Заброшенные хутора: как пустеют воронежские деревни.

Прокопец
Острогожского района, где постоянно живут восемь человек. Территориально хутор относится к Дальнеполубяновскому сельскому поселению и находится в 5 км от его центра – села Дальняя Полубянка.
Прокопец, стоящий неподалеку от бывшего скотопрогонного тракта, основали острогожские казаки в начале ХVIII века. В 1767 году на хуторе насчитывалось 19 дворов. По одному из местных преданий, Прокопец основал казак Прокоп, от имени которого хутор и получил свое название. В некоторых документах ХVIII–ХIХ веков он был записан как Прокопцов.
– В наших краях во времена СССР существовал один из самых мощных совхозов Острогожского района, носящий имя «50 лет Октября». Он имел 9,5 тыс. га земли и 800 голов дойного стада, – рассказал корреспонденту глава Дальнеполубянского сельского поселения Сергей Нагорный. – Одна из ферм по откорму молодняка тогда находилась именно в Прокопце. В те годы на хуторе жили примерно 400 человек, там были начальная школа, клуб, магазин. Сегодня туда дважды в неделю приезжает автолавка, а три раза в неделю мимо проходит автобус до Острогожска. Тамошние фермеры стараются минимально опрыскивать свои поля химией, и потому некоторые хуторские домики скупили острогожские пчеловоды. Летом они вывозят туда до 2 тыс. пчелосемей.
Прокопец со своей единственной улицей Солнечной имеет форму полумесяца. Его центр густо зарос деревьями. В самом дальнем от асфальта домике живет старейшая хуторянка – 87-летняя Мария Сметанкина – со своим 59-летним сыном Василием. У хозяйки, 43 года проработавшей на здешней ферме, трое детей, пятеро внуков и правнук.
Мария Степановна, несмотря на почтенный возраст, находится в здравом уме и твердой памяти, только вот ноги болят, спину скрутило, поэтому она выходит из дома, опираясь на две палочки. Ее супруг Петр Афанасьевич, всю жизнь трудившийся трактористом, умер в 2011 году. Мария Сметанкина живет вдвоем с сыном и не собирается переезжать.
– Войну помню, будто все вчера было, – рассказала она. – Немцы выгнали нас из хаты. Голодно было, из травы какие-то оладьи делали и ели. Потом всю жизнь с дедом в совхозе отпахали. Слава богу, что сын со мной рядом теперь.
– Когда закрыли здешнюю школу, то ребят начали распределять по интернатам. Кто-то попал в Острогожск, а мне места не хватило, и я с еще несколькими хуторскими ребятами отправился в Воронеж – в тот интернат, который недавно еще был на остановке «Арзамасская», – сообщил Василий. – Там я учился с четвертого по восьмой класс, домой приезжал только на каникулах. Всю жизнь проработал водителем. В Острогожске у меня жилье, но сейчас постоянно нахожусь с матерью, за ней пригляд нужен. Отец рассказывал, как в 1943-м его хотели угнать с собой отступавшие мадьяры, да только в конюшне его спрятал какой-то красноармеец. Возвращался папа домой, навстречу – мадьяр. Ну, думает, крышка мне. А мадьяр на ломаном русском спросил, в какую сторону его товарищи отступили. Отец показал направление бегства, и оккупант кинулся догонять своих. В 1944 году отца забрали в армию, и он семь лет прослужил на Дальнем Востоке.
У Сметанкиных в хозяйстве есть около 30 кроликов, которые содержатся не в клетках, как обычно, а в сарае. Ушастые бегают по нему, как кошки, и охотно идут на руки к хозяину. Рядом с крольчатником стоит мотороллер «Муравей» производства 1990 года, чуть вдалеке – ульи: Василий держит пчел.
– Места у нас красивые. Одно плохо: ни речки, ни пруда нет, – заметил мужчина. – Почти все брошенные дома скупили окрестные пасечники, сюда они вывозят свои ульи. Пчелам тут раздолье!
Дом пенсионеров Бабичевых – ближний к жилищу Сметанкиных. Якову Тимофеевичу – 70 лет, Любови Михайловне – 67. У них двое детей, один внук и двое правнуков. Яков Бабичев всю жизнь был механизатором в совхозе, а Любовь – свинаркой и дояркой.
Пожалуй, главная достопримечательность их дома – огромная кукла Лариса, которой больше 40 лет.
– Помню, моя мама, Анна Егоровна, купила ее для нашей дочки Светы, – заметил Яков Тимофеевич. – С тех пор Лариса, по-моему, поменяла несколько платьев, лишилась глаза, но нам с бабкой до сих пор напоминает о далекой молодости. Смотрим на нее и, кажется, возвращаемся в совхозные годы…
– Раньше мы держали и бычков, и поросят, а теперь только птица осталась, – посетовала хозяйка. – Ноги уже не ходят, мне недавно операцию на бедре сделали. Так с палочкой и ковыляю.
Во дворе у Бабичевых сохранился старый дом, в котором жили родители Якова Тимофеевича, а рядом с ними несколько лет прожил и он с молодой женой. Сейчас там что-то типа летней кухни.
Возле нее на стене сарая висят три термометра, показывающие разную температуру. Лишние хозяин не снимает – тоже какая-никакая память о прежних годах.
Подле стены стоит сушилка для банок, немного напоминающая новогоднюю елку, – на рейки, прибитые под углом, несколько лет назад, когда у Бабичевых была корова, вешались вымытые банки из-под молока.
Здешний фермер, 66-летний Николай Олемской, – в какой-то мере палочка-выручалочка для хуторян. Жители Прокопца платят только за воду, а он – за все хуторское электричество (как и за мелкий ремонт элементов местного ЖКХ): оно заведено на фермерский счетчик. В месяц выходит примерно 3 тыс. рублей, но Николай Дмитриевич относится к этому философски.
– Я буду брать деньги с наших последних стариков, что ли? Пусть пользуются, мне не жалко. Я порой и дорогу зимой по хутору чищу, это ведь моя родина, мои земляки…
Николай Олемской занимается фермерством с 1992 года, у него всего 19 га земли. На свою малую родину, в Прокопец, он вернулся в 1998 году, когда его дом в Острогожске попал под снос, а предоставление жилья взамен почему-то растянулось на долгие годы. Он возвратился на хутор, купил бывшие совхозные строения – гараж, контору, магазин. У него и супруги Пелагеи в Острогожске двое детей и внуков, но Олемские теперь, похоже, надолго осели в Прокопце.
– По периметру моего двора стоят десять видеокамер, так что за свою технику я более или менее спокоен. К тому же у меня несколько собак, специально смастерил передвижную кухню, чтобы там кормежку готовить им, – пояснил хозяин.
Николай провел журналистов к бывшему помещичьему дому конца ХIХ века. Во времена СССР там располагалась школа, затем здание использовалось как административное.
Раньше дом был обложен кирпичом, но его разобрали на строительство в конце 1990-х, а деревянный остов из дубовых бревен остался. Из него торчат старинные 25-сантиметровые кованые гвозди с заостренными концами, выглядящие как экспонаты краеведческого музея.
– Бревна гниют, и рано или поздно здание рухнет, как и вся жизнь в Прокопце, – вздохнул фермер.
Его соседка и однофамилица, 82-летняя Александра Олемская, у которой четверо детей и столько же внуков, не пригласила журналистов в дом, сообщив, что ей «нечего показывать».
Хозяйку поддержали заливистым лаем ее собаки – Бим, Кузя, Пират и Тобик.
– Потому и чужой ко мне во двор не войдет, – резюмировала Александра Игнатовна и напоследок попросила журналистов передать привет ее соседу Ивану Калашникову.
Но 60-летний сосед, чей дом находился в паре сотен метров, в это время дремал. Позже, проснувшись, он побеседовал с корреспондентами. Рассказал, что живет один, что его родители давно умерли и что все в жизни ему «изрядно осточертело».
На кухне Ивана Калашникова, бывшего совхозного водителя, стоит печь, сделанная его умелыми руками и «обвязанная» цинковыми листами. К ней присоединен котел, в котором при топке нагревается вода для купания.
– Один я остался, никого у меня нет, – пожаловался Иван Калашников и собрался было вместе с журналистами пройтись в сторону своей соседки Александры Олемской.
Но, пройдя метров тридцать, махнул рукой, развернулся и пошел обратно в дом, где прошло его детство, молодость и где он сейчас доживает свой век.