1941 год, курсант Смоленской межобластной школы милиции НКВД СССР Василий Фёдорович Салмыгин.
Представляю первую часть письменных собственноручных воспоминаний бывшего курсанта Смоленской межобластной школы милиции, военного пенсионера майора в отставке Василия Фёдоровича Салмыгина. Этот из его писем в мой адрес и в адрес Ф.И. Тоняева. Их датировка – 31 января 2000 года, а также 27 апреля, 20 августа и 20 ноября 2001 года. Обратный адрес: 620087, город Екатеринбург, улица Олега Кошевого, 36, квартира… Я всё важное склеил по принципу литературной записи. Итак: - На службу в органы внутренних дел я поступил в 1939 году по рекомендации Отдела кадров УНКВД по Смоленской области. Я как раз в это время возвратился из рядов Красной Армии, а точнее – со срочной службы, которую проходил в войсках НКВД СССР. В общем, проблем никаких не возникло. Первая моя должность здесь – курсант Смоленской межобластной школы милиции. Дальше – двухлетняя учёба. Но в связи с началом войны выпуска с одновременным производством в офицеры милиции не состоялось. С началом войны все курсанты ежедневно несли патрульную службу в городе. Патрули были парными. В них назначались даже девушки-слушательницы. В ночное время в обязанности патрульным вменялось выявление и задержание вражеских диверсантов, которые из ракетниц производили целеуказания вражеским бомбардировщикам. Курсантское подразделение, в которое я входил, к каким-либо фортификационным работам в Смоленске или на его окраинах не привлекалось. 4 июля 1941 года я в группе из одиннадцати курсантов был послан для несения караульной службы по охране Смоленского льнокомбината. Расположились на втором этаже одного из производственных зданий. Там оказалось подходящее под «караулку» помещение. В 23.35 над городом появились немецкие бомбардировщики. Их целью и стал льнокомбинат. Разрывы бомб застали нас за ужином. Тут же погас свет. В темноте бросились к выходу. Вдруг очередной взрыв и первая безвозвратная потеря – осколком был убит курсант Дудников. Когда выбежали на улицу, то устремились в палисадник, разбитый у проходной. Я бежал последним. Приближающейся вой летящей прямо на нас бомбы заставил броситься на землю. Взрыв накрыл меня слоем земли, пыли и щебёнки. В себя пришёл от стона. Протянул руку и нащупал рядом с собой раненого в спину курсанта Панфилова. Уже после того, как вражеские стервятники улетели, нашли ещё одного раненого товарища. Он укрывался в нише под окном здания, но осколок всё равно достал, угодив в голову. К сожалению, фамилию этого курсанта за столько лет запамятовал. Осмотрел себя: левая пола шинели и противогаз нещадно изрешечены осколками, а на мне – ни царапины. Повезло – одним словом… Сплошной обороны Смоленска не было. По крайней мере, я не видел никаких войск Красной Армии. В первой половине дня 15 июля 1941 года в стены школы поступила информация, что со стороны Рославля на Смоленск двигаются немецкие танки. На южную окраину города немедленно была направлена группа курсантов из четырнадцати человек, в том числе три девушки. Я оказался в её составе. Командовал нами курсант со знаками различия старшины. Фамилию его, к сожалению, уже не помню. Наше вооружение – у каждого винтовка, один на всех ручной пулемёт и по бутылке с зажигательной смесью. Задача – любой ценой остановить танки. Когда прибыли на место, обнаружили с обеих сторон Рославльского шоссе уже кем-то отрытые огневые ячейки глубиной по пояс. Их и заняли. В случае реальной схватки с танками противника эти ячейки нас бы не спасли, но это было всё же лучше, чем их отсутствие: табельного шанцевого инструмента нам, курсантам-милиционерам, иметь ведь не полагалось. А без него, скажите, как окопаешься в чистом поле?! Помню, над городом монотонно и ничего не опасаясь кружил вражеский самолёт-разведчик и, в том числе, регулярно над нами. Девушек мы отправили в город выяснить обстановку. Вернувшись, доложили тревожное: руководство областного УНКВД город покинуло, у стен родной для нас всех школы милиции – фашистские танки. И эти танки ворвались в Смоленск откуда-то с запада… Смысла занимать свои позиции уже не было никакого. Старший группы приказал организованно двигаться к Днепру. Однако стояло нам только подняться из ячеек, как тут же превратились в мишени для пулемётных очередей. Стреляли нам в спину. Из пятиэтажного здания, стоявшего где-то в полукилометре левее наших позиций, на возвышенности. В общем, мы у пулемётчика оказались, как на ладони. Благо рядышком пролегала поросшая кустарником лощина. В неё-то мы дружно и нырнули, спасаясь от пуль. Однако по маршруту нашего движения через считанные минуты стали вдруг рваться артиллерийские снаряды. Огонь вражеской батареи явно корректировался с самолёта-разведчика. Пришлось пуститься стремглав, чтобы преодолеть опасную зону. Повезло не всем: получил лёгкое осколочное ранение руки курсант Львов. Перед сумерками вышли к железнодорожному мосту через Днепр, который находится на ветке Рославль – Смоленск. На мосту нас остановил часовой. После недолгой проверки документов он нас пропустил на спасительный правый берег. Уже в темноте вышли к какой-то дороге, где сделали привал. В ходе него приняли решение держать путь в Вязьму… До Вязьмы добираться выпало с немалыми трудностями. По дорогам двигались лишь ночами. Днём же – лесными тропинками. Это было единственным средством не угодить вдруг под массированные вражеские бомбёжки. На третьи сутки пути вышли к Соловьёвой переправе. Ни моста, ни паромов не было. Из воды кое-где только торчали обломки свай. Машин в результате здесь скопилась тьма-тьмущая. Едва стемнело, противник принялся сбрасывать на наши головы осветительные ракеты. Они опускались медленно на парашютиках. Это только усиливало всеобщую нервозность. Где-то в полночь отыскали старшего на переправе – подполковника Красной Армии. Спрашиваем, как и где можно переправится, а он – а у меня-де приказ переправу оборонять: вот-вот немцы нападут. А потом: «Вы, смотрю, из НКВД. Такая форма лучше окрика отрезвляет и мобилизует. Прошу помочь мне в организации обороны». В общем, мы ответили согласием. Всю ночь организовывали шоферов на случай, если придётся отбиваться от гитлеровцев. Со своей задачей в целом справились. Однако утром пришла беда, от которой средств ни у кого из нас не было: внезапно появившиеся семь вражеских бомбардировщик превратили запрудье из автомашин в огненное месиво. От объятых племенем машин взрывались соседние. Кругом творился кромешный ад. Ещё ночью девушек и одного парня мы отправили на поиски лодки. Они вернулись вскоре после бомбёжки. Порадовали: есть лодка! Оказавшись на левом берегу Днепра, решили уйти подальше от столбовой дороги, чтобы вновь не угодить под бомбы. Однако уже вскоре уткнулись в большое болото. Жители местной деревеньки показывали рукой в сторону: дескать, лучше вам будет идти вкруголя. Но это «вкруголя», как выяснилось, расстоянием в 35 км. Подумали-подумали и пошли напролом. Где по воде (а она доходила до пояса), где перепрыгивая с кочки на кочку. Девушки утопили в болотном иле обувь. Поэтому в особо опасных местах приходилось их переносить на себе. А мы, парни, до кровавых мозолей потёрли ноги. Сколько километров непроходимых топей преодолели – судить не берусь. А вот по времени на это ушло что-то около шести часов. Но на противоположном краю болота нас ждал нежданный и негаданный подарок: в грязи безнадёжно буксовал военно-санитарный автомобиль. Дружно налегли и в мгновение ока вызволили военных медиков из несчастья. За это они обработали наши раны, а девушкам под онучи отыскали какое-то сукно. Солнце ещё стояло высоко и здравый смысл повелевал дождаться ночи и лишь затем продолжить путь. Но всё решили наши урчащие от голода желудки – пошли прямиком по открытой местности, ибо другой дороги не было. Нам повезло – добрались до Вязьмы без злоключений, а ведь рисковали жизнями… В Вязьме Смоленская межобластная школа милиции собралась из таких вот мелких групп, как наша. Несколько дней нам дали отдохнуть и привести себя в порядок. А затем было распределение, но при этом первичных званий среднего начсостава никому не присвоили. Мы, теперь уже бывшие курсанты, по-прежнему оставались «нижними чинами»… Меня распределили в отделение милиции Медынского района. Теперь это в современной Калужской области. Принял здесь должность участкового. За мной было закреплено четыре населённых пункта. Их объезжал на «табельной» верховой лошади. Но служить здесь мне выпало считанные недели… Врезалась в память панорама жестоко пострадавшей от вражеских бомбёжек Медыни: кругом только закопчённые печные трубы. Одноэтажный деревянный город выгорел дотла. Уцелело от огня только единственное кирпичное здание – Дома Советов. Но вскоре и его не пощадили бомбы… По ночам прочёсывали леса, вылавливая фашистских диверсантов. В ходе одной из таких чекистско-милицейских операций сильно простудился. И немудрено: на дворе уже ведь стояло сырая холодная осень. Чтобы обогреть, меня вечером обессиленного привезли в какую-то деревню, ибо в Медыни, как я о том писал выше, искать приюта было бы бессмысленно. Деревня, если мне не изменяет память, называлась Кременск или что-то созвучное тому. К утру, благодаря заботливому уходу хозяев, более-менее оклемался от недуга. А в полдень в той самой деревеньки в полном составе объявилось все районное начальство. Стоят, нервно курят, обсуждая что-то. Я присоединился. Новость услышал не из радостных: на пятки наступают прорвавшие наш фронт немцы. Из справочной литературы известно, что Медынь под ударами вермахта пала 11 октября 1941 года. Значит, это и было в полдень 11 октября сорок первого… Пока спорили да решили, как лучше поступить в создавшейся ситуации, а немцы уже тут как тут. Мы, завидев их колонну, едва успели убежать на ту сторону деревни, которая была отделена от остальной части оврагом с ручьём на дне. Немцы было хотели пуститься преследовать, но мы, совершая короткие перебежки в направлении оврага, сымитировали свою готовность к контратаке и это тут же охладило пыл противника. Видимо, у гитлеровцев не было биноклей, а то наверняка разглядели бы, что им противостоит всего-то на всего горстка человек в пятнадцать одетых в полувоенно мужиков при трёх винтовках… С первыми сумерками мы ушли на восток. Под утро достигли какого-то села. Сужу об этом по церкви. От усталости валились с ног. Требовалось поспать хотя бы пару часов. Легли в каменном доме, ранее, похоже, принадлежавшим местному православному батюшке: дом тот стоял впритык к храму. Позаботились об охране – выставили посты. Однако охрана, как, видимо, и часовые из киноленты «Чапаев», врага прозевали. Сигнал тревоги подала хозяйка хаты, готовившая нам завтрак. Да было уже поздно: вскочили, а немцы вовсю уже ведут стрельбу по окнам нашего дома. Выскочили на улицу через парадную дверь. Она была защищена от пуль углом дома. Убегали по дороге, которая вела в подмосковный город Верея. Поскольку я ещё не оправился от болезни, то быстро отстал от своих более резвых товарищей. Остался один на холоде, в незнакомой местности. Благо при мне была винтовка и это придавало некоторую уверенность в собственных силах. Бредя на восток, повстречал советский разведывательный броневичок. Его командир, узнав от меня об утреннем злоключении, заверил в ответ: «Мы им [то есть немцам] сейчас как следует всыпем». После чего броневик укатил в направлении того самого села. Иду дальше и внезапно оказываюсь в эпицентре огневой дуэли, разгоревшейся между нашими войсками и фашистами. Но кто оттуда стреляет не видно. Только пули густо свистят над головой. Едва выбрался из-под огня – берег широкой реки. Надо искать мост, чтобы переправиться. Пошёл вдоль берега. Вдруг на встречу немецкий мотоцикл с коляской. Оказалось разведка из трёх человек. Камнем падаю на землю, передёргивая при этом затвор винтовки: всё – готов принять свой последний смертный бой. Однако гитлеровцы, слава Богу, остановились, не доехав до меня пару десятков метров. Это позволило мне незамеченным шмыгнуть ужом в прибрежные кусты… К ночи был в Вереи. Здесь повстречал начальника Медынской милиции. При нём находился ещё один наш товарищ-милиционер. Они оба были в той группе, которая ночевала в прицерковном доме. От них узнал, что почти вся наша группа тем же утром полегла в неравном бою. Мне, выходит, повезло, что невольно тогда отстал. «Вновь нарвались на германца. Многие из наших были убиты на месте. Остальные залегли в чистом поле. Я, расстреляв все патроны в нагане, уполз из-под огня по-пластунски, скинув по дороге верхнюю одежду, чтобы не мешала», – закончил своё печальное повествование мой милицейский начальник. Утром все втроём ушли на Москву… Странно, но в центральном аппарате союзного НКВД СССР, куда я прибыл после всех своих мытарств, мне отказали в новом назначении: не офицер ведь! Выдали лишь новый документ, удостоверяющий личность, да справку, подтверждающую факт моей двухлетней службы в органах внутренних дел. Отсюда прямиком в ближайший военкомат. Прошусь на фронт, но получаю отказ: нет московской прописки! Без неё, мол, имеют права призвать… После некоторых скитаний по углам нашёл работу. Вскоре уже был поставлен и на воинский учёт. Военком включил меня в команду, которая предназначалась для направления на учёбу в военное училище. Но накануне назначенной даты прибытия меня вновь свалила простуда. Других разнарядок на учёбу в военкомате не было и меня по выздоровлению прямиком к месту формирования новой стрелковой дивизии. Боевое крещение принял на Северо-Западном фронте. А жизнь там была весёлой: кто-то кого быстрей на мушку возьмёт – ты фрица или фриц – тебя... Мне опять повезло – находился в пекле, а ни царапинки… В конце октября 1942 года из действующей армии был направлен в военное училище. По выпуску – офицер воздушно-десантных войск. В составе ВДВ командовал взводом и ротой. Службу закончил в 1956 году в должности начальника штаба десантного батальона и в воинском звании гвардии капитана. Уволен в запас был в связи с пресловутым хрущёвским сокращением Вооружённых Сил. Являюсь кавалером орденов Отечественной войны 1-й степени и Красной Звезды, а также многочисленных медалей, включая и медаль «За боевые заслуги»… После войны я имел переписку только с одним из своих боевых товарищей по Смоленской межобластной школе милиции – близким другом-тёзкой Василием Лёгким. Он родом с Украины. После распределения в Вязьме попал в транспортную милицию и в ней – всю войны и долгие десятилетия ещё после. Дослужился здесь до звания майора милиции. Умер уже больше десяти лет назад [по состоянию на январь 2001 года]. Смоленск приезжал в последний раз в начале 1990-х. Был принят замполитом областного УВД. Посетил милицейский музей. Погулял по городу. Вспомнил молодость… Литературная обработка Юрия РЖЕВЦЕВА.
Туристический Смоленск
1941 год, курсант Смоленской межобластной школы милиции НКВД СССР Василий Фёдорович Салмыгин.
Представляю первую часть письменных собственноручных воспоминаний бывшего курсанта Смоленской межобластной школы милиции, военного пенсионера майора в отставке Василия Фёдоровича Салмыгина.
Этот из его писем в мой адрес и в адрес Ф.И. Тоняева. Их датировка – 31 января 2000 года, а также 27 апреля, 20 августа и 20 ноября 2001 года. Обратный адрес: 620087, город Екатеринбург, улица Олега Кошевого, 36, квартира… Я всё важное склеил по принципу литературной записи. Итак:
- На службу в органы внутренних дел я поступил в 1939 году по рекомендации Отдела кадров УНКВД по Смоленской области. Я как раз в это время возвратился из рядов Красной Армии, а точнее – со срочной службы, которую проходил в войсках НКВД СССР. В общем, проблем никаких не возникло. Первая моя должность здесь – курсант Смоленской межобластной школы милиции.
Дальше – двухлетняя учёба. Но в связи с началом войны выпуска с одновременным производством в офицеры милиции не состоялось.
С началом войны все курсанты ежедневно несли патрульную службу в городе. Патрули были парными. В них назначались даже девушки-слушательницы.
В ночное время в обязанности патрульным вменялось выявление и задержание вражеских диверсантов, которые из ракетниц производили целеуказания вражеским бомбардировщикам.
Курсантское подразделение, в которое я входил, к каким-либо фортификационным работам в Смоленске или на его окраинах не привлекалось.
4 июля 1941 года я в группе из одиннадцати курсантов был послан для несения караульной службы по охране Смоленского льнокомбината.
Расположились на втором этаже одного из производственных зданий. Там оказалось подходящее под «караулку» помещение.
В 23.35 над городом появились немецкие бомбардировщики. Их целью и стал льнокомбинат. Разрывы бомб застали нас за ужином. Тут же погас свет. В темноте бросились к выходу. Вдруг очередной взрыв и первая безвозвратная потеря – осколком был убит курсант Дудников.
Когда выбежали на улицу, то устремились в палисадник, разбитый у проходной. Я бежал последним. Приближающейся вой летящей прямо на нас бомбы заставил броситься на землю. Взрыв накрыл меня слоем земли, пыли и щебёнки. В себя пришёл от стона. Протянул руку и нащупал рядом с собой раненого в спину курсанта Панфилова.
Уже после того, как вражеские стервятники улетели, нашли ещё одного раненого товарища. Он укрывался в нише под окном здания, но осколок всё равно достал, угодив в голову. К сожалению, фамилию этого курсанта за столько лет запамятовал.
Осмотрел себя: левая пола шинели и противогаз нещадно изрешечены осколками, а на мне – ни царапины. Повезло – одним словом…
Сплошной обороны Смоленска не было. По крайней мере, я не видел никаких войск Красной Армии.
В первой половине дня 15 июля 1941 года в стены школы поступила информация, что со стороны Рославля на Смоленск двигаются немецкие танки. На южную окраину города немедленно была направлена группа курсантов из четырнадцати человек, в том числе три девушки. Я оказался в её составе. Командовал нами курсант со знаками различия старшины. Фамилию его, к сожалению, уже не помню.
Наше вооружение – у каждого винтовка, один на всех ручной пулемёт и по бутылке с зажигательной смесью.
Задача – любой ценой остановить танки.
Когда прибыли на место, обнаружили с обеих сторон Рославльского шоссе уже кем-то отрытые огневые ячейки глубиной по пояс. Их и заняли. В случае реальной схватки с танками противника эти ячейки нас бы не спасли, но это было всё же лучше, чем их отсутствие: табельного шанцевого инструмента нам, курсантам-милиционерам, иметь ведь не полагалось. А без него, скажите, как окопаешься в чистом поле?!
Помню, над городом монотонно и ничего не опасаясь кружил вражеский самолёт-разведчик и, в том числе, регулярно над нами.
Девушек мы отправили в город выяснить обстановку. Вернувшись, доложили тревожное: руководство областного УНКВД город покинуло, у стен родной для нас всех школы милиции – фашистские танки. И эти танки ворвались в Смоленск откуда-то с запада…
Смысла занимать свои позиции уже не было никакого. Старший группы приказал организованно двигаться к Днепру. Однако стояло нам только подняться из ячеек, как тут же превратились в мишени для пулемётных очередей. Стреляли нам в спину. Из пятиэтажного здания, стоявшего где-то в полукилометре левее наших позиций, на возвышенности. В общем, мы у пулемётчика оказались, как на ладони. Благо рядышком пролегала поросшая кустарником лощина. В неё-то мы дружно и нырнули, спасаясь от пуль. Однако по маршруту нашего движения через считанные минуты стали вдруг рваться артиллерийские снаряды. Огонь вражеской батареи явно корректировался с самолёта-разведчика. Пришлось пуститься стремглав, чтобы преодолеть опасную зону. Повезло не всем: получил лёгкое осколочное ранение руки курсант Львов.
Перед сумерками вышли к железнодорожному мосту через Днепр, который находится на ветке Рославль – Смоленск. На мосту нас остановил часовой. После недолгой проверки документов он нас пропустил на спасительный правый берег.
Уже в темноте вышли к какой-то дороге, где сделали привал. В ходе него приняли решение держать путь в Вязьму…
До Вязьмы добираться выпало с немалыми трудностями. По дорогам двигались лишь ночами. Днём же – лесными тропинками. Это было единственным средством не угодить вдруг под массированные вражеские бомбёжки.
На третьи сутки пути вышли к Соловьёвой переправе. Ни моста, ни паромов не было. Из воды кое-где только торчали обломки свай. Машин в результате здесь скопилась тьма-тьмущая.
Едва стемнело, противник принялся сбрасывать на наши головы осветительные ракеты. Они опускались медленно на парашютиках. Это только усиливало всеобщую нервозность.
Где-то в полночь отыскали старшего на переправе – подполковника Красной Армии. Спрашиваем, как и где можно переправится, а он – а у меня-де приказ переправу оборонять: вот-вот немцы нападут. А потом: «Вы, смотрю, из НКВД. Такая форма лучше окрика отрезвляет и мобилизует. Прошу помочь мне в организации обороны». В общем, мы ответили согласием. Всю ночь организовывали шоферов на случай, если придётся отбиваться от гитлеровцев. Со своей задачей в целом справились. Однако утром пришла беда, от которой средств ни у кого из нас не было: внезапно появившиеся семь вражеских бомбардировщик превратили запрудье из автомашин в огненное месиво. От объятых племенем машин взрывались соседние. Кругом творился кромешный ад.
Ещё ночью девушек и одного парня мы отправили на поиски лодки. Они вернулись вскоре после бомбёжки. Порадовали: есть лодка!
Оказавшись на левом берегу Днепра, решили уйти подальше от столбовой дороги, чтобы вновь не угодить под бомбы. Однако уже вскоре уткнулись в большое болото. Жители местной деревеньки показывали рукой в сторону: дескать, лучше вам будет идти вкруголя. Но это «вкруголя», как выяснилось, расстоянием в 35 км. Подумали-подумали и пошли напролом. Где по воде (а она доходила до пояса), где перепрыгивая с кочки на кочку. Девушки утопили в болотном иле обувь. Поэтому в особо опасных местах приходилось их переносить на себе. А мы, парни, до кровавых мозолей потёрли ноги.
Сколько километров непроходимых топей преодолели – судить не берусь. А вот по времени на это ушло что-то около шести часов. Но на противоположном краю болота нас ждал нежданный и негаданный подарок: в грязи безнадёжно буксовал военно-санитарный автомобиль. Дружно налегли и в мгновение ока вызволили военных медиков из несчастья. За это они обработали наши раны, а девушкам под онучи отыскали какое-то сукно.
Солнце ещё стояло высоко и здравый смысл повелевал дождаться ночи и лишь затем продолжить путь. Но всё решили наши урчащие от голода желудки – пошли прямиком по открытой местности, ибо другой дороги не было. Нам повезло – добрались до Вязьмы без злоключений, а ведь рисковали жизнями…
В Вязьме Смоленская межобластная школа милиции собралась из таких вот мелких групп, как наша. Несколько дней нам дали отдохнуть и привести себя в порядок. А затем было распределение, но при этом первичных званий среднего начсостава никому не присвоили. Мы, теперь уже бывшие курсанты, по-прежнему оставались «нижними чинами»…
Меня распределили в отделение милиции Медынского района. Теперь это в современной Калужской области. Принял здесь должность участкового. За мной было закреплено четыре населённых пункта. Их объезжал на «табельной» верховой лошади. Но служить здесь мне выпало считанные недели…
Врезалась в память панорама жестоко пострадавшей от вражеских бомбёжек Медыни: кругом только закопчённые печные трубы. Одноэтажный деревянный город выгорел дотла. Уцелело от огня только единственное кирпичное здание – Дома Советов. Но вскоре и его не пощадили бомбы…
По ночам прочёсывали леса, вылавливая фашистских диверсантов. В ходе одной из таких чекистско-милицейских операций сильно простудился. И немудрено: на дворе уже ведь стояло сырая холодная осень. Чтобы обогреть, меня вечером обессиленного привезли в какую-то деревню, ибо в Медыни, как я о том писал выше, искать приюта было бы бессмысленно. Деревня, если мне не изменяет память, называлась Кременск или что-то созвучное тому.
К утру, благодаря заботливому уходу хозяев, более-менее оклемался от недуга. А в полдень в той самой деревеньки в полном составе объявилось все районное начальство. Стоят, нервно курят, обсуждая что-то. Я присоединился. Новость услышал не из радостных: на пятки наступают прорвавшие наш фронт немцы.
Из справочной литературы известно, что Медынь под ударами вермахта пала 11 октября 1941 года. Значит, это и было в полдень 11 октября сорок первого…
Пока спорили да решили, как лучше поступить в создавшейся ситуации, а немцы уже тут как тут. Мы, завидев их колонну, едва успели убежать на ту сторону деревни, которая была отделена от остальной части оврагом с ручьём на дне. Немцы было хотели пуститься преследовать, но мы, совершая короткие перебежки в направлении оврага, сымитировали свою готовность к контратаке и это тут же охладило пыл противника.
Видимо, у гитлеровцев не было биноклей, а то наверняка разглядели бы, что им противостоит всего-то на всего горстка человек в пятнадцать одетых в полувоенно мужиков при трёх винтовках…
С первыми сумерками мы ушли на восток. Под утро достигли какого-то села. Сужу об этом по церкви. От усталости валились с ног. Требовалось поспать хотя бы пару часов. Легли в каменном доме, ранее, похоже, принадлежавшим местному православному батюшке: дом тот стоял впритык к храму.
Позаботились об охране – выставили посты. Однако охрана, как, видимо, и часовые из киноленты «Чапаев», врага прозевали. Сигнал тревоги подала хозяйка хаты, готовившая нам завтрак. Да было уже поздно: вскочили, а немцы вовсю уже ведут стрельбу по окнам нашего дома.
Выскочили на улицу через парадную дверь. Она была защищена от пуль углом дома. Убегали по дороге, которая вела в подмосковный город Верея. Поскольку я ещё не оправился от болезни, то быстро отстал от своих более резвых товарищей. Остался один на холоде, в незнакомой местности. Благо при мне была винтовка и это придавало некоторую уверенность в собственных силах.
Бредя на восток, повстречал советский разведывательный броневичок. Его командир, узнав от меня об утреннем злоключении, заверил в ответ: «Мы им [то есть немцам] сейчас как следует всыпем». После чего броневик укатил в направлении того самого села. Иду дальше и внезапно оказываюсь в эпицентре огневой дуэли, разгоревшейся между нашими войсками и фашистами. Но кто оттуда стреляет не видно. Только пули густо свистят над головой. Едва выбрался из-под огня – берег широкой реки. Надо искать мост, чтобы переправиться. Пошёл вдоль берега. Вдруг на встречу немецкий мотоцикл с коляской. Оказалось разведка из трёх человек. Камнем падаю на землю, передёргивая при этом затвор винтовки: всё – готов принять свой последний смертный бой. Однако гитлеровцы, слава Богу, остановились, не доехав до меня пару десятков метров. Это позволило мне незамеченным шмыгнуть ужом в прибрежные кусты…
К ночи был в Вереи. Здесь повстречал начальника Медынской милиции. При нём находился ещё один наш товарищ-милиционер. Они оба были в той группе, которая ночевала в прицерковном доме. От них узнал, что почти вся наша группа тем же утром полегла в неравном бою. Мне, выходит, повезло, что невольно тогда отстал. «Вновь нарвались на германца. Многие из наших были убиты на месте. Остальные залегли в чистом поле. Я, расстреляв все патроны в нагане, уполз из-под огня по-пластунски, скинув по дороге верхнюю одежду, чтобы не мешала», – закончил своё печальное повествование мой милицейский начальник.
Утром все втроём ушли на Москву…
Странно, но в центральном аппарате союзного НКВД СССР, куда я прибыл после всех своих мытарств, мне отказали в новом назначении: не офицер ведь! Выдали лишь новый документ, удостоверяющий личность, да справку, подтверждающую факт моей двухлетней службы в органах внутренних дел. Отсюда прямиком в ближайший военкомат. Прошусь на фронт, но получаю отказ: нет московской прописки! Без неё, мол, имеют права призвать…
После некоторых скитаний по углам нашёл работу. Вскоре уже был поставлен и на воинский учёт. Военком включил меня в команду, которая предназначалась для направления на учёбу в военное училище. Но накануне назначенной даты прибытия меня вновь свалила простуда. Других разнарядок на учёбу в военкомате не было и меня по выздоровлению прямиком к месту формирования новой стрелковой дивизии.
Боевое крещение принял на Северо-Западном фронте. А жизнь там была весёлой: кто-то кого быстрей на мушку возьмёт – ты фрица или фриц – тебя... Мне опять повезло – находился в пекле, а ни царапинки…
В конце октября 1942 года из действующей армии был направлен в военное училище. По выпуску – офицер воздушно-десантных войск. В составе ВДВ командовал взводом и ротой. Службу закончил в 1956 году в должности начальника штаба десантного батальона и в воинском звании гвардии капитана.
Уволен в запас был в связи с пресловутым хрущёвским сокращением Вооружённых Сил.
Являюсь кавалером орденов Отечественной войны 1-й степени и Красной Звезды, а также многочисленных медалей, включая и медаль «За боевые заслуги»…
После войны я имел переписку только с одним из своих боевых товарищей по Смоленской межобластной школе милиции – близким другом-тёзкой Василием Лёгким. Он родом с Украины. После распределения в Вязьме попал в транспортную милицию и в ней – всю войны и долгие десятилетия ещё после. Дослужился здесь до звания майора милиции. Умер уже больше десяти лет назад [по состоянию на январь 2001 года].
Смоленск приезжал в последний раз в начале 1990-х. Был принят замполитом областного УВД. Посетил милицейский музей. Погулял по городу. Вспомнил молодость…
Литературная обработка Юрия РЖЕВЦЕВА.