Владимир Зацепин Радостный – Вот скажи, Степаныч, ты рыбалку любишь? – Конечно, дед, а в чем дело? Я этим летом два раза на Иловае был, знатная рыбалка! Вооот таких лещей наловил! Бабка Василиха уху потом наварила, пальчики оближешь! А почему ты спросил? Тоже на рыбалку собрался? – Дык куды уж мне, я далей своей улицы болей никуды не хожу. Так, еслив тока, када приспичить, ну в лавку там сходить, али яшо куды. Ну это редко таперь, отпрыгался Буланчик, вот ранней – эт да.... а таперь тока за бабкой иной раз прошугну, ну эт тоже редка! – Ну, а почему ты о рыбалке-то спросил? Рыбки захотелось? – Ды нет, счас не хочется, а захотелось летом. У табе время-то есть послухать? А то я табе хотел рассказать, как я летом рыбалить ходил. Я знаю, ты слухать любишь, ды иногда и записываешь чой-то?! – Да это я так, для себя. А послушать тебя... я с удовольствием! Давай валяй, рассказывай, послушаем! – Вот за што люблю табе, Степаныч, так эт за твою уважению. Вить нихто так не послухаить Митроху, как ты, с почитанием, с уважением! А то наши-то деревенскии, тока ржуть, как жеребцы, и никакова табе почтения. – Да ладно, дед, давай рассказывай, что там у тебя летом приключилось. Я же знаю, так просто ты бы не стал рассказывать. – Ды как жа, захотелось мне как-то летом рыбки, а погода стояла теплынь, кажысь, июль, а, можить, август. Даа, захотелось и все, хучь убей. Да ни какой-нибудь, а нашей, речной, с Алешни. Ты ж помнишь. какие там пескари жирные, плотвичка, а, можить, и щурёнок попадёца. Даа, день я терпел, ель вытерпел. На другой день, с утра пораней начал собираца, не вытерпел. Опять жа, с удочкой неохота сидеть, на такой жаре, и решил я с кошёлкой сходить, а чаво, ребятенки вон, сами огольцы, а, глишь, несуть пескарей, да и другую рыбу, а я стою и завидую, мать твою! А чем я хуже их?! Вот и решил я с кошёлкой сходить: и быстро, и не жарко. Бабке ничо не сказал, а зачем? Тожа счас начнеть: куды, да зачем, подковыривать, мать её, а мне рыбки охота и всё... Хучь убей! Взял я кошёлку, положил туды бидончик трехлитровай, ну для рыбы. Привязал к кошёлке веревку, а вроде как за сеном, травой собралси. Бабка ишо спала, я ж говорю, пораней собралси, штоб никто не видал, засмеють, вить, а рыбки охота! Навалил я кошёлку на горб, и задами-задами попёр на Алешню, ну штоб нихто не видал. Пошел на Рукав, ну, улицу, ты помнишь, там ишо мост есть, как на колхоз ехать. Вот я от ентого моста и решил начать, пока нет никаво. Разделси: снял костюм, рубаху, штаны, а кальсоны оставил. Я как с войны привык к кальсонам, так и всё... никакие трусы не могу носить, хучь убей, привык и всё. А кальсоны с начёсом, теплые, думаю, бабка постираить потом и всё, чо им подееться. Водичку потрогал ногой, а вродя, теплая, одежонку сложил на барежку, ну и полез с кошёлкой в воду. Ты ж знаишь, у нас тут мелко, тока ребятишкам купаться. Да, залез, кошёлку захватил, и начал вдоль берега, по усынкам шебуршить. А тока прежде чем ловить, нада воду сначала взмутить, штоба рыба ничо не видела и пёрла сама в кошёлку. Поставил кошёлку в узынчик, в кустики и начал воду баламутить, рыбку загонять. Ды увлекси, твою мать, совсем забыл, што счас доярки пойдуть на работу. Намутил я и хотел было кошёлку выташить, поглядеть, есть там хто, аль нет. А мелко, вода мутная, я изгваздалси весь, кальсоны сползають. И тут, как на грех, с Рукава бабы, наши доярки идуть, сначала-то они, навроде, не видели ничаво, а када на мост зашли, твою мать, хоть картины пиши. Я одной рукой кальсоны придерживаю, ну штоб не сползли совсем, а другой на кошёлку нажал, штоб не видно было, засмеють вить! Ну куды там, они тока мине увидали, сразу же остановились и давай ржать, а Нюрка Колхозная, ну ты ее тоже знаишь, первая зубоскалка, и спрашиваить: – А чавой-то ты тама делаишь, дед, а? – А ты чо, не видишь, купаюсь, решил вот. Бабы, паразитки, яшо хлеще ржуть. – А чавой-то ты в кальсонах купаиси? – эт опять Нюрка. – Ты б их снял, гля, какии грязныи, и вода, гля, какая взмученая! Я присел, штоб они не всё видели-то, а то, вить, завтря вся деревня насмехаться будить, проходу ни дадуть, а кошёлка возьми и всплыви, я её руками начал топить, никак, ну и влез ногой в кошёлку, жму, присел. А када ногу задирал, штоба в кошёлку попасть, то кальсоны, мать их ити, сползли совсем и стою я, как Адам в раю, в чём мать родила, жму кошёлку и пытаюсь кальсоны натянуть, ды куды там. А бабы с моста от смеха чуть не попадали. А Нюрка опять кричить: – Можа, помочь, а то мы щас, – и навроде как раздеваться начала. Ну, думаю, всё, хана, как жа я перед бабкой оправдываться буду, кады она все узнаить. Плюнул я на всё и хотел кальсоны натянуть, нагнулси, схватил их и начал натягивать, а там, пока они лежали на дне, раки видно проползали, кудый-то по своим делам. Вот я кальсонами и зацепил одного. Када натянул кое- как кальсоны, он, гад, и вцепилси, ды ни куды-нибудь, а в самую естеству, мать его! Клешня здоровая, цепкая, как ножницами. Я взвыл, подскочил вверх, бросил кальсоны держать, кошёлка всплыла. А он как вцепилси и ни в какую. Боль страшенная, я ору. Бабы перепугались, убежали. Спасибо, Симка, скотник, мимо проходил: – Ты чо орешь-то там, Митроха, как недорезаннай поросёнок? – Ды как жа не орать, итить твою мать, ты гля, чо деется, ить отрежить, паразит, совсем, естеству-то, иди, глянь! Ну, Симка подбежал, разделси, влез ко мне в воду и мы вдвоем кой-как отцепили эту вражину. Синяк во всю естеству сразу. Семка грить, ты, можа, в фершалу сходишь, а то хто яво знат. А я яму грю, ты никому ни рассказывай, а то, вить, из дома не выйдишь, а я табе за это самогону поднесу. Договорились. Вылезли на берег, вытащили кошёлку, там три пескаря и оголец оказались. Я их выпустил в воду, пущай живут, оделси, немного посидел, пока естество немного остыло, не так горело, и враскорячку, с кошёлкой на горбу, а она тяжелая, мать её, враскорячку, задами, чуть не ползком, домой отправилси. Еле дошел. – Дед, а бабка узнала про твою рыбалку? – Сначала нет, я разделси, кальсоны сменил, переоделси и на огород, вроде по делам. А она потом в магазине узнала, как жа, разве Нюрка утаить што-нибудь, да ни в жисть! Вся деревня ржала, неделю целую проходу не было, щас вроде забылось. – Вот такая рыбалка приключилась, итить её в коромыслу, но рыбки я всё жа попробовал. Ребятишки шли с Алешни, с кошёлкой и рыбой, я у них и купил, дал на конхветки, они мне и отвалили. Сам пожарил, душу отвел. Дааа! А чего ты-то ржёшь, усмехаисси? Я табе, как другу, а он ржёть, твою мать! Болей, ничо не расскажу! – Да ладно, дед! Успокойся, смешно же и ничего не обижайся, а то больше не поднесу. Как виски-то, раскушал? – Куды там раскушал, бабка припрятала и грить, эт я сама лично на твоих поминках попробую, а табе неча отраву заморскую пить.. Ну эт она так, сгоряча, а сама поднесёть, вот увидишь! Ладно, задержал я табе, нябось спешишь. Вы ить всю жисть бягом кудый -то всё спяшите. Вот так и пробежишь, не успеешь оглянуться. А жистя-то всё, пролетела! Ладно, давай, покеда! Бабке привет! И засеменил в свою калитку, где его уже ждала бабка.
И снова Митроха!
Митрохина рыбалка
– Вот скажи, Степаныч, ты рыбалку любишь?
– Конечно, дед, а в чем дело? Я этим летом два раза на Иловае был, знатная рыбалка! Вооот таких лещей наловил! Бабка Василиха уху потом наварила, пальчики оближешь! А почему ты спросил? Тоже на рыбалку собрался?
– Дык куды уж мне, я далей своей улицы болей никуды не хожу. Так, еслив тока, када приспичить, ну в лавку там сходить, али яшо куды. Ну это редко таперь, отпрыгался Буланчик, вот ранней – эт да.... а таперь тока за бабкой иной раз прошугну, ну эт тоже редка!
– Ну, а почему ты о рыбалке-то спросил? Рыбки захотелось?
– Ды нет, счас не хочется, а захотелось летом. У табе время-то есть послухать? А то я табе хотел рассказать, как я летом рыбалить ходил. Я знаю, ты слухать любишь, ды иногда и записываешь чой-то?!
– Да это я так, для себя. А послушать тебя... я с удовольствием! Давай валяй, рассказывай, послушаем!
– Вот за што люблю табе, Степаныч, так эт за твою уважению. Вить нихто так не послухаить Митроху, как ты, с почитанием, с уважением! А то наши-то деревенскии, тока ржуть, как жеребцы, и никакова табе почтения.
– Да ладно, дед, давай рассказывай, что там у тебя летом приключилось. Я же знаю, так просто ты бы не стал рассказывать.
– Ды как жа, захотелось мне как-то летом рыбки, а погода стояла теплынь, кажысь, июль, а, можить, август. Даа, захотелось и все, хучь убей. Да ни какой-нибудь, а нашей, речной, с Алешни. Ты ж помнишь. какие там пескари жирные, плотвичка, а, можить, и щурёнок попадёца.
Даа, день я терпел, ель вытерпел. На другой день, с утра пораней начал собираца, не вытерпел. Опять жа, с удочкой неохота сидеть, на такой жаре, и решил я с кошёлкой сходить, а чаво, ребятенки вон, сами огольцы, а, глишь, несуть пескарей, да и другую рыбу, а я стою и завидую, мать твою! А чем я хуже их?!
Вот и решил я с кошёлкой сходить: и быстро, и не жарко. Бабке ничо не сказал, а зачем? Тожа счас начнеть: куды, да зачем, подковыривать, мать её, а мне рыбки охота и всё... Хучь убей! Взял я кошёлку, положил туды бидончик трехлитровай, ну для рыбы.
Привязал к кошёлке веревку, а вроде как за сеном, травой собралси. Бабка ишо спала, я ж говорю, пораней собралси, штоб никто не видал, засмеють, вить, а рыбки охота!
Навалил я кошёлку на горб, и задами-задами попёр на Алешню, ну штоб нихто не видал. Пошел на Рукав, ну, улицу, ты помнишь, там ишо мост есть, как на колхоз ехать. Вот я от ентого моста и решил начать, пока нет никаво. Разделси: снял костюм, рубаху, штаны, а кальсоны оставил.
Я как с войны привык к кальсонам, так и всё... никакие трусы не могу носить, хучь убей, привык и всё. А кальсоны с начёсом, теплые, думаю, бабка постираить потом и всё, чо им подееться. Водичку потрогал ногой, а вродя, теплая, одежонку сложил на барежку, ну и полез с кошёлкой в воду. Ты ж знаишь, у нас тут мелко, тока ребятишкам купаться. Да, залез, кошёлку захватил, и начал вдоль берега, по усынкам шебуршить. А тока прежде чем ловить, нада воду сначала взмутить, штоба рыба ничо не видела и пёрла сама в кошёлку.
Поставил кошёлку в узынчик, в кустики и начал воду баламутить, рыбку загонять. Ды увлекси, твою мать, совсем забыл, што счас доярки пойдуть на работу. Намутил я и хотел было кошёлку выташить, поглядеть, есть там хто, аль нет. А мелко, вода мутная, я изгваздалси весь, кальсоны сползають. И тут, как на грех, с Рукава бабы, наши доярки идуть, сначала-то они, навроде, не видели ничаво, а када на мост зашли, твою мать, хоть картины пиши. Я одной рукой кальсоны придерживаю, ну штоб не сползли совсем, а другой на кошёлку нажал, штоб не видно было, засмеють вить!
Ну куды там, они тока мине увидали, сразу же остановились и давай ржать, а Нюрка Колхозная, ну ты ее тоже знаишь, первая зубоскалка, и спрашиваить:
– А чавой-то ты тама делаишь, дед, а?
– А ты чо, не видишь, купаюсь, решил вот.
Бабы, паразитки, яшо хлеще ржуть.
– А чавой-то ты в кальсонах купаиси? – эт опять Нюрка. – Ты б их снял, гля, какии грязныи, и вода, гля, какая взмученая!
Я присел, штоб они не всё видели-то, а то, вить, завтря вся деревня насмехаться будить, проходу ни дадуть, а кошёлка возьми и всплыви, я её руками начал топить, никак, ну и влез ногой в кошёлку, жму, присел.
А када ногу задирал, штоба в кошёлку попасть, то кальсоны, мать их ити, сползли совсем и стою я, как Адам в раю, в чём мать родила, жму кошёлку и пытаюсь кальсоны натянуть, ды куды там. А бабы с моста от смеха чуть не попадали. А Нюрка опять кричить:
– Можа, помочь, а то мы щас, – и навроде как раздеваться начала. Ну, думаю, всё, хана, как жа я перед бабкой оправдываться буду, кады она все узнаить. Плюнул я на всё и хотел кальсоны натянуть, нагнулси, схватил их и начал натягивать, а там, пока они лежали на дне, раки видно проползали, кудый-то по своим делам. Вот я кальсонами и зацепил одного.
Када натянул кое- как кальсоны, он, гад, и вцепилси, ды ни куды-нибудь, а в самую естеству, мать его! Клешня здоровая, цепкая, как ножницами. Я взвыл, подскочил вверх, бросил кальсоны держать, кошёлка всплыла. А он как вцепилси и ни в какую. Боль страшенная, я ору. Бабы перепугались, убежали. Спасибо, Симка, скотник, мимо проходил:
– Ты чо орешь-то там, Митроха, как недорезаннай поросёнок?
– Ды как жа не орать, итить твою мать, ты гля, чо деется, ить отрежить, паразит, совсем, естеству-то, иди, глянь!
Ну, Симка подбежал, разделси, влез ко мне в воду и мы вдвоем кой-как отцепили эту вражину. Синяк во всю естеству сразу. Семка грить, ты, можа, в фершалу сходишь, а то хто яво знат. А я яму грю, ты никому ни рассказывай, а то, вить, из дома не выйдишь, а я табе за это самогону поднесу. Договорились.
Вылезли на берег, вытащили кошёлку, там три пескаря и оголец оказались. Я их выпустил в воду, пущай живут, оделси, немного посидел, пока естество немного остыло, не так горело, и враскорячку, с кошёлкой на горбу, а она тяжелая, мать её, враскорячку, задами, чуть не ползком, домой отправилси. Еле дошел.
– Дед, а бабка узнала про твою рыбалку?
– Сначала нет, я разделси, кальсоны сменил, переоделси и на огород, вроде по делам. А она потом в магазине узнала, как жа, разве Нюрка утаить што-нибудь, да ни в жисть! Вся деревня ржала, неделю целую проходу не было, щас вроде забылось.
– Вот такая рыбалка приключилась, итить её в коромыслу, но рыбки я всё жа попробовал. Ребятишки шли с Алешни, с кошёлкой и рыбой, я у них и купил, дал на конхветки, они мне и отвалили. Сам пожарил, душу отвел. Дааа! А чего ты-то ржёшь, усмехаисси? Я табе, как другу, а он ржёть, твою мать! Болей, ничо не расскажу!
– Да ладно, дед! Успокойся, смешно же и ничего не обижайся, а то больше не поднесу. Как виски-то, раскушал?
– Куды там раскушал, бабка припрятала и грить, эт я сама лично на твоих поминках попробую, а табе неча отраву заморскую пить.. Ну эт она так, сгоряча, а сама поднесёть, вот увидишь! Ладно, задержал я табе, нябось спешишь. Вы ить всю жисть бягом кудый -то всё спяшите. Вот так и пробежишь, не успеешь оглянуться. А жистя-то всё, пролетела! Ладно, давай, покеда! Бабке привет! И засеменил в свою калитку, где его уже ждала бабка.
© Copyright: Владимир Зацепин Радостный, 2021
Свидетельство о публикации №221020401732