СМЕРТЬ ТАРЕЛКИНА

ЮМОРИСТИЧЕСКИЙ РАССКАЗ
ВЯЧЕСЛАВ ШИШКОВ
-- К черту, -- сказал сам себе Петр Иваныч Тарелкин, прикултыхав домой с трудповинности, и бросил в угол лопату. -- Так больше жить нельзя. Это не жизнь, а каторга... Хуже! Это хождение преподобной Феодоры по мукам. Хуже...
Он снял с правой ноги стоптанный сапожишко и осмотрел ступню: так и есть, большой палец посинел и вспух. Руки тоже поцарапаны, и рассечена бровь. Он размотал веревку, служившую ему поясом, швырнул ее под кровать, сорвал с плеч дырявую бабью кацавейку и долго шагал взад-вперед в одном сапоге, припадая на больную ногу.
-- Ха, транспорт... Вози им песок из карьера, балласт... -- бубнил он, тараща озлобленные мутные глаза. -- А зимой дрова заготовляй на железку, для общественных портомоен проруби долби, окопы рой... Тьфу! Черт бы их драл.
Петр Иваныч остановился и так свирепо потряс кулаками, что рыжие длинные космы его заплясали по острым плечам. В эту минуту, взлохмаченный, дикий, грязный, он напоминал допившегося до чертиков дьякона.
В изнеможении он повалился на кровать и сердито запыхтел.
-- И завтра, и послезавтра все то же, то же. Может быть, еще десять лет такую волынку тянуть придется... Это с больным-то сердцем.
Но настроение его вдруг резко изменилось: по испитому длинному лицу проползла улыбка, большой кадык на хрящеватом горле судорожно запрыгал, фиолетовый нос весь наморщился, засвистел и затрясся в смехе.
-- Гениально! Гениально! -- радостно воскликнул Петр Иваныч и ударил себя ладонью в лоб.
Отворилась дверь. Петр Иваныч поспешно придал лицу вид безвинно пострадавшей жертвы и закрыл глаза.
-- Петруша! Да что ж ты, голубчик, развалился-то, -- чуть гнусавя, сказала Фелицата Николаевна и стала разматывать с головы шаль, -- хотя бы рассаду полил, ведь завтра некогда, завтра ты назначен на заготовку шпал. Милицейский с бумажкой приходил.
-- Не пойду, -- равнодушно сказал Петр Иваныч и густо, но без всякого выражения сплюнул. -- Я -- бывший соборный регент, а не батрак. К черту!.. Я им больше не слуга... Арестант я, что ли?
Треугольное личико миниатюрной Фелицаты Николаевны побелело.
-- Да, никак, ты рехнулся, Петруша! Да ведь по нынешним временам за это могут расстрелять!
-- Как это меня могут расстрелять, раз я умру, -- загробным голосом проговорил Петр Иваныч.
Жена испуганно задвигала бровями.
-- Как, Петрушенька, умрешь?
-- А очень просто: вот вытяну ноги и умру... Вон какие перебои в сердце.
Фелицата Николаевна уронила на пол шаль и криво опустилась на стул.
-- Нет, довольно! -- вскричал Петр Иваныч басом и так свирепо шевельнулся, что кровать заскрипела под ним, как коростель.
-- Вместо того чтоб этак мучиться, Фелицата Николаевна, лучше раз навсегда покончить все расчеты с жизнью.
Обомлевшая женщина метнулась взглядом по широкому ножу, по веревке, по здоровенному крючку, где висела лампа-"молния", и враз замелькали перед ней хрипящие призраки.
-- Ты не имеешь права умирать!.. Ты не смеешь руку на себя накладывать! -- И лицо ее перекосилось от ужаса.
"Очень любопытно, черт возьми", -- едва сдерживая смех, подумал Петр Иваныч.
Но ему стало жаль жену, и он сказал:
-- Дурочка... Фелицата Николаевна... Я ж пошутил. Я умру не по-настоящему. "Смерть Тарелкина"-то смотрели, -- пьесу-то, помнишь? Недаром и фамилия у меня такая же -- Тарелкин.
Фелицата Николаевна сидела с разинутым ртом и ничего не понимала.
На другой день она заявилась в отдел учета рабочей силы. От волнения лицо ее горело, руки тряслись, по груди и животу ходили волны робости.
Безусый заведующий поправил кепку и ткнул в яичную скорлупу окурок.
-- Вам, гражданка, что?
Пишущие машинки трещали с ожесточением, очаровательная блондинка пудрила пуховкой нос и щеки.
-- Извиняюсь, товарищ, -- начала Фелицата Николаевна, потряхивая головой, задыхаясь. -- Я пришла доложить, что мой муж, товарищ Тарелкин, и вчера не был на трудовой повинности, и сегодня не пойдет, да, может, совсем не будет ходить.
Юноша засопел, лицо его стало как уксус.
-- Ха!.. Значит, с вашей стороны донос? Очень приятно... Садитесь, гражданка... Ваш адрес? Я сейчас пошлю арестовать его.
Машинки вдруг замолкли. Пуховка в очаровательной руке остановилась.
#ВЯЧЕСЛАВШИШКОВ #ЮМОР