Поручик Куприн, 1914 г.
Фото: П. Глыбовская,
За один рассказ — двое суток карцера Писателем Александр Иванович стал случайно.
Первый рассказ он написал еще будучи курсантом военного училища. «Русский сатирический листок» вдруг решил напечатать присланный неизвестным автором за подписью «Ал. К-рин» довольно слабый рассказ «Последний дебют».
В тот же день кто-то доложил начальству, что один из курсантов «тиснул какую-то чепуху в газетишку».
Начальство произвело следствие, и презренный писака, затесавшийся в славные ряды будущих героев Отечества, был обнаружен и предан суду. Наказание оказалось на удивление легким: всего-то двое суток карцера!
Других за подобную провинность с позором изгоняли из училища. Правда, так было лишь в том случае, если юнкер пятнал честь мундира сочинением стихов. В случае с Куприным имелось одно смягчающее обстоятельство: он написал прозу… Тогда, сидя в карцере, Куприн пообещал себе не прикасаться к перу и бумаге.
И обещание свое он, наверное бы, сдержал. Если бы не встретил Ивана Бунина. Именно с его легкой руки Куприн, в то время очень нуждавшийся и даже голодавший, написал по его просьбе небольшой рассказ и… сразу же получил приличный по тем временам гонорар.
На который тотчас же купил себе «нормальной» еды (вина, сыра, колбасы и… икры), а также новые башмаки (в тех, что он ходил, по словам Бунина, стыдно было и таракана прихлопнуть).
Для чего писателю подушка
«Случайный» писатель, Куприн и писал свои произведения от случая к случаю. Его первая жена, Мария Карловна Давыдова, мечтала сделать из него если не великого и знаменитого писателя, то хотя бы модного. Каждое утро после завтрака Куприн по требованию жены уходил к себе на чердак, где устроил рабочий кабинет, и до самого обеда работал. Однако эффективность этой работы почему-то равнялась нулю: за несколько недель он не написал ни одной строчки. При этом на все обвинения в лени у него обязательно находились веские отговорки: «голова болела…», «живот болел…», «прежде чем писать, лучше сто раз обдумать…» и т. п.
В одно прекрасное утро, сразу после чая, Александр Иванович сказал жене: «Я бы чего-нибудь еданул, Маша. Хорошо немного заправиться перед работой». И с большим аппетитом съел яичницу и холодное мясо. Закончив с завтраком, он поднялся из-за стола и как-то необычно, боком начал выходить из комнаты.
— Что это такое? — строго спросила Мария Карловна. Куприн смутился:
— Видишь ли, Маша… на табурете сидеть слишком жестко
… Вот я и беру с собой подушку.
— А вот я посмотрю сейчас, как ты там устроил свой рабочий кабинет!
— Да нет, зачем! Лучше не ходи, Маша! Но Мария Карловна уже шла по лестнице…
Разумеется, никакого табурета на чердаке не оказалось: около стены было сложено сено, покрытое каким-то одеялом.
— Вот так рабочий кабинет! — закричала строгая супруга.
— Видишь ли, — виновато залепетал Куприн, — я лежу, обдумываю тему, а потом незаметно засыпаю…
— Хорошо, — отрезала Мария Карловна.
— С завтраками отныне будет покончено!
Любовь жены надо… заработать!
Куприн был ленивый писатель. Чего только не предпринимала в жизни писателя его честолюбивая супруга, чтобы перевоспитать своего муженька: и ругала, и обедов лишала, и даже отказывала в том, что называется супружеской близостью.
Дело дошло до того, что она предъявила ему ультиматум: он снимает себе холостую комнату и будет работать над «Поединком». А она станет навещать его.
Иногда. И он может приходить домой, но при одном условии: в дом его пустят лишь в том случае, если он предъявит следующую главу повести…
Теперь домой «в гости» Куприн приходил отдыхать только тогда, когда у него была написана новая глава или хотя бы часть ее. Однажды он принес Марии Карловне несколько старых страниц. Утром она заявила ему: — Так обманывать меня тебе больше не удастся! — и распорядилась укрепить на двери цепочку. Куприну приходилось, прежде чем попасть в квартиру, просовывать в щель рукопись и ждать, пока она пройдет цензуру Марии Карловны. Если это был новый отрывок из «Поединка», дверь отворялась.
Куприн молча страдал. Болезненно самолюбивый, он чувствовал себя униженным вдвойне, работа валилась из рук. А побывать в семье ему очень хотелось, и он опять пришел со старыми страницами, надеясь, что Мария Карловна их забыла. Он просунул листки в черную щель и сел на лестнице, проклиная себя за безволие.
Голос непреклонной супруги прозвучал из-за двери:
— Ты ошибся, Саша, и принес мне старье.
Спокойной ночи!
Новый кусок принесешь завтра. Дверь захлопнулась.
— Машенька, пусти, я очень устал и хочу спать.
Пусти меня, Маша… — голос Куприна дрожал.
Ответом было молчание. Он сидел на ступеньке, обхватив голову руками, и беззвучно плакал.
— Какая ты жестокая… безжалостная… Куприн поднялся и медленно пошел вниз.
«Папа много водки пьет, его за это мама бьет…»
Когда муж, закурив, бросает горящую спичку на газовое платье жены, когда жена разбивает графин с водой о голову беспомощно-пьяного мужа — любят ли эти двое друг друга?
Будут ли жить вместе? Нет, не любят. Нет, не будут.
Прежде чем решиться на окончательный разрыв, Куприн длительное время топил боль в алкоголе.
Его четырехлетняя дочь Лида однажды, в присутствии многочисленных гостей и отца, исполнила частушку собственного сочинения:
У меня есть папа,
У меня есть мама.
Папа много водки пьет,
Его за это мама бьет…
Именно в это время родилась легенда о Куприне, как о пьянице, дебошире и гуляке. Нелюбимый и слабовольный, он превратился в ресторанного завсегдатая, обзавелся сомнительными друзьями и почти все вечера проводил в кабаках или на ипподроме.
О его пьяных выходках писали все бульварные газеты. Куприн — грубиян, необразованный человек, бывший офицер… Куприн облил горячим кофе такого-то, выбросил из окна на улицу такого-то, выкрасил зеленой масляной краской голову такому-то, кинул в ресторане «Норд» в бассейн со стерлядью такого-то, на банкете такого-то вскочил в пьяном угаре на стол и раскрошил ногами все тарелки со снедью… Эти беспробудные хмельные годы аукнутся позднее: пышущий здоровьем и физической силой Куприн к концу жизни превратится в жалкого и больного человека, почти маразматика. Но это будет потом, а пока…
Пока все будет продолжаться до того дня, когда его, погибающего, не спасет молодая и любящая его девушка, няня и воспитательница его дочери, Лиза Гейнрих. Она сумеет уговорить его перестать пить и отправиться на лечение в Финляндию. Лиза Гейнрих станет для него настоящим ангелом-хранителем. Благодаря ей, ее душевной мягкости и доброте, Куприн вернется к творчеству и познает, наконец, радость спокойной семейной жизни.
«Женщина — это последний сосуд…»
Перу Куприна принадлежит немало замечательных рассказов и повестей. В этом ряду явно выделяется одно небольшое произведение. У его читателей оно вызывает особенно сильный эмоциональный отклик. «Гранатовый браслет»…
Когда-то давно, в пору молодости, кто-то рассказал ему странную историю об одном влюбленном фанатике, который многие годы забрасывал свою возлюбленную — замужнюю женщину — любовными письмами и подарками. Письма были плоскими, а подарки — безвкусными. И конец истории был скорее поводом для практики психиатра. Но Куприн вдохновился услышанным рассказом.
И через несколько лет написал повесть, за которую получил тысячу критических уколов от собратьев по перу. И тысячу благодарных писем от читательниц.
«Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой грустью, тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания. Но я не причиню тебе горя. Я ухожу один, молча, так угодно было Богу и судьбе, „Да святится имя твое“…».
Это цитата из «Гранатового браслета». В конце жизни, в Париже полубольной Куприн каждый вечер, сидя в кафе, писал длинные любовные письма к неизвестной молодой женщине, в которую он, седой старый писатель, вдруг отчаянно и безнадежно влюбился.
Писал, но не отсылал адресату. В этих письмах часто повторялась та самая строка из «Гранатового браслета» — «Да святится имя твое»…
Очевидцы рассказывали, что лицо его в эти минуты чудесным образом преображалось: резкие черты разглаживались, взгляд становился светлее и умиротвореннее, а на губах, обычно всегда сурово сжатых, начинала играть легкая улыбка…
«Женщина, — сказал Гете, — это последний сосуд, который мы заполняем нашей тоской по идеалу».
Он так и не подошел, так и не познакомился, так и не открылся ей. Он был счастлив уже одним только фактом ее существования…
Автор: Александр Казакевич
В конце жизни с разрешения Сталина он вернулся на Родину, причём ему предоставили квартиру в Ленинграде.