СВЯТАЯ ИЗ РАВЕНСБРЮКА.

Как богемная дива стала монахиней, узницей концлагеря и добровольно пошла на смерть.
«Устала, устала. Сегодня было около сорока человек, и каждый со своим горем, со своей нуждой. Не могу же я их прогонять. … Я просто чувствую временами, что Господь берёт меня за шиворот и заставляет делать, что Он хочет»
Среди кавалеров ордена Великой Отечественной войны есть танкисты, артиллеристы, лётчики, моряки, сапёры… и одна монахиня. Елизавета Кузьмина-Караваева, она же — Мария Скобцова, мать Мария. И она же — узница под номером 19263. Сотни людей были спасены ею от смерти в застенках гестапо и в нацистских концлагерях. А скольких ещё людей ранее она спасла от голода и болезней!..
Во второй половине 1930-х парижские рыночные торговцы хорошо знали эту кроткую женщину, одетую во всё чёрное. Рано утром она всегда появлялась на рынке со своей тележкой. Торговцы радостно приветствовали её и отдавали даром овощи не очень приглядного вида. И она спешила к себе, на улицу Лурмель, где её очень ждали… 30, 40, а в иные дни и 50 человек — голодных, нищих, одиноких, больных…
Среди её гостей была и маленькая Маша Ельчанинова, дочь православного священника, которую мать Мария иногда подкармливала, зная, что родителям девочки весьма непросто сводить концы с концами, как и многим русским изгнанникам в Париже… «Помню, как она доставала огромную кастрюлю и варила суп, которого хватало на несколько десятков человек, - вспоминала Ельчанинова. - А после обеда мать Мария читала стихи. Тех, кому негде было переночевать, она оставляла у себя и даже готова была уступить свою постель — сама же ложилась на полу, под лестницей». Дверь в её квартиру всегда оставалась открытой, и поток людей иной раз казался бесконечным…
Глядя на эту мужественную, смиренную подвижницу, трудно было поверить, что 30 лет назад мать Мария была бунтаркой и, как сказали бы сейчас, светской львицей. Дочь известного юриста, выпускница историко-филологического факультета Бестужевских курсов, Лиза Пиленко была влюблена в Александра Блока! И так долго хотела увидеть его, что несколько дней подряд поджидала его у подъезда дома, пока он наконец не появился...
До часу ночи они проговорили о его стихах, бессмысленности жизни и тайнах бытия. Потом Лиза вспоминала: «Он внимателен, почтителен и серьёзен, он всё понимает, совсем не поучает и, кажется, не замечает, что я не взрослая… Я чувствую, что около меня большой человек, что он мучается больше, чем я, что ему ещё тоскливее... Мне большого человека ужасно жаль…». А через несколько дней получила от Блока письмо и стихотворение, написанное о той встрече. Неожиданные для влюблённой девушки советы влюбиться в другого так оскорбили Лизу, что она поклялась себе никогда больше не встречаться с Блоком. И менее, чем через год после этого Елизавета начала встречаться с... Николаем Гумилёвым: он, «повеса из повес», не смог пройти мимо хорошенькой гимназистки с горящими глазами, восторженно внимающей его стихам, однако сама Лиза признавалась, что этим романом – как и другими – она лишь пыталась излечиться от любви к Блоку.
⠀
А вскоре совершенно неожиданно для всех – в том числе и для себя самой – она вышла замуж. Её супругом стал юрист Дмитрий Кузьмин-Караваев, друг и родственник Гумилёва. С мужем её связывал в основном интерес к поэтам и богемному образу жизни: Дмитрий Владимирович без устали водил свою юную супругу по поэтическим вечерам и собраниям. Однако брак этот не задался – Лиза по-тихому оформила развод и сбежала в своё любимое имение в Анапе.
⠀
Там и застала её Гражданская война. Елизавета тогда работала в должности городского головы, и как вспоминают, старалась быть достойной своего деда (который много сделал для заселения и развития Черноморского региона) – заботилась о жителях, не давала бесчинствующим бандам разграбить город, иногда лично усмиряя зарвавшихся главарей. Когда же Анапу захватили красные, Лиза сбежала в Москву, где вместе с соратниками по партии эсэров боролась с большевиками. И потому когда вернулась в Анапу, её немедленно арестовали. Елизавету судили и приговорили к двум неделям гауптвахты – хотя вполне могли и расстрелять…
Говорят, таким мягким приговором она была обязана влиянию Даниила Скобцова, председателя военно-окружного суда, за которого Лиза вскоре вышла замуж. Вряд ли это была любовь (её сердце, по её собственным словам, навсегда было отдано Блоку), но она нашла в Скобцове надёжное плечо, на которое можно опереться...
⠀
В 1920 году семья Елизаветы, которая на тот момент была беременна, эвакуировалась в Грузию. А оттуда начался долгий путь изгнания: Турция, Великобритания, Франция… В Париже Скобцовы прожили несколько лет, у них родился сын Юрий и дочь Анастасия, и казалось, что жизнь налаживается. Однако светлая полоса продолжалась недолго: зимой 1926 года после перенесённого гриппа скончалась маленькая Настя: врачи пропустили начавшийся менингит, и девочка два месяца угасала на руках у матери.
Переживая смерть дочери, Елизавета винила во всём себя: решив когда-то отдать своё сердце далёкому поэту, она не додала любви детям, а отказавшись однажды от Бога (после смерти горячо любимого отца), лишилась его милости. Как писала сама Елизавета Юрьевна: «Я вернулась с кладбища другим человеком… Я увидела перед собой новую дорогу и новый смысл жизни: быть матерью всех, всех, кто нуждается в материнской помощи, охране, защите. Остальное уже второстепенно».
⠀
Так, вскоре Скобцова стала активным участником Русского студенческого христианского движения - как миссионер ездила по Франции с духовными проповедями и просто помогала тем, кто уже совсем отчаялся: вытаскивала из петли задумавших самоубийство, спасала из притонов молодых наркоманов... А в 1932 году Елизавета решила принять монашеский постриг и получила новое имя - Мария - в честь святой Марии Египетской. Но своё служение она видела не в келейном заточении, аскетизме и сосредоточенной молитве, а в том, чтобы, напротив, идти в мир и помогать людям. Она и внешне была совершенно не похожа на французских монахинь: одетая в мужскую рясу, доставшуюся ей от какого-то беглого расстриги, постоянно курящая, обутая в мужские ботинки, с тяжёлой порывистой походкой и заливистым смехом.
Одна из её подруг описывала её так: «Очень живая, жизнерадостная... Она показалась мне несколько диковинной монахиней: виды видавшее тёмное платье, самодельная шапочка-тюбетейка, кое-как приглаженные волосы, пенсне на чёрном шнурочке, неизменная папироса… Елизавета Юрьевна казалась такой русской, такой, до улыбки, русской! Можно было только удивляться, как она сумела сохранить в Париже, в центре моды и всякой внешней эстетической вычурности, всем нам знакомый облик русской эмансипированной женщины, и лицо у неё было тоже совсем русское: круглое, румяное, с необыкновенно живыми, «смеющимися» глазами».
⠀
В Париже Мать Мария открыла общежитие для одиноких женщин, в Нуази-ле-Гран — дом отдыха для реабилитации людей, переживших туберкулёз, и параллельно продолжала просветительскую деятельность, основав общество «Православное дело», постоянно выступая с докладами и публикуя статьи в журналах… Однако впереди её ждал ещё один страшный удар. Старшая дочь Гаяна (родившаяся в Анапе, уже после развода с Дмитрием Кузьминым-Караваевым), вернувшаяся годом ранее в СССР, скоропостижно скончалась… Но и это горе Мать Мария выдержала, покорно неся свой крест.
⠀
Летом 1941 года, после того, как Германия напала на СССР, в оккупированном Париже и его пригородах начались массовые аресты русских эмигрантов. Большинство из них, в том числе и многие друзья Марии по «Православному делу», были отправлены в лагерь в Компьене, и отныне её маленькая квартира на улице Лурмель стала одним из тайных штабов Сопротивления. Рискуя собственной жизнью, мать Мария укрывала там партизан (среди которых было немало русских эмигрантов) и бежавших советских военнопленных.
⠀
В июне 1942 года гестаповцы рыскали по всему Парижу в поисках евреев. Их сгоняли на велодром на окраине Парижа, чтобы затем отправлять вагонами в лагерь Дранси, а оттуда — в Освенцим. И в эти дни Мария укрыла в своём доме многих людей, которым угрожала опасность. Под покровом ночи ей удалось вывезти с велодрома, спрятав в мусорных контейнерах, несколько еврейских детей.
А верный друг Марии, священник Димитрий Клепинин, выдавал евреям фиктивные свидетельства о православном крещении, и многим это спасло жизни. Сын Марии, Юрий, тоже активно помогал матери, доставая по карточкам еду для бесплатной столовой, но однажды на пороге дома появились люди в немецкой военной форме: Юрия обыскали, и поводом для ареста стала найденная в его кармане записка от еврейской женщины, которой он обещал помочь. Юрий Скобцов будет отправлен сначала на работы в Германию, а затем в печально известную Дору — «филиал» Бухенвальда, где и погибнет в феврале 1944-го.
⠀
К счастью, гестаповцам тогда не удалось обнаружить в квартире книгу со статьёй матери Марии «Размышления о судьбах Европы и Азии», в которой она беспощадно критиковала нацистов. Она была безоговорочно уверена в том, что Германия будет разгромлена, и сделает это Советский Союз: «Я не боюсь за Россию, – писала она. – Я знаю, что она победит. Наступит день, когда мы узнаем по радио, что советская авиация уничтожила Берлин. Потом будет «русский период» истории. Все возможности будут открыты. России предстоит великое будущее. Но какой ценой! Океаном крови!»
⠀
Как выяснилось позже, против матери Марии и её друзей работала гестаповская шпионка, посещавшая столовую на улице Лурмель под видом нищенки. Марию предупреждали об опасности, однако она отказывалась верить слухам и подозревать якобы несчастного человека. А вскоре её арестовали... На допросе Марии и её матери Софье Пиленко немцы вменяли в вину связи с коммунистами, а также помощь исключительно евреям. На что Софья отвечала, что для её дочери, как для христианки, нет «ни эллина, ни иудея». И, действительно, её дом всегда оставался открыт для всех… Хотя вернуться в этот дом Марии уже было не суждено.
⠀
Сначала её поместили в парижский форт Роменвиль, оттуда перебросили в Компьен, а затем в запломбированных вагонах для скота, без воды и уборных, вместе с толпой других узниц направили на восток — в концлагерь Равенсбрюк. Голод, страшная антисанитария, болезни, ночные побудки и переклички под открытым небом, безумие и ожесточённость узниц, жаждущих выжить любой ценой… И постоянный запах гари из крематория.
Но всё это мать Мария переносила смиренно. Одна из узниц, Жакелин Пейри, рассказывала, как однажды матушка заговорила по-русски с одной из узниц: «Это услышала надзирательница и сильно отхлестала Скобцову по лицу ремнём. Однако Мария договорила, не глядя на обидчицу, словно её и не существовало...»
⠀
Даже в это страшное время мать Мария находила силы поддерживать других, даже тех, кто поначалу проявлял к ней враждебность. Вне зависимости от национальности, вероисповедания, политических убеждений все были для неё равны. Когда узниц строем вели на побудку, вдали всегда виднелись трубы крематория, изрыгавшие клубы дыма. А Мария говорила: «Только здесь, над самой трубой, клубы дыма мрачны, а поднявшись ввысь, они превращаются в лёгкое облако, чтобы затем совсем развеяться в беспредельном пространстве. Так и души наши, оторвавшись от грешной земли, в лёгком неземном полёте уходят в вечность для радостной жизни».
⠀
Жакелин Пейри позже вспоминала, как вечерами Скобцова усаживалась на тюфяке, вышивала иконы и читала женщинам стихи, говорила о Боге и о России. «Эти дискуссии, о чём бы ни говорилось, являлись для нас выходом из нашего ада. Они помогали нам восстанавливать утраченные душевные силы, это было для нас спасением… Мать Мария рассказывала нам, что после освобождения напишет книгу о концлагере. А в апреле 1944-го украсила к Пасхе окна нашего барака художественными вырезками из бумаги, хотя все виды праздников, в том числе религиозных, в лагере были запрещены. А ещё она постоянно работала над двумя вышивками, выменивая нитки на хлеб, которого и так критически не хватало. На одной из вышивок была изображена Богородица с Младенцем Христом», — рассказывала Пейри.
⠀
Еда в лагере была редкостью и настоящим праздником. Но при этом Мария часто отдавала свою порцию тем, кто был слаб или болен. Хотя сама она уже еле передвигалась: от частого стояния на морозе у неё сильно распухали ноги…
В марте 1945-го она получила розовую карточку, по которой как недееспособная освобождалась от работы. Мария восприняла это с облегчением, потому что не хотела вносить свой рабский вклад во благо ненавистного Третьего рейха. А ещё эта розовая карточка являлась «путёвкой» в «филиал» Равенсбрюка — Югендлагерь, куда стали переправлять узниц, чтобы разгрузить переполненный Равенсбрюк.
⠀
Однако здесь условия оказались ещё хуже. Это был уже настоящий лагерь смерти, где каждый день проводились «медицинские селекции». Непригодных — отправляли в расход. Но средоточием всех сил ада женщинам казалась надзирательница барака по имени Христина, которая неожиданно для всех прониклась уважением к немощной, но мужественной русской узнице. Она разрешала Скобцовой не вставать на перекличку, не ходить на тяжёлые работы, а ещё несколько раз узницам и Христине удавалось скрыть Марию под кроватью или на чердаке во время очередных «отборов» для газовой камеры. Однако сама Мария вовсе не хотела прятаться и однажды пошла на смерть… добровольно.
⠀
Это была Великая пятница Страстной недели… Конец марта 1945-го года. Вдали от лагеря уже раздавалась канонада: приближалась Красная армия. Зная об этом, руководство лагеря спешило побыстрее расправиться с остатками заключённых. В ходе очередной «селекции» Марию не выбрали, но загнали в строй другую женщину — молодую мать. И тогда Мария поменялась с ней одеждой и добровольно, едва держась на слабых ногах, отправилась на камеру.
⠀
Через два дня уцелевших узников освободили советские солдаты. А Марии не суждено было увидеть чистое небо, не исколотое колючками лагерной проволоки. Не суждено ей было увидеть и ликующие толпы людей на улицах Парижа, Вены, Праги, Белграда, Киева, Москвы… Эту Победу жизни над смертью и этот конец ада, о котором она так мечтала и часто рассказывала, утешая узниц лагеря.
⠀
Спустя несколько лет Георгий Раевский, её друг, увидел сон: мать Мария будто бы идёт по полю среди колосьев. «Мать Мария, а мне сказали, что вы умерли», - обратился он к ней. Она взглянула поверх очков, добро и чуть лукаво ответила: «Ну, знаете, мало ли что рассказывают. Как видите, я жива»…
И действительно, пусть не мать Мария, но память о ней жива до сих пор. В 1985 году указом Президиума Верховного Совета СССР Марию Скобцову посмертно наградили орденом Отечественной войны II степени. В 1982 году на киностудии «Мосфильм» сняли художественный фильм «Мать Мария» с Людмилой Касаткиной в главной роли. А в 2004 году Константинопольский патриархат принял решение о канонизации её как преподобномученицы.
⠀
Многие католики тоже почитают мать Марию. Во Франции, где она в годы оккупации она спасла множество жизней, очень чтят память о бесстрашной русской монахине. В 70-ю годовщину со дня трагической гибели Марии, 31 марта 2015 года, в Париже была торжественно открыта улица её имени. Новая улица перпендикулярна улице Лурмель — той самой, где находился дом великой подвижницы.