Комментарии
- Предыдущие комментарии
- В начало
- 22 окт 2020 09:37Спасибо за неповторимого, всегда узнаваемого Ж.Татляна, его песни, манеру исполнения, дудук, ностальгию... Есть небольшая пластинка на 4 песни, включая любимые Фонари, Капель...
- 22 окт 2020 11:18"Я захотел быть свободным от толпы и дышать не по указке сверху." /Ж.Татлян/ А вот это зря...(про толпу).
- 22 окт 2020 21:20Была когда-то на его концерте в Ростове-на- Дону ( конец 60-х прошлого века). и вдруг отключили электричество. Он петь отказался без микрофона. Видимо, не самый сильный голос. Извините, но уважения и любви не осталось. Вечер пропал.
- 22 окт 2020 22:00Надо же столько лет в себе желчь носите. Бывает же такое.
- 22 окт 2020 23:18Желчи?! Да нет. Просто как певец, он перестал меня интересовать . А потом, в те годы было много чудесных певцов: Муслим Магомаев например.
- 23 окт 2020 10:5460е годы. Много на кого мы ходили живьём. Как можно все это в себе держать. Может и были разочарования, но только хорошее помнится. Лев Лещенко, Юрий Каморный, Олег Анофриев..... Они приезжали, и пели живьём. И мало ли что было. А мы помним только их. Лично. Общение с залом. Говорят был скандал с Юрием Антоновым. И что. Они тоже люди. А мы его и сегодня обожаем, как певца, как человека. Они все люди. И тоже со своими слабостями. И чтоб сегодня кому то с 60 х, это напомнить. А вы то что за человек такой, держать это полвека.
- 23 окт 2020 11:12Нет, не похожа. Мне 72. Но я всех помню. Люблю. А желчь пошла от вас. Какие все замечательные комментарии. Все помнят добро. Молодость. А актёр живьём приехал, поёт, общается. Это не забывается. Как можно в себе нести зло полвека.
- 23 окт 2020 12:40Я не злопамятна, но память у меня хорошая. Так что, извините.
- 23 окт 2020 13:06Да уж, с 60 зло в себе держать. Хорошая память. А я помню где кто каждый выступал. В каком дворце, зале. Какие они были молодые, красивые. С гитарами. Как они наши звезды любимые разговаривали с залом просто. Шутили. Общались.
- 23 окт 2020 19:31Какое зло? Я высказала свое мнение. Или оно обязательно должно совпадать с Вашим? Если бы не выставили этот пост, я бы о Татляне и не вспомнила. А Вам больше не к кому привязаться? Мне жаль Вас. Чисто по- человечески.
Для того чтобы оставить комментарий, войдите или зарегистрируйтесь
Жан Татлян
(судьба и песни)
Юрий Левитанский
Радиопрограмма «После полуночи».
Тут все смешалось — время, люди, песни…
И не мудрено — радиопрограмма, как утверждают различные источники, появилась в 1967 году. На это самое время приходится пик популярности Муслима Магомаева, который часто выступал в качестве ведущего программы «После полуночи» по приглашению основного ведущего — певца и поэта Анатолия Горохова. Анатолий Горохов — соавтор многих песен Жана Татляна, восходящей звезды на музыкальном небосклоне. Композитор Арно Бабаджанян своими песнями соединил репертуар Магомаева и Татляна, и теперь только они сами могут рассказать, кто из них первым спел ту или иную песню. В 1966 году уже был написан популярнейший хит, который часто «крутили» в радиопрограмме — «Ноктюрн» (А. Кублинский, Ю. Брежгис, русский текст Г. Горского).
«Хаес цнвел — хай кмернес»
(Жан Татлян о себе)
Моя мать, царствие ей небесное, была восьмилетней девчонкой, когда турки резали армян. Она мне рассказывала, как толпа бежала к Средиземному морю, а турки на лошадях все гнали их, гнали и саблями рубили головы. И в этой толпе бежала моя мать. Тех, кто выжил и дошел до моря, спасли греки, которые их встречали на своих кораблях и лодках. Родня отца тоже родом из Турции, из города Афьон Карасар, и тоже бежала в Грецию, в Салоники. Отец приехал туда и искал в этом хаосе своих. Он отыскал мать, сестру, а вскоре познакомился с моей мамой.
Я, как говорят англичане, self made man, человек, который сам себя сделал. Музыка у меня буквально из ушей лилась. Но детство у меня было бедное и кочевое — когда мы репатриировались, отцу было за 60, мать болела, у нее началась депрессия, и врач велел ей сменить климат и уехать к морю. В 1956 году мы переехали в Сухуми. Такая жизнь дала мне хорошую жизненную школу. Сегодня я жизнелюб и оптимист — я ценю каждый миг, каждый день, когда солнце светит.
А тогда я учился в сухумской армянской школе (поэтому я сегодня неплохо говорю по-армянски и тексты пишу на родном языке) и участвовал в самодеятельности. Знаете, некоторых детей линейкой по пальцам бьют, чтобы заставить заниматься музыкой, а я мечтал об этом. Но дома не было для этого возможности, и я, подработав в школьные каникулы, купил за 10 рублей гитару и пошел в Сухумскую филармонию. Я ведь даже музыкальной школы не окончил, когда меня, самоучку, приняли в филармонию. Работал гитаристом в квартете, а по совместительству исполнял несколько песен как певец. Каждое мое выступление вызывало бурю оваций у публики. Успех был больше, чем у официального солиста с консерваторским образованием. Я даже помню армянина из Баку по фамилии Антонян, который показал мне первый аккорд на гитаре — он работал там.
Я выступал при Ленконцерте до конца 70-х годов, все мои главные хиты написаны в это время: «Осенний свет», «Воздушные замки», «Бумажный голубь», «Осенние следы», «Ты поверь»… Когда я сдавал программы худсовету, многие готовы были голосовать против. Спрашивали меня: почему-де ты не хочешь петь песни советских композиторов? Я отвечал, что сам пишу песни, приводил в пример французских шансонье. А мне: мы не во Франции, мы в Советском Союзе. Потом сделали одолжение: позволили петь в одном отделении свои песни, во втором — песни советские. Я, упрямый армянин, все сопротивлялся… У меня был принцип: почему я не могу петь собственные песни, если народу они нравятся?
Тогда все большие города — Киев, Москва, Ленинград были вообще закрыты, получить там прописку было невозможно. Я бывал на гастролях со своим оркестром в Москве, но когда приехал в Ленинград, влюбился в этот город.
Я был невыездной певец — никогда не пел так называемых «идеологических песен», не любил подстраиваться, всегда был искренен со своими слушателями. И меня прятали и никуда не выпускали. Да, я был очень популярен в 60 —70-е годы, и в то же время меня душили со всех сторон. Все мои песни о любви. Иные же мои коллеги только благодаря партийной теме и пробились на музыкальный Олимп. Когда у меня на Западе спрашивали, что такое Советский Союз, я приводил в пример следующий образ. Представьте себе толпу людей из 200 миллионов голов. Все они одного роста, стоят ровно, похожи на океан во время штиля. А посередине толпы установлен стержень-лезвие, который медленно вращается. Только чья-либо голова (а это талант, индивидуальность, личность) вылезет из толпы — лезвие тут же отсекает ее. А мне в ответ: «Вы же там стали популярным». Да, но мне надоело ловчить, чтобы, заметив лезвие, пригнуться. Я захотел быть свободным от толпы и дышать не по указке сверху.
В 1968 году, меня наказали, как формулировали газеты, «за недостойное советского артиста поведение». На год были отменены гастроли по СССР. Все произошло из-за того, что я не поладил с директрисой Орловской филармонии — легендарной бандершей советской эстрады. Она потребовала от меня дать дополнительный концерт 30 декабря, но в этом случае 16 музыкантов моего оркестра не успевали вернуться домой в Ленинград на Новый год. Она не подала нам автобус к гостинице, послала вдогонку письма в инстанции. Там говорилось, что я веду себя развязно — хожу по сцене с микрофоном в руках и — о Боже! — разговариваю с публикой. Эту волну подхватили газеты: «Зарвавшаяся звезда!».
Наверное, у меня в генах сидело ощущение свободы. Ведь в СССР из Греции меня привезли в пятилетнем возрасте. С колыбели я был свободным человеком. И этого чувства свободы мне не хватало в Союзе. Когда я уехал из страны, появился приказ сверху, чтобы в фонотеках размагнитили все мои записи. А мое имя запретили упоминать, словно и не жил, и не пел. Но я рад, что, несмотря на запреты и цензурные клещи, меня помнят слушатели.
Мой сольный концерт тогда стоил 39 рублей, авторских гонораров за месяц набегало больше тысячи рублей. По тем временам — просто сумасшедшие деньги. Я был в первой десятке самых высокооплачиваемых авторов. У меня было все, о чем другие даже и не мечтали: лучшие машины, даже личный большой катер. Но все эти материальные ценности не имеют значения, когда нет главного — свободы.
Я никогда не любил тусовки, всегда был один в поле воин, шел своей дорогой. Это не нравилось: чужак, гордый. Ярлык можно любой навесить. Был белой вороной, в общем. Я и сейчас такой же одиночка, не участвую в так называемом шоу-бизнесе. Не пою под фонограмму, просто не умею, бездарный я человек!
В СССР оставалась мама, но она была мудрой женщиной. Узнав о моем решении, сказала: «Уезжай, если ты считаешь, что тебе за границей будет лучше». Я даже на похороны ее не смог приехать, потому что тогда пришлось бы покупать билет в один конец.
Когда приехал в Россию после перерыва, одна женщина сказала: «Я вас так любила, а узнав, что уехали, осуждала. И только много лет спустя поняла, что вы поступили правильно». Теперь есть люди, которые осуждают, что вернулся. Я в шутку говорю, что им понадобится еще 19 лет, чтобы понять.
Я заключил пятилетний контракт с одним из лучших казино Лас-Вегаса «Империал Палас», согласно которому должен был петь 180 дней в году. Там я познакомился с легендарными звездами: Синатрой, Томом Джонсом, Шер. Потрясающие мастера! На сцене они короли, а в обычной жизни — простые и приятные люди. Мы даже подружились. По выходным дням ходили друг к другу в гости. Но, несмотря на радужные перспективы, я отказался от контракта. Дело в том, что в Лас-Вегасе губительный для певцов климат. Пустыня, сухость, жара… В помещении себя чувствовал нормально, но стоило выйти из отеля, как начинал задыхаться. Угроза потерять голос, появившиеся проблемы со здоровьем были страшнее, чем потеря денег, которые я зарабатывал в США.
Я пою на шести языках, и не просто зазубрив текст — я свободно владею этими языками. Я люблю языки. Говорю на шести языках: армянском, греческом, русском, французском, английском, турецком. Когда приехал во Францию, ничего, кроме «шерше ля фам» сказать не мог. А спустя какое-то время уже свободно изъяснялся с друзьями на французском языке.
Есть разные языки, но песни от сердца и для сердца слушатели любых стран поймут всегда. Я начал работать с французскими, английскими, американскими поэтами. Написал, например, балладу «Сколько дорог» на французском языке, которую считаю лучшей в своем репертуаре. У меня выпущено несколько дисков на французском и английском языках. Музыку пишу сам, а слова — с партнерами. Не потому, что плохо знаю языки — ими я хорошо владею. Чтобы сочинить песню, надо создать образ, что я и делаю. А соавторы «шлифуют» мои тексты. Я могу вернуться на российскую сцену так же, как на американскую, французскую или канадскую.
О себе же всегда говорил, что не пою, не выступаю, а — работаю. Так что работа такая. И до сих пор «каким ты был, таким остался»… Я всю жизнь искал справедливости и любви. Ищу и до сих пор. Правда, энтузиазма поубавилось. Но я по-прежнему верю. И жду…
Жан Татлян
Я к этому стремился еще в 60-е годы, будучи в СССР. Особенности этого стиля относятся не только к музыке, но и к взаимоотношению со слушателями. Оно очень доверительное, душевное. Наверное, потому я и имел успех у публики».
«Когда после эмиграции я стал снова давать концерты в России, зрители — поклонницы в основном — приносили мне старые пластинки фирмы «Мелодия» со словами: «Их уничтожали, стирали записи — возьмите, мы их сохранили».
Мои песни не грустные, они романтичные. Когда меня пригласили в Советский Союз с гастролями, я встретился со своими прежними друзьями-музыкантами, и мы решили восстановить мои старые песни. И убедились: они не устарели. Чем это объяснить? Мне кажется, в первую очередь тем, что они искренни. Наверное, потому меня после столь длительного перерыва так тепло принимает советская публика».
Хороший шлягер, я считаю, должен быть «заразным», прилипать к человеку, прямо к коже. Знаете, что такое шлягер? Когда четыре ноты — это мало, а шестая — уже лишняя. В свое время я и Арно Бабаджаняну доказывал — хорошая песня может состоять из пяти нот, но секрет и искусство в том, сложатся ли они в мелодию. Как шахматные фигуры».
«Без вдохновения вы не напишите того, что желает публика. А источник вдохновения, конечно же, женщина. Женщина — как птица. Мужчина должен держать ее в руках не сильно, чтобы не удушить, но и не слабо, чтобы она не улетела. Это правило одинаково для любого творческого человека».
«Я из реки не выходил…»
Я не звезда и не планета. Я просто певец и композитор, но могу сказать уверенно, что многие выросли на моих песнях, которые когда-то звучали по всей стране. Часто люди в слезах сидят на моих концертах, они меня не забыли, и большое им спасибо за это. На своих концертах я всегда прошу, чтобы в зал дали немного света, хочу видеть свою публику. И вот в глазах у моих слушателей блестели слезы, их не стыдились ни мужчины, ни женщины. Да что там зрители, я сам не мог исполнить песню до конца — у меня в горле стоял ком. А звездной болезни у меня никогда не было.
У моего слушателя нет возраста. На мои концерты приходит публика разных поколений: молодежь 60-70-х, молодежь 80-х и молодежь 90-х. Если в песне есть сюжет, гармония, чувства, она подходит всем, ведь такие же чувства может испытывать каждый и в любом возрасте. Есть показательный пример. Одни мои знакомые привели на концерт свою 18-летнюю дочь, она сначала упиралась, но после концерта подошла ко мне и сказала «спасибо».
Я пою и вижу, как восторженно блестят глаза зрителей. Меняются государства, меняются диктатуры, режимы, но призыв к дружбе, к любви всегда будет необходим. Еще есть песня, посвященная жертвам землетрясения в Армении. Зрителям бесплатно раздаются фонарики: во время исполнения этой песни в зале гасят свет, и фонарики символизируют свечи. При этом вся публика (многие в слезах), обычно стоит на ногах, а в зале потрясающее зрелище — океан огней. Люди вспоминают и своих ушедших близких тоже. Внутреннее ощущение такое, что вы находитесь в храме.
Последний раз я пел в Ереване в 1964 году. В 1970-ом осенью приехал попрощаться с Арменией перед отъездом. После этого 36 лет я там не был. Сейчас это совсем другая страна. Я уезжал с родины, а приехал иностранцем.
Я из реки не выходил, и мне не надо входить туда по второму разу. Конечно, вода утекла, но река-то осталась! В Индии есть ритуал — раз в год в священный день окунуться в воды Ганга. Ну, может, у меня не получалось «раз в год», но я регулярно входил в реку, которая несет меня по жизни. Я остался таким, каким был. Более того, считаю, что и публика моя осталась прежней. Она хочет меня видеть прежним. Хотя, конечно, мы все время меняемся. Все на земле меняется. Не меняется только романтическое состояние души. В конце концов, старое вино вкуснее и крепче. Я чувствую себя как будто заново рожденным певцом. Мне хочется вновь гастролировать по России и СНГ, записывать диски, выступать…
Любите жизнь, любите друг друга. Радуйтесь каждому утру, когда вы просыпаетесь, и все будет великолепно. Не делайте зла и творите только добро. Удачи вам!
Жан Татлян
#ГалинаМуравченко
#ТихийДворик