, операционная — тоже. У нас был главный хирург по фамилии Бурбелло — к сожалению, имени-отчества не помню…
Однажды он пять суток не выходил из операционной!
Его переодевали, меняли перчатки, и он дни напролет оперировал бойцов — без сна и отдыха…
Вот это героизм, понимаете?
Поскольку я окончила курсы медсестер, я всегда участвовала в приеме раненых вместе со всем личным составом. Я знала многие вещи — например, что нужно беречь раны от попадания воды…
Некоторые раны были очень обширные и страшные. Я научилась останавливать подступающую дурноту и не терять сознания…
Было ужасно тяжело, но вскоре я поняла: чтобы не падать в обморок, нужен настрой. И я умела с этим справляться…
Фронтовой госпиталь оставил множество отметин в моей душе.
Но самое пронзительное воспоминание о войне связано у меня не с медицинской службой. Однажды наш эшелон остановился на станции вблизи города Сталино (это нынешний Донецк). Мне уже лет 15 тогда было…
И вот я вижу: черная, обугленная степь, а по ней ветер несет белые треугольники солдатских писем…
Перед нашим прибытием фашисты разбомбили эшелон с почтой, и из разбитых вагонов ветер пачками, сотнями, тысячами выдувал в степь весточки с фронта. Я не могу передать своего состояния при виде этой картины. Мы с мамой к тому времени давно не получали писем от отца, и я понимала, как этих писем ждут родные наших бойцов. В госпитале я видела смерть, увечья и тяжелейшие страдания людей, но до сих пор у меня перед глазами стоит именно эта картина войны: тысячи бумажных треугольничков, гонимых порывами ветра по обожженной донецкой степи…
Когда мы стояли под Сталино, иногда у нас была возможность ночевать вне госпиталя в домах у местных жителей. Там можно было помыться и лечь отдохнуть на кровати, на чистом белье. Прекрасно помню свою хозяйку, замечательную женщину, которая жила в доме одна, поскольку отправила на фронт своих четверых сыновей и мужа. Она почти каждый день ходила встречать проходящие эшелоны в надежде, что сможет увидеть кого-нибудь из своих…
В городе Сталино в тот момент было все сожжено, не было освещения, а шурфы местных шахт были завалены трупами — захоронением некому и некогда было заниматься… Ночевать приходилось ходить из госпиталя по темным мрачным улицам. Жутко было, но все равно ходили. Очень сильно было желание поспать хоть немного в тишине, в доме, на настоящей постели…
Я закончила работать в госпитале в ноябре 1944 года, когда мне было 16 лет.
Советские войска наступали, и наш эшелон должен был двигаться с ними — за пределы страны.
Я была несовершеннолетней, и мне объяснили, что за рубеж мне нельзя. От госпиталя меня отправили учиться в медицинский техникум, где я со временем и поняла, что не справлюсь с медицинской профессией.
Знаете, я видела ужасы войны, ампутированные конечности, множество смертей от потери крови, обширных ран… Я поняла, что я не смогу работать по этой специальности. Поэтому после окончания медтехникума пошла в театральный институт.
Кстати, до 1984 года у меня не было никаких военных наград. Но в театре в отделе кадров одна женщина постоянно обвиняла меня во лжи — говорила, что я не могла быть на фронте, потому что была ребенком. Однажды я не выдержала и поехала в Подольск в архив — привезла в театр все необходимые документы. После этого я и была награждена орденом Отечественной войны, медалями. Мне также очень дорог нагрудный знак «Сын полка»…
Что для меня война?
Война меня вырастила и укрепила. Я стала взрослым человеком, преданным своей стране и ее ценностям.
Наверное потому, что я видела, что такое труд на пределе, на максимуме…
Когда ты отдаешь всего себя ради победы и ради своего народа, а не за материальные блага…
Я не хочу создавать о себе какое-то особое мнение. Мое участие — маленькая доля в общем деле. Просто важно в конечном счете оставаться честной перед самой собой.
Я не была на передовой. Но личное участие в войне было для меня вопросом чести. И я делала свою работу так, как могла…»
Мы всего дважды и коротко общались. И благодарим за каждую минуту внимания, уделенную нам. Это драгоценно и навсегда в памяти.
Будем помнить Элину Быстрицкую не только, как одну из самых ярких и талантливых красавиц нашего кино. Но и как девочку, которая всю войну работала для Победы.
...
Элина. Помним. Любим. Спасибо, что была и есть у нас.
Самая красивая, невероятная, талантливая и отважная.
Звезда!
Теперь сияешь с неба...
На фото: маленькая Элина, через несколько лет она станет юной санитаркой.
Наталя Шумак