Судьба Человека (истории из жизни)

25 мар 2024

БЕЗ ЛЮБВИ ЛЮБОВЬ... (1)

- А я говорю тебе!.. – Батя с ожесточением отбросил ногой дубовый чурбан, возвысил голос: – Говорю тебе!.. А ты слухай, когда отец говорит!.. Девок, – таких, как Александра, – поискать нынче. Ну, чего ты… – В батином голосе – укор, приправленный горьким сожалением: – Чего отворачиваешься от девки? Чем она тебе не хороша?.. Дышит тобой одним, – про то в посёлке все знают… И как она к девчонке твоей… Иринке нашей, – тоже все знают. А ты!.. – Батя чиркнул зажигалкой, глубоко затянулся.

Михаил легко воткнул топор в колоду, усмехнулся, ладонью провёл по лбу и глазам. Напомнил отцу:

- Бать, женатый же я.
БЕЗ ЛЮБВИ ЛЮБОВЬ... - 964017758603
Отец медленно багровел… Негромко, даже вежливо, – но Мишка уловил скрытую батину ярость, – поинтересовался:

- И где же, Миша… где… жена твоя?.. Вчера видел я… видел, Миша, как девчоночьи платьишки ты сам стирал. – Головой покачал: – Мать, должно, не успела, – картошку полола за дубками… А в садик собирать девчонку, косы там заплести… ещё что там по-девчоночьи требуется малой, – так это Сашка Войтюк забегает, – не замечал?.. Да брось ты топор! Нарубил вон, – на пять поленниц хватит, куда складывать будем?

Мишка, не обращая внимания на батины слова, быстро и легко раскалывал крепкие дубовые чурбаны. Степан невольно залюбовался сыном, его сильными руками. Лицом Мишка в мать вышел: тёмно-серые глаза – под смелым разлётом неожиданно тёмных бровей, а волосы – светлые, мягко, почти незаметно вьющиеся. А стать его, батина! Мишка высокий, рослый и крепкий, – что молодой дубок за рекой.

…Женился Михаил сразу, как из армии вернулся. Отец с матерью переглянулись: оно и к лучшему. Уже через неделю после службы Мишка пошёл учиться на курсы машинистов добычного комбайна, – отец несказанно гордился: шахтёры мы! С деда-прадеда род наш – луганские шахтёры! Вот и сын, значит!.. Чего ещё желать отцу!

К осени Михаил уже работал в шахте. Поэтому и не стали Степан и Мария Лозовые отговаривать сына от ранней женитьбы: дело ли, – в холостяках шляться серьёзному парню! А жена и серьёзности добавит, и ответственности. А там, смотришь, – ребятишки… Вот тебе и смысл жизни! А что ещё надо, – дом родной, и земля родная… Дом – вон какой! Степан домом своим по праву гордился: строил сам, – для себя и Машеньки, для детей. Каждый кирпич, доску каждую любовно, с заботой оглаживал руками… Дочка, Елизавета, не задержалась в доме: поехала поступать в педагогический, в Луганск, а позвонила родителям, коза драная, из Крыма, – вышла замуж за лейтенанта-штурмана боевого управления и уехала с мужем к месту его службы, в военный городок степного аэродрома. Степан дня три свирепствовал: я до неё, до Лизки, доберусь!.. Чи й не Крым, – найду дорогу! Аэродром этот!.. Выучилась, чёртова дочь!.. Замуж!.. Давно ли с горшка! Как сниму ремень!..

Мария смеялась: на твой ремень у неё муж есть! И вдруг туманились материны глаза: ладно, отец!.. Кто знает, где чьё счастье!.. А учиться, говорила Лизавета, заочно будет.

Побушевал Степан Григорьевич, сколько там положено было. Рукой махнул: ясно, – дочка!.. Какая на неё надежда, – вчера Лозовой была, а сегодня уж Толмачёва… Хорошо, что сын есть, – спасибо Машеньке за Мишку!

Но тайно тосковал по дочке, вздыхал, упрекал мысленно свою красавицу, что так рано и неожиданно оставила их с матерью, сорвалась, уехала, – свет за очи… Поэтому и обрадовался, когда Михаил привёл в дом Настю Мирошникову. Правда, смелая, заносчиво-уверенная Настёна мало напоминала их ласковую, весёлую Лизу… Но дочек всяких любят… И надеялись Степан с Марией, что со временем и Настя станет им родной: если к ней – с душой, с любовью, то и она ответит тем же. А за ними, отцом и матерью, дело не станет, – раз Михаил полюбил её… Помнится, она постарше их Михаила, да это беда разве… Ещё и лучше, – умнее будет.

Посидели за столом тогда: мать наготовила,– некуда тарелки было ставить. Тут тебе и котлетки, – сочные, румяные, – окружили картошечку, что нежно желтела под густой сметаной, и колбаса домашняя, до золотистой корочки поджаренная, – запах по всему двору. Огурцы, помидоры, – ядрёного донбасского засола, ещё пироги с яблоками и вишней, – только из духовки! Степан Григорьевич благодарно и гордо посматривал на Машу: всё, что она готовила, так шло к их уютному, светлому дому, так радовало всех, кто бывал у них за столом! И стало Степану Лозовому спокойно за свой дом, за сына… За эту девчонку с насмешливыми синими глазами, – хорошо ей будет жить в их доме.

А Настя губы кривила, отодвигала тарелки. Снисходительно объясняла: не хочу… я этого не ем, – жирное очень…Солёного и острого я тоже не ем. Пироги?.. Я после них ни в одни джинсы не влезу.

Михаил глаза опускал. Мать растерянно улыбалась, потом метнулась из-за стола в сад, принесла на блюде яблоки и груши, что аж светились и сладко пахли тёплой, затяжной осенью…

Уже когда Михаил вернулся, – он проводил Настю домой, – Степан Григорьевич разлил по стаканам кумову самогонку: держал для таких вот, особых, случаев…Случай совсем особый, но так и не решился при Насте поставить бутыль с самогонкой на стол. Мать подогрела остывшую колбасу, тоже присела с ними.. Выпили, – за нас с вами… и – х… с ними, – любимый луганский тост. Под внимательным и чуть задумчивым батиным взглядом Мишка покраснел. Признался:

- Бать, я Настю ещё со школы люблю… Она одиннадцатый окончила, а я тогда в восьмой перешёл. – Степан Григорьевич налил по второй. Мишка застенчиво объяснил: – Она меня, понятно, даже не замечала, – ты ж, бать, видишь, какая она… – Отец кивнул, но глаз не поднял. – Она после школы на делопроизводителя училась, в Луганске работала… А сейчас домой вернулась, – Рогозин её секретарём в шахтоуправление взял. – По третьей Михаил сам налил: – А я, бать… и в армии – только про неё одну… вспоминал. Только и думал, чтобы не успела она замуж выйти, пока я служу. – Улыбнулся: – Видишь, – сбылось!

Мать притянула к себе русую голову сына, поцеловала в макушку, – как мальчишку, незаметно вздохнула:

- Ну, и… Дай Бог! Раз любишь, Миша, всё и хорошо будет. Без любви семьи… и ребят не бывает.

Мария поднялась, – огурчиков положить в тарелку. А вообще, – чтобы не рассмотрел сын в её глазах печаль неясную, непрошенную… А Степан увидел, нахмурился: об одном они с Марией подумали, – как и всегда у них бывало, с самого начала…

А Мишка был такой счастливый, без конца имя это повторял: Настя сказала… Мы с Настюшей… У Настеньки… Я Насте…

Не сказал лишь родителям, что Настя беременна, – и по четвёртой выпили, а не сказал. Сам для себя Михаил твёрдо и безоговорочно решил: тайна эта останется в его сердце, – навсегда… Настя была беременной не от него.

***

Когда Мишку Лозового провожали в армию, Настя с подругами тоже зашли, – в посёлке мальчишек-призывников провожали на службу обычно всем миром. Мужики, кто не на смене, сооружали навес, – на всю улицу, до самой балки. Соседки помогали матери призывника приготовить угощение, – чтобы всё вот так, по-донбасски: от души и вволю.

Мишка замирал в счастливой мальчишеской надежде: Настя пришла проводить его… Он знал, что уже не один год Настя работала и жила в Луганске, дома бывала редко, – что-то там не ладилось у неё в отношениях со старшей сестрой, да и с родителями. А сегодня – Мишка взлетал от счастья – Настя специально приехала в посёлок, чтобы проводить его в армию.

Правда, Настя не замечала, что Мишка Лозовой не сводит с неё глаз… Девчонки шумно веселились, и потом, когда уже вышли из-за столов на широкую поляну в конце улицы, Настя не пропускала ни одного танца. Мишка решился. Виновато взглянул на Димку Сухарева. одноклассника и самого первого друга детства, перебил его на полуслове:

- Дим, ты подожди… Мне тут… надо, в общем!..

Протолкнулся через толпу поселковой молодёжи, думал только об одном: чтобы успеть. Успеть пригласить Настю, пока никто не пригласил её. Успел!.. Настя оглянулась, когда он тронул её за плечо. Улыбка ещё не сошла с её лица, а в больших синих глазах мелькнуло удивление, даже разочарование: Настя ждала, что на этот танец её пригласит Андрей Викторович, новый горный инженер… Но высокий мальчишка обнял её за талию, и Настина досада быстро сменилась любопытством: а ничего мальчишечка!.. А смотрит, а смотрит как! Сквозь стеснение мальчишеское – такое желание… о котором он, скорее всего, и сам ещё не догадывается, – что хочет и может так ласкать… А руки сильные, – и захотела бы, так не вырвалась… Сильные… и бережные. Будто бы знакомый, – по школе, должно быть. Вот только имя мальчишки вспомнить не могла. Настя вдруг догадалась:

- Это ты, что ли, призывник? – Усмехнулась: – В армию уходишь?

Мишка растерянно кивнул… Ему показалось, что он спросил громко и уверенно, но из-за гремящей музыки Настя не расслышала его отчаянных слов:

- Будешь… ждать?

А Настя в этот момент почувствовала чей-то взгляд. На неё вприщур смотрел горный инженер Сакутин. Настя сняла ладошки с Мишкиных плеч, улыбнулась:

- Ну, ты извини, ладно? Меня ждут.

Мишка не успел опомниться, как она танцевала с красивым темноволосым парнем. Парень снисходительно и высокомерно улыбался, а Настины глаза сияли навстречу этой усмешке.

И всё равно, – он ждал Настю у районного военкомата… И в учебке всё равно ждал ночей, – не потому, что хотелось спать, не потому, что к вечеру будущие сержанты от усталости падали с ног. Едва голова касалась подушки, и звучала такая желанная команда: рота – отбой!.. – Мишка закрывал глаза, счастливо улыбался, вспоминал совсем невесомые Настины ладошки, смелый и уверенный синий-синий взгляд… Стыдясь самого себя, вспоминал, как перехватило у него дыхание, как голова закружилась, когда сквозь тонкую футболку он увидел маленькие круглые соски…

Армия – не монастырь, понятно. На деревенской дискотеке солдаты были нарасхват. Самые смелые девчонки прибегали к части. Приглядывался к девчонкам и сержант Лозовой. Случалось, приглашал на танец, потом домой провожал. И с каким-то тайным облегчением вздыхал: лучше Насти нет ни одной девчонки в целом свете! Пацаны на свидания бегали… а Мишка в коротких солдатских снах снимал блестящую заколку с Настиных волос, – волосы рассыпались по узким плечам, а он бесстыдно ласкал губами Настину грудь.

Как и положено, в первый же вечер после возвращения со службы встретился с одноклассниками. Выбрал минуту, негромко спросил Димку Сухарева:

- Дим, а Настя Мирошникова… она как? Где она сейчас?

Димка, что-то припоминая, озадаченно смотрел на друга. Присвистнул:

- Ого!.. Тогда, на проводах, выходит, – ты серьёзно?.. И – до сих пор?..

Мишка на секунду опустил взгляд, но тут же поднял на Димку серьёзные глаза:

- Дим! Ты знаешь, где она?

Димка пожал плечами:

- Вроде там же, в Луганске.

Мишка про себя разозлился: Ну, Димка!.. Будто не понимает, что надо сказать самое главное…

- Дим! А она…

Димка всё прекрасно понимал. Отвёл взгляд, сдержанно ответил:

- Не знаю, Мишка. В посёлке она почти не бывает… Девчонки болтали как-то, – от зависти, должно быть, – что живёт она… с капитаном каким-то живёт, МВД-шником, вроде… А так… ну, чтобы свадьба там, – такого не было. – На всякий случай Димка всё же уточнил: – Здесь, в посёлке, не было.

А потом случилось то, в чём Мишка – после третьей – признался бате: сбылось!

Так и сбылось: Мишка увидел Настю во дворе шахтоуправления. Глазам не поверил… А счастье уже накрыло его невидимой волной. Настя с Анжелкой прошли мимо него, простучали каблучками по высокому крыльцу… Настя оглянулась, задержала на Мишке любопытный внимательный взгляд, о чём-то негромко спросила подругу… Анжелка кивнула, рассмеялась, – ответа её Мишка не расслышал. Зато узнал от соседки, Татьяны Сошниковой, медсестры из шахтного медпункта, что Настя Мирошникова вернулась домой, – совсем неожиданно: в Луганске Настя жила давно, и сейчас своим возвращением сильно озадачила мать и сестру…

Как хорошо, что завтра он в первую!.. И целую смену Мишка улыбался… И его добычной комбайн казался ему самым красивым на свете: пласт здесь был крутой, комбайн – с цепным приводом… И когда комбайн двигался чуть вверх, цепь натягивалась, – как струна… А Мишка вспоминал свои тайные солдатские сны… Тонкой струной была Настя под его смелыми ласками… И не слышал Мишка обращённых к нему гневных слов горного мастера Алексея Коваля. Коваль не сдержался, выматерился:

- Твою!.. Лозовой!.. Чего лыбу давишь?! Цепной привод – посмотри, ну?!.. Чему тебя только учили!..

Нет, Мишка помнил, как это опасно, – когда вот так натягивается цепь… Бывало, от перенапряжения цепь рвалась, и обрыв молниеносной стрелой летел назад, к комбайну…

Коваль изловчился, – хотя Михаил был выше его, всё же отвесил этому сопляку затрещину:

-Мечтать сюда пришёл, твою!!!..

Мишка примиряюще улыбнулся Ковалю, приложил руку к шахтёрской каске:

- Есть не мечтать, командир! Исправлюсь!

И часы, а потом и минуты первой смены приближали его к счастью…

Вечером Мишка на батиной «Ладе» подъехал к шахтоуправлению. Прислонился к тополю недалеко от крыльца, курил взатяжку. Когда Настя вышла, шагнул ей навстречу. Она скользнула по нему взглядом, узнала:

- А!.. Служивый! Вернулся, значит! – Улыбнулась, повнимательнее осмотрела всего его, протянула: – Повзрослеел!.. Прямо – мужик! Вот что армия с людьми делает.

От её взгляда, от медленных слов Мишка почувствовал, как его заливает жаром… И силу свою почувствовал. Чуть охрипшим голосом предложил:

- Хочешь, в Криничную балку поедем?

Настя согласилась, – легко и просто, будто ждала его приглашения:

- Ну, поехали. Я, вообще-то, никуда не спешу.

Тёплый и тихий сентябрьский вечер обещал, что все надежды исполнятся… Мишка остановил машину в самом низу, под крутым склоном балки. Даже сюда доносился привычный, не всегда объяснимый, негромкий, словно подуставший гул работающей шахты. Гул этот не заглушал звон воды в маленькой кринице, даже чуть затихал, прислушивался, как звенит-струится вода по гладким от ветров и дождей камням. Доцветал донник, – его соцветия тонкими свечками колыхались над склонами Криничной балки, нежно-сладковатый запах смешивался с дыханием полыни, кружил голову… Темнело, и над балкой вспыхивали ласковыми огоньками окна поселковых домов.

Михаил вышел из машины. И натолкнулся на откровенное ожидание в смело распахнутых Настиных глазах. Она не поднималась с сидения, и Мишка понял, – взял Настю на руки…

***

В своих солдатских снах и сейчас, уже в забое, когда управлял своим красавцем – добычным комбайном и злил горного мастера своей бестолковой мечтательной улыбкой, Михаил был гораздо смелее… А Насте нравилась его мальчишеская робость, нравилось, как он сдерживает своё желание, как осторожны его пальцы и губы…

Потом Мишка заботливо и бережно укутал Настю в свою ветровку. Настя устало прикрыла глаза, склонила голову на Мишкино плечо. А он смотрел в потемневшее небо: над Криничной балкой взмахивал крыльями запоздалый клин белокрылых журавлей-красавок. У них в посёлке говорят, – если журавли долго собираются в стаи, значит, осень будет тёплой и ласковой…

- Выходи за меня замуж.

Михаил сам замер от своих слов, натянулся, – не хуже, чем приводная цепь на его угольном комбайне… Не дышал.

А Настя промолчала… Потянулась к терновому кусту, сорвала несколько тёмно-синих, с туманно-сизоватым налётом ягод.

Мишка глухо заметил:

- Их лучше – после заморозков. Сладкие они тогда.

Настя вздохнула:

- А мне вот таких хочется, – кислых и терпких. Беременная я, Миш. Третий месяц.

В Мишкиных висках зазвенело… Или это просто вода тонкой струйкой падала на камни… Стройный журавлиный клин медленно исчезал в небе за старым терриконом. Михаил не заметил, как сжал высохший цветок чертополоха. Колючки впились в ладонь, но боли он не чувствовал. В своём неожиданном… казалось, в сбывшемся счастье он лишь сейчас вспомнил Димкины слова:

- Живёт она… с каким-то капитаном, МВД-шником, вроде…

Ну, вот… А он, дурак, – выходи за меня замуж…

Настя вдруг расплакалась:

- Своим сказала, что свадьба скоро… А он… Деньги предложил, – на аборт. Врач говорит, – аборт мне нельзя… Сестра, Дашка, разоралась, мать с отцом настроила против меня…

… Про скорую свадьбу Настя действительно рассказала, – и дома, и подружкам. Юлька с Алёнкой ахали от зависти: в Луганске они не раз видели её с капитаном Любарским. Наперебой трещали:

- Ой, Наасть!.. Ну, вот как ты, – такого!.. Как у тебя получилось? Ну, расскажи, – где таких, как твой Любарский, находят?

Настя снисходительно улыбалась, объясняла:

- Девочки, чтобы найти такого, как Вячеслав, надо быть такой, как я…

Но главным торжеством для Насти было то, что удалось поставить на место эту дуру, старшую сестрицу Дашку. Дашке под тридцатник, замуж никто не взял, ничего больше не осталось, как строить из себя вот такую, – строгую и правильную… Как же, – недавно Дашку назначили на должность главного экономиста шахтоуправления. А на неё, на Настю, отец с матерью ещё в школе рукой махнули, – математику она и правда лишь с третьего раза сдала… Сейчас Настя рассмеялась папе с мамой в лицо:

- Обошлась без математики!

Родителям она говорила, что учится в медицинском училище. А сама давно окончила курсы делопроизводителей, работала секретарём у директора завода. Им, родителям с Дашкой, какая разница, где и кем она работает! С какой стати отчитываться перед ними!

С Вячеславом познакомились полтора год назад. Девчонок не обманула: это не она его нашла… Это он, капитан Любарский, ошеломлённо замер, когда она принесла в кабинет директора чай с малиновым вареньем. Скурихин с улыбкой представил капитана:

- Мой друг детства, Настюш. Сто лет не виделись!.. А тут такое дело: Славка уже капитан, – надо же!..

Любарский усмехнулся:

- Ладно тебе, Толь. Сам-то тоже, вижу, не слесарь, – директор! – Снова перевёл взгляд на Настю: – Вон какие у тебя… кадры!

А через пару дней капитан Любарский встретил Настю у проходной завода. Настя не очень удивилась, – была уверена, что капитан найдёт её. Любарский вышел из машины:

- Не торопитесь, Настенька? Хочу пригласить Вас…соловьёв послушать, – в саду Первого мая. Я и правда не был в Луганске лет сто… Теперь вот перевели сюда… И – будто в юность вернулся: как же заливаются соловьи над Луганкой!

Настя медленно опустила глаза: видно, капитана не только к соловьям над Луганкой потянуло… Что ж, в конце концов, капитан МВД – это не мастер-наладчик Юрка Зацепин. Настина душа никак не хотела мириться с тем, что судьба её – Юрка Зацепин. Юрку она держала, – ну, примерно как запасной аэродром. Кроме Юрки, был инженер Путинцев, потом – Шувалов из Управления угольной промышленностью, – Настя твёрдо знала, что достойна большего, чем мастер-наладчик Зацепин. Но… Всё как-то мимо… Путинцев уехал в Москву, – все его пламенные обещания оказались обычной лапшой. Шувалов в отцы ей годился… И, когда уже замаячил в тумане призрак жены мастера-наладчика, – годы-то вперёд идут, уже скоро та черта, за которой просто неприлично быть не замужем… – капитан Любарский зашёл проведать друга детства.

Юркины глаза грустнели, – несколько раз он видел, что Настю у проходной встречает красавец капитан МВД… И Юрка не нашёл ничего лучшего, как жениться на Любочке Сосновцевой из планового отдела, – причём как раз тогда, когда Любарский вздохнул и рассказал Насте, что женат… Уходило лето, они сидели в парке над Луганкой. На Настино признание о том, что на днях она была у врача, – восьмая неделя… – Любарский не ответил. Молча курил, потом взял Настю за руку:

- Ну, ты же умница. А ко мне жена приехала, с дочками. Пока квартиры здесь не было, она у матери жила. Ты не переживай, вопрос мы решим.

Оказалось, дочек у Любарского было три. Вот это и привело Настю в совершенное отчаяние: какой смысл настаивать на разводе, если дочкам – младшей три, а старшей шесть!.. Да вся жизнь уйдёт на алименты!.. Это было похлеще, чем Дашкина истерика дома… и скорбный укор в материных глазах. Тем более, что о разводе капитан не сказал ни слова… Предложил смешную сумму, – Настя рассмеялась, бросила деньги ему в лицо:

- Это ты мне – на маникюр?..

Любарский что-то жалко лепетал про то, что старшая дочка начала ходить на занятия по английскому… А жену с младшей надо отправлять в санаторий, в Крым… Средней няня нужна…

Чуть ли не пальцы загибал, подсчитывая расходы…

А потом Настя увидела в парке молоденьких солдат. Почему-то вспомнился тот парень из их посёлка, – тогда они с Алёнкой и Юлькой случайно забрели на проводы в армию, и призывником оказался славный такой мальчик... Пригласил её на танец, а сам будто стеснялся своей неясной силы. Приятно было, как он пялился на неё, но в тот вечер Насте надо было понравиться новому горному инженеру, и мальчик ушёл служить после их так и неоконченного танца…

Как-то мимоходом поинтересовалась у Анжелки Якушевой, вернулся ли домой тот сероглазый мальчик… Анжелка – она уже работала в бухгалтерии шахтоуправления – сообщила: не только вернулся, а уже работает машинистом ГВМ.

И сейчас этот мальчик повторил:

- Выходи за меня замуж.

После её признания…

Вот так вам!.. Особенно – тебе, сестрица! Я без мужа не останусь! А тебе пусть стыдно будет, – что младшая сестра раньше тебя замуж вышла!.. А потом посмотрим, – это лишь старт. Одно дело, – одинокая мать на шее у родителей… Любопытные взгляды соседей, бесконечные упрёки… Сестрицыны поучения, как надо жить… И совсем другое, – мужняя жена. Старт разный, что и говорить… Ну, а потом, – как получится. Настя по-прежнему была убеждена, что достойна несравненно большего, чем машинист ГВМ. А замуж – не в монастырь же! Это – лишь неплохой старт.

***

Мишка обнял Настины плечи. Разлёт бровей его сошёлся над переносицей:

- Выходи за меня замуж. Нельзя тебе одной, – с маленькой. Я вас никому в обиду не дам.

Настя вскинула на Михаила удивлённые глаза:

- С маленькой?.. А ты откуда знаешь… Может, – сын!

Мишка улыбался. А в тёмно-серых глазах – задумчивая, бережная нежность:

- Нет, Настюш. Первой пусть дочка родится. – Всё ж застеснялся, – совсем, как пацан… Будто всего полчаса назад не билась… глубоко-глубоко его сила, будто не он не сдержался и негромко вскрикнул в самом конце, – от сладости… – А мальчишки потом… у нас будут.

… Настя увлечённо листала какой-то журнал, вполголоса напевала. Даша взглянула через Настино плечо: свадебные платья.

- Дурэнь думкою багатие, – так, сестрёнка?..

Настя заметила сестру, сладко потянулась. Вспомнила:

- Ой, Дааш! Я не пригласила тебя на свадьбу, – прости, исправлюсь! Время ещё есть, – мы в начале ноября решили.

Даша удивлённо приподняла брови:

- На свадьбу?..

Дома знали, что Настя поссорилась со своим капитаном, – впрочем, никто другого и не ожидал… Никуда не делась, к родителям вот пожаловала, – с животом, к тому же. Свадьба?..

-Свадьба, Даш. На весь посёлок! Михаил сказал…

Так вот оно что!.. Не зря, выходит, девчонки в шахтоуправлении болтали, что Михаил Лозовой женится на Насте. Даша с досадой отмахивалась от расспросов, удивлялась, – откуда такие слухи берутся…

Приподняла ладонью Настин подбородок:

- Про Михаила, – это правда?

Настя усмехнулась:

- Говорю же тебе, – в начале ноября свадьба. Вот, смотри, – протянула журнал с коллекцией свадебных платьев: – Мишка сказал, – самое лучшее выбирай! Вот, – выбираю… Вот это, думаю... Или… – быстро перелистнула несколько страниц – это?.. Как думаешь?

Сестра не взглянула на платья. Нашла Настин взгляд:

- Михаил тебе зачем?

-Ну, и вопросы у тебя, сестра! – Настя рассмеялась, захлопнула журнал. – Вот придёшь на свадьбу, – поймёшь, может… зачем женщине мужчина нужен. Не всё же мне у тебя учиться жить! Может, и ты научишься чему-нибудь… у младшей сестры.

- Он же мальчишка совсем! Зачем он тебе?

С Настиного лица не сходила снисходительная улыбка:

- Там посмотрим. Как вести себя будет.

А что смотреть!.. Вёл себя Михаил правильно. Этой дурёхе, сестрице, и не снилось… А Мишка даже кроссовки ей надевает. Вчера Настя присела на стул в прихожей у Лозовых, – обуться. Они с Михаилом собрались пройтись к речке. И Мишка опустился на колени, взял из Настиных рук кроссовки, сам взялся надевать… И отца не постеснялся, – батя лишь зажигалкой чиркнул, прошёл мимо них на крыльцо… Мишка застегнул кроссовки, стал целовать её колени…

Про себя Настя смеялась: из шахты, из забоя, Мишка поднимался таким… будто неясная жажда его измучила. Если в первую работал, – сразу после душа приезжал на отцовской «Ладе» к шахтоуправлению, – как раз перед обеденным перерывом, – увозил Настю далеко в степь, за старый террикон «Верхнелуганской»… Был стеснительным… и одновременно требовательным, – как проголодавшийся мальчишка. А с третьей возвращался, – ну, как не смеяться!.. – осторожно открывал окно в Настину спальню, бесшумно спрыгивал на пол. До того, чтобы позволить ему ласкать себя, Настя снисходила не всякий раз. Голой коленкой, – словно невзначай, – касалась его брюк, сама вздрагивала в сладости: оой, как же сдержанно- трепетно… и всё сильнее билась его сила… И тут же отводила его руки, хмурилась:

- Не надо, Миша. Я не хочу.

Ну, а как же, – мальчишек так и воспитывают. Чтоб послушными были… и – ценили своё счастье.

Ночь перед свадьбой нарядила вишнёвые деревья игольчатым инеем, звонким ледком затянула лужи. Бабы озабоченно сокрушались: не холодно будет, – под навесами-то… Галина Ерёменко со вздохом заметила:

- Лучше бы в хате! Не замёрзнуть бы…

Серёга Залугин, мастер-взрывник, презрительно пыхнул сигаретным дымом:

- Умная ты баба, Галька…а дура: такую хреновину несёшь! Кто ж в хате свадьбу играет! И кто это тебе сказал, что под самогонку Дунайцевых хоть кто-то… когда-то замерзал! – Серёга оглянулся на Галькиного мужа, – Петро Ерёменко сосредоточенно обтёсывал новую скамейку, – будто невзначай чуть сжал Галькину грудь под кружевной шалью, подмигнул: – А если ещё я на минуту зажму тебя… вон там, под вишнями… Гааля!.. Неужто замёрзнем?.. Ну, какая ж хата!

Галина испуганно сбросила Серёгину руку, укоризненно головой покачала:

- Жена вон… Катерина твоя, смотрит. И Петро мой, видишь, брови свёл.

А на свадьбе мужики, эти грубовато-самоуверенные, бывалые шахтёры, смущённо переглядывались… млели от какой-то неясной нежности, искали взглядами своих жён, – так действовало на них то, что Мишка без конца поднимал на руки Настю… А когда послушный Мишкиному желанию ветер подхватывал Настину фату и закрывал их от гостей, Мишка целовал жену… А за свадебным столом чуть ли не из ложечки кормил её, – как капризную девчонку… И, когда ей показалось, что в изумительно красивую, белоснежную её туфельку попал камешек, Мишка опустился на колени, снял туфельку, вытряхнул невидимый камешек… поцеловал Настину ножку.

Сестра Мишкина, Елизавета, – они с мужем, капитаном Толмачёвым и трёхлетним сыном приехали на свадьбу из Крыма, – уже не впервые подсмеивалась над влюблённым по уши Мишкой. А тут задумчиво кивнула матери на брата под столом:

- Мам!.. Чего-то мне кажется… – а не опоила его… Мишку нашего, эта красавица… ну, чем-нибудь… Бывает же… всякое.

Мать лишь рукой махнула. Покосилась на батю, незаметно вздохнула: Степан почти не пьёт…

А Настя из-под фаты поглядывала на Лизаветиного мужа… Ловила его взгляд. И тут же медленно опускала глаза, ресницы её чуть дрожали… Капитан Толмачёв заметил, – чуть прищурился, усмехнулся…


Настя поднялась из-за стола. Михаил понял:

- Потанцуем, Настюш? Тебе не холодно? Ты не устала? – Положил ладонь на Настин живот, совсем тихо спросил: – Как там… маленькая наша?

- Мииш! Ты посиди, выпей вот с ребятами. А я Игоря приглашу, – посмотри, совсем заскучал капитан! Лизавета ваша всё с тарелками… Мужа бросила, а он здесь человек новый. Родственник всё-таки… Свадьба, а он скучает.

Мишка оглянулся на зятя. Игорь курил с шахтёрами. Мужики о чём-то оживлённо беседовали, смеялись… Но Лиза действительно без конца бегала от столов в летнюю кухню, выносила тарелки с горячей и душистой, томлёной с мясом и перцем картошкой, то и дело подкладывала гостям солёные огурцы и помидоры.

- Лизок! Капусточки квашеной бы нам, – сюда, на этот конец! Ну, и капуста удалась у Марии Денисовны!.. И не пил бы, – да грех под такую капусту не выпить, – подмигивал куму горный мастер Алексей Коваль. Кум, Саня Новосёлов, серьёзно и деловито соглашался, разливал по рюмкам самогонку.

Михаил улыбнулся жене:

- Пригласи, конечно!

Любовался, как Настя на своих немыслимо тонких каблучках плыла к капитану… Коваль дёрнул его за руку:

- Давай, жених, с нами! Заа лююбовь твою! За семейное счастье! За наш, шахтёрский, тыл, – чтобы он проочным был! Как положено чтобы!

Толмачёв чуть насмешливо поклонился Насте, подал ей руку. Во время танца Настя так откровенно прижималась к капитану, поднимала на него томный взгляд, – не опасалась: давно стемнело… и поляна, где танцевали, слабо освещалась уличными фонарями… Да и гостям уже было не до того, с кем танцует невеста. Ещё не смолкла музыка, а Игорь негромко сказал:

- В дом давай зайдём.

Настя опустила глаза, – скрыла победоносную улыбку: а быстро ты, капитан, догадался!..

В доме – целый день пусто: готовили в летней кухне, а под навесом – это Серёга Залугин правильно просчитал, – было даже жарко. Да и ноябрьский день радовал неожиданным, должно быть, последним теплом: уже к обеду, к приезду молодых из ЗАГСа, вишнёвые ветки отряхивали прозрачные капли растаявшего инея…

Игорь обнял Настю за плечи, легонько встряхнул:

- Слушай меня, девочка синеглазая… Если вздумаешь от Михаила на сторону, – ну, вот как сейчас… Запомни: Лозовые – не та семья, где тебе это позволят. Посмотрю я, – прикрыться Мишкой решила?.. Вылетишь из дома, – туда, откуда прилетела. И вообще, – будешь иметь дело со мной, если Мишку, шурина моего, уважать не станешь. Ты уж постарайся, синеглазая… Коль у вас до свадьбы дело дошло. Всё поняла?.. Ну, молодец. Отдохни, и – к мужу.

Игорь вышел. На крыльце улыбнулся встревоженному Михаилу:

- Устала невеста… Время-то – за полночь.

Настя тоже улыбнулась мужу:

- Голова что-то закружилась, Миш. Спасибо Игорю, – в дом проводил… Настоящий офицер, – деликатный такой… воспитанный. Повезло Лизавете вашей.

***

После свадьбы любопытные Алёнка с Юлей не унимались. Трещали наперебой, не скрывали сочувствия:

- Насть, Насть!.. А капитан как же?.. Насть! Неужели Мишка Лозовой лучше твоего капитана? Как же ты так-то!.. Офицерской женой была бы… А так… Стоило столько лет в Луганске жить, чтобы потом в посёлок вернуться… и – за Мишку Лозового!..

Настя загадочно улыбалась.

- Дуры вы, девчонки…Офицерская жена!.. А что хорошего-то? Особенно, если в МВД служит. Ночами его нет, – то вызовы, то дежурства. Выходных и праздников тоже нет. А когда дома, – толку с него… Лишь бы отоспаться. А ты – кухарка, прачка… уборщица, нянька, – в одном лице. Я поняла, что не готова к таким подвигам.

Подружки озадаченно переглянулись: получается, права Настя…

- Насть, Насть!.. Ну, а Мишка-то… Мишка – почему? У тебя же с горным инженером было, – ну, этот… как его! Сакутин, – помнишь?.. Его потом в Управление перевели. Вот упустиилааа!

Настя отмахнулась:

- Вспомнили! Когда это было! И вообще, – Сакутин не в моём вкусе.

- А Мишка?..

Настя сладко потянулась, глаза прикрыла:

- А Мишка любит меня. На руках носит, – вы же видели. И всю жизнь будет носить, – пока мне не надоест.

- Ну, а ты… Ты любишь Мишку? – Алёнка зажмурилась: – Мишка красивый такой… Сильный. – Вздохнула: – Жаль, что всего лишь – машинист в забое…

Настя перебила:

- Любить мне его не обязательно, – с него хватит, что замуж за него вышла. И без моей любви его любовь зашкаливает. А машинистом он не всегда будет. Если скажу, – завтра в универ на горный факультет поступит. Ещё и директором шахтоуправления будет.

Каждый день на работу Настя приходила со свежим маникюром. Анжелка из бухгалтерии поинтересовалась:

- Как тебе удаётся, Настюш?.. Будто не в посёлке, не в доме с гектаром огорода живёшь… А в Луганске, на девятом этаже! Мишка из шахты приходит, – стирать-то через день да каждый день надо! Как с такими ногтями управляешься?

Настя окинула подругу медленным взглядом:

- А свекруха у меня зачем?..

Свекрухе перед соседками стыдновато: ни в огороде, ни во дворе – по хозяйству – Насти не видно. Мария Денисовна нашлась:

- На ней у нас весь дом: стирка, готовка, уборка… Мы с отцом – в огороде, с хозяйством… а она и готовит, и…

Галина Ерёменко подмигнула бабам, насмешливо перебила Марию:

- Оно, конечно, Маша: помощница у вас невестка, поискать таких… Вот только вижу я, как бельё выстиранное развешиваешь,– не только Мишкины майки да тельняшки, и рубахи Степановы… Её лифчики с трусиками тоже, смотрю, сама полощешь.

Мария сроду за словом в карман не лезла, – нахмурилась:

- А и что такого, что пожалею её какой раз! Успеет ещё, – хватит и на её век! Ты, Галя, забыла, как в чужой дом невесткой пришла, да хлебнула, – с первых дней! Мишку любит, чего ж ещё! А по хозяйству и в огороде – научится.

Уже перед Новым годом, – выходной был, – мать кивнула на спальню, всё же сдержанно поинтересовалась у Михаила:

- Спит ещё?.. Долговато: полдень на дворе.

Мишка вспыхнул:

- Мам!.. Нездоровится Насте. Пусть поспит, – устаёт за неделю. Работа у неё, – знаешь, какая!..

-Кроме работы, Миша, ещё дом есть. Она жена, хозяйка.

Михаил обнял мать, застенчиво улыбнулся:

- Беременная она, мам.

Мария Денисовна руками всплеснула:

- Миишенька!.. И что ж молчали-то! И когда?

- Весной, мам.

- Весной?.. – Мать задумчиво головой покачала, улыбнулась:

- Быстро управились. Когда ж успели?

- Так получилось. В апреле малыша ждём. – В Мишкиных тёмно-серых глазах всколыхнулась такая сокровенная нежность, что у матери – слёзы на глаза: – Малышку, вернее. Дочка у нас будет.

Ночью Мария положила голову Степану на плечо, улыбалась:

- Дочка, сказал Миша. Девчонка. Ты подумай, отец, – девчонка! Внук у нас уже есть, – Лизочка с Игорем постарались. А теперь вот девочка будет, – хорошо-то как, Степан! А я уж!..

Сквозь полудрёму Степан улыбался:

-Да знаю я, знаю, – все эти твои платьишки… бантики… Мальчишку надо бы. У Лизаветы с Игорем что, – Толмачёв. А мне же Лозового надо!

Мария гладила мужа по плечу:

- Будет и мальчишка, Степан. Раз у них так быстро получилось, – и мальчишка будет. А сейчас – в апреле уже! – девчонка…

Степан проваливался в сон:

- В апреле… Скоро как-то…

Мишку тянуло к Насте, – неудержимо. Он и сам целый выходной не выходил бы из спальни… Да перед матерью и батей стыдно. В забое минуты считал, – так хотелось видеть её. С третьей приходил, – не ужинал, сразу в спальню шёл. На колени опускался перед кроватью, осторожно целовал её, разнеженную сном. Настя отворачивалась:

- Мииш!.. Давай потом. Мне вставать рано…

А иногда сама тянулась к нему, шептала:

- Оой, Мииш!.. Сладенького хочется…

От её желания Мишка голову терял… Случалось это чаще всего перед его первой сменой, когда надо было вставать в пять утра. Целовал её всю, – от распущенных густых волос до маленьких пальчиков на ногах. Коленочки её разводил… и целовал. Настя замирала:

- Хорошо как!.. Оой, Миш, – ещё… хочу…

А ещё нравилось ей на секунду прикоснуться ладошкой к Мишкиному трепету под брюками, – сильному такому, словно пойманная в степи большая птица неудержимо бьёт крыльями… От её мимолётного прикосновения Мишку словно током пронизывало… А Настя сводила колени, устало прикрывала глаза:

- Спать давай, Миша.

И засыпала в его объятиях, – со счастливой улыбкой на лице… А Мишка метался головой по подушке… Поднимался задолго до пяти, курил взатяжку у приоткрытого окна…

Мишка лицом похудел, потемнел как-то… Будто от угольной пыли, – обычное дело у шахтёров. Счастливые Мишкины глаза тоже потемнели. Дома он не сводил с Насти глаз. За столом сидели, – брал её ладошку в свою, каждый пальчик ласкал… Однажды Настя всё же приготовила завтрак, – просто хуже горькой редьки надоела свекрухина молочная каша. Настя омлет приготовила, – пышный такой, красивый… Мишка в восторг пришёл. И решил, что ничего вкуснее он не пробовал, – никогда в жизни. И теперь будет есть – на завтрак, на обед и на ужин – только такой омлет.

А к концу зимы Настя закапризничала, – так откровенно, что могла часами не выходить из их с Михаилом комнаты. Мишка осторожно касался губами её волос. Она яростно дёргала плечами, начинала всхлипывать. Михаил тревожно склонялся к ней, умолял:

- Настенька! Настюша, – что?.. Ну, скажи мне. Я же всё… для тебя.

Настя поворачивалась лицом, в глазах – молнии:

- Я не могу!.. не могу! С этим животом! Ни выйти никуда!.. Ни платья приличного надеть! В брюки влезть не могу, – сколько можно! – Настя гневно потрясала руками над Мишкиной головой. – Целая вечность – из жизни!.. Я ненавижу его…её, – какая разница, я ненавижу!

У Мишки сердце холодело: это же нельзя, – такие слова! Она же… девочка, всё слышит! Она, совсем крошечная девочка, слышит всё… и горюет там, – потому что её не… любят.

Как мог, успокаивал Настю:

- Настюшенька, совсем немного осталось. Родится маленькая, – мы с тобой в Луганск поедем, самое лучшее… самые лучшие платья купим тебе. Какие захочешь. И брюки, – что захочешь.

Насте хотелось… хотелось расшвырять здесь всё. Презрительно сверкала глазами: да что он понимает… пацан этот, телёнок на верёвке!.. После Нового года на шахту приехал новый главный технолог. Несколько дней провожал её, Настю, долгим внимательным взглядом, – разве такого не заметишь!.. Настя опускала глаза, скрывала улыбку… А вскоре Константин Геннадьевич зашёл к ней в конце рабочего дня. Положил на стол огромную нежно-розовую хризантему:

- Анастасия Дмитриевна! Я завтра в Луганск еду, в Управление. На очень важное совещание. Мне там понадобится помощница, – такая знающая… и опытная, как Вы. Ну, а потом, после совещания… Я обещаю Вам роскошный вечер, – достойный только Вас. И любое Ваше желание… – Константин Геннадьевич заглянул в Настины глаза: – Вы согласны?..

Вечер действительно был незабываемым. За эти месяцы Настя впервые снова вспомнила, чего она достойна… Такой жалкой… и ненужной показалась ей совсем мальчишеская Мишкина любовь… Тогда, в январе, живот был ещё почти не заметен. Домой Настя вернулась за полночь. Такая досада, – Мишка во вторую работал, давно дома был. А за ней – шлейф сигаретного дыма, дорогого вина… Растрёпанная причёска, чуть измятое вечернее платье. Она устало улыбнулась мужу:

- Ну, что ты так смотришь! Это же моя профессия! Я должна была быть на этом совещании, – с главным технологом. И ты учти, – это не последнее совещание. И вообще,– я спать хочу.

Совещание и правда было не последним… Вот только внимательный взгляд Константина Геннадьевича в феврале всё же рассмотрел Настин живот. Восхищение в глазах главного технолога быстро сменилось разочарованием.

***

Настя тоже переживала жестокое разочарование… Раздражало всё вокруг, не хотелось выходить из дома. Одно утешение: декретный отпуск. Можно будет с журналом в руках целый день валяться в постели,– свекровь, хорошо, жалостливая оказалась. Про Мишку и говорить нечего, – пылинки сдувает, на руках носит. Но поселковый врач, Анна Алексеевна, мягко улыбнулась:

-Нет, Настенька, в декретный отпуск ещё рановато. У Вас только двадцать третья неделя. Жду Вас на следующую консультацию.

Настя опешила…Задохнулась от возмущения:

- Как – двадцать третья!.. У меня почти семь месяцев! Я что, – по-Вашему, считать не умею! Или Вы лучше меня знаете!..

Анна Алексеевна – уже без улыбки, негромко и вежливо, но суховато, – объяснила:

- Сроки беременности я, Анастасия Дмитриевна, действительно, определяю лучше Вас, – работа такая. Декретный отпуск Вам будет положен не раньше, чем через пять-шесть недель. Всего доброго, выполняйте мои рекомендации.

Настя выскочила из кабинета. Час от часу не легче!.. Присела на скамейку, дала волю злым слезам: ребёнок этот и так многое – если не всё… – испортил: Константин Геннадьевич в их последнюю – случайную – встречу молча поклонился, взглянул насмешливо, даже слегка презрительно… и прошёл мимо… А совсем недавно чуть ли не вымаливал у неё согласие, – вместе провести пару дней на шахтёрской базе отдыха, в сосновом бору на Северском Донце… И всё же Константин Геннадьевич – совсем не главная причина Настиной ярости. Дело было в другом… Настя и сама догадывалась, но прогоняла ненужные мысли. Про врача и аборт – ну, что нельзя ей… – это, разумеется, сказки, – Мишке на ночь. Или лапша на уши, – как удобнее. Чтоб пожалел, – непонятно разве… У врача Настя ни разу не была, – всё недосуг. Аборт не рассматривала, – много слышала, как это вредно для здоровья. А двадцать третья неделя означала как раз то, от чего Настя с досадой отмахивалась… Ребёнок не от Любарского. Теперь ясно, что случилось… ну, что залетела она, – так по-глупому! – значительно позже… месяца, получается, на полтора. Тогда Любарский уже начинал морозиться от встреч… И как-то вместо него к проходной завода подъехал на служебной машине молоденький сержантик, звонко отрапортовал, что капитан Любарский занят в Управлении… а ему велел девушку домой отвезти. Настя усмехнулась. А когда сержант лихо подкатил к её пятиэтажке, пригласила мальчишку на чашку кофе с ореховым печеньем, – вчера пекла. Сержантик растерялся, вспыхнул… Очень серьёзным стал… И – согласился. Пили кофе с Настиным фирменным печеньем… Никита краснел, застенчивый взгляд его как-то туманился… Настя поднялась, налила ему горячего кофе, блюдо с печеньем придвинула:

- Ты посиди… а я в душ.

А вышла из душа, – вскинула руки: волосы собрать… А халатик случайно распахнулся. У сержанта Залуцкого остановился взгляд.

Никита оказался старательным и понятливым учеником. А Насте нравилось учить его, – всю ночь! Любарский в последнее время думал только о себе… И вообще, сразу засыпал, – как довольный кот. А сержантик был таким послушным…

В аккурат – двадцать третья неделя… С той ночи, когда капитан Любарский был страшно занят. К тому же, – Настю обожгло… – с Костей она ни разу не забыла об осторожности… Косте, конечно, совсем не надо было знать о её предохранении, – ну, на всякий случай… А с мальчиком этим она так безоглядно потеряла голову… забыла обо всём на свете. Дура, – всё это время была уверена, что от Любарского беременна. Ничего хорошего, конечно. Радости мало, но – хоть то утешало, что ребёнок благородной, породистой Костиной крови… К тому же Настя всерьёз задумывалась над тем, что стоит провести пару-тройку сеансов воспитания… с использованием жёсткого, но безотказного – в случае капитана Любарского – метода простого шантажа. С целью получения материальной компенсации, – за все страдания: бывшие, настоящие и будущие. Сумма получалась неплохой. Нет, у неё, у Насти, муж неплохо зарабатывает. Но, как известно, – деньги лишними не бывают. А жизнь посмеялась… И – вот так, безжалостно… мордой об асфальт: ребёнок, получается, – от безродного сопляка-водилы… Не верь после этого в закон подлости!

Мишка ничего в этом не понимал… Бестолково хлопал тёмно-серыми глазами, потом обрадовался:

- Ну, и хорошо! Уже совсем тепло будет. В конце апреля случаются холодные дни. А девочки, – они же тепло любят! Значит, день рождения у нашей девочки летом будет.

Усмешка скривила красивые Настины губы: ну, да, – у нашей девочки… Придурок. Впрочем, ему, Мишке, всё равно, чей это ребёнок: капитана Любарского или его водителя, сержанта Никиты Залуцкого…

… - Чего смотришь? – Мишка равнодушным взглядом скользнул по девчонке с модной стрижкой тёмно-ржаных волос. Смутно припомнил: кажется, дочка подземного электрослесаря, Егора Войтюка. В диспетчерской работает. Мужики подсмеиваются:

- Михаил, ты бы хоть через раз головой кивнул, – девка глаз с тебя не сводит, а ты, чурбан стоеросовый, и не глянешь в её сторону. А она, Сашка, сохнет по тебе… вон, как стебелёк осенью в степи.

Какие девки, какие стебельки… если у него есть Настя!

Но совсем не обязательно было глядеть на девчонку, – Мишка и так чувствовал её взгляд.

- Будто не знаешь! – Девчонка смело улыбнулась: – Нравишься… Вот и смотрю.

Мишка озадаченно присвистнул: ох, ни фига себе!.. Откровенно!..

-А – ничего, что я женатый? – Кивнул на вишнёвую поросль у изгороди вокруг шахтоуправления. – Вот… лозину сейчас! Да – по тому месту, что ниже спины!

Саша горестно вздохнула:

- Знаю я, Миш… что женился ты осенью. Только ж… Сердцу не прикажешь.

Михаил нахмурился:

- Придётся приказать. Ты вот что, Александра: выброси дурь из головы… И жениха ищи.

Мать незаметно присматривалась к Насте. Как-то осторожно заговорила с Михаилом:

- Не похоже, Миша, чтобы в апреле.

- Ошиблись мы, мам. – Улыбнулся: – В начале лета дочка родится.

Какая-то тень мелькнула в Марииных глазах. А догадку смутную затаила от сына: в посёлке Настя не так давно, – с сентября… И тут же утешала себя: может, раньше виделись… Кто ж про то родителям докладывает! Но неясная тревога осела в сердце: выходит, Настя сама не знает, когда забеременела… Только ли в сроке ошибка?..

Но – таким неподдельным счастьем светились Мишкины глаза! Валентина, продавщица из «Детского мира», смеялась на днях: Михаил с добрый час перебирал-рассматривал ползунки-распашонки… улыбался задумчиво, ничего не слышал. Потом к кроваткам пошёл, около колясок присел, серьёзно, придирчиво так осматривал каждую…

Мать сдержанно усмехнулась:

- Миша, заранее не покупают ничего. Успеем.

Мишка с сомнением посмотрел на мать:

- Успеем?.. А если я на смене буду?

И снова затаила мать чуть не сорвавшиеся слова:

- Какой же ты у меня… ещё совсем мальчишка!

Но – уважила сына… счастье его поберегла:

- Всё успеем.

И случилось так, что четвёртая смена… вообще, – ночь перед летним рассветом… для Мишки навсегда стала самым счастливым временем. Диспетчер Сашенька Войтюк в конце связи с горным мастером передала:

- Информация для машиниста ГВМ Лозового: жену в роддом увезли.

Мишке показалось, что на секунду притих его комбайн… Потом Мишка гладил его ладонями, – словно набирался от него сил: до конца смены целая вечность… Время будто застыло. А Настя там одна, без него!

А отсчёт времени снова начался лишь тогда, когда уже готовились к подъёму на-гора: озорная Сашенька не побоялась строгого горного диспетчера, – не спросясь, известила всю четвёртую смену:

- У Лозового дочка родилась! В 03-45!

После душа Мишка на бегу нарвал ромашек, – прямо здесь, у копра… Успел, – встретил Александру на крыльце: она только вышла после смены в диспетчерской. Протянул букет ромашек:

- Тебе. За известие!

Саша склонила к ромашкам лицо, – прятала слёзы… А Мишка уже летел к автобусной остановке, – как раз подъехал автобус.

***

Девчонка старательно плакала на руках у растерянной медсестры, – чувствовалось, малышке очень хотелось, чтобы весь мир наконец понял, как ей обидно… и просто-напросто – кушать хочется: попробуйте-ка сами,– вот так, целую ночь!.. А потом, когда ты всё же родилась, никто тебя не поцеловал в макушечку… никто не склонился к тебе и не сказал, что ты самая красивая девочка на свете… И кушать хочется.

Мишка вошёл в палату. Видно, сила его нежности и любви сейчас равнялась силе трёх шахтных комбайнов: малышка притихла, в какой-то ещё неясной надежде открылись её крепко зажмуренные от обиды глазки. Мишка взглянул в эти глазки… и очень просто, так уверенно, сказал:

- Мои глаза. Ну, наши, – Лозовых. У бати вот тоже такие.

Осторожно взял из рук медсестры дочку. Ему было совершенно ясно, что теперь она у него есть, – с той самой счастливой минуты, когда Сашин голос известил девятисотметровую шахтную глубину о свершившемся Мишкином счастье. Сашенька торопилась, – чтобы ей не досталось за хулиганство и самовольное использование диспетчерской связи с забоем, с третьей лавой, поэтому слова её прозвучали совсем кратко:

- У Лозового дочка родилась! В 03-45!

И всё равно, – счастливее слов Михаил ещё никогда не слышал.

Сейчас он не замечал озадаченного взгляда медсестры. Ему казалось, что от счастья он попал в невесомость. И крошечная сероглазая девочка тоже казалась невесомой… и в то же время Михаил чувствовал, что она у него на руках! Такая это была ощутимая невесомость.

Настя безразлично смотрела за окно. По стёклам вдруг застучали светлые дождевые капли, – звонко и радостно, как бывает в начале лета. Медсестра вздохнула, негромко попросила Михаила:

- Зайдите к врачу.

И вышла.

В Мишкином голосе – всё той же невероятной силы нежность:

- Настенька… как ты?.. Трудно было?

Настя резко повернулась от окна, приподнялась на локте:

- Мне было очень больно. – Кивнула на малышку: – Из-за неё. Я не хочу её видеть.

Малышка снова заплакала, – но теперь тихо и совсем безнадёжно…

Мишка захлопал глазами:

- Не… хочешь видеть? Настюш, ты посмотри, какая она у нас красавица!

Настя безразлично отвернулась. Мишка почему-то виновато улыбнулся, тихонько покачал девочку. Нерешительно предположил:

- Она, наверное, кушать хочет…

- Я не буду её кормить.

Настин спокойный голос показался Михаилу ведром ледяной воды. А… кто ж её будет кормить?..

- Настюш… но ей, наверное, пока можно… ну, только твоё молоко? Она же совсем маленькая!

В палату вернулась медсестра. Взяла малышку, устало объяснила Михаилу:

- Попробуем покормить её.

Мишка встревожился:

-Как? Чем?..

Медсестра усмехнулась:

- Тебе бы… муж!.. – самому подрасти… ума набраться. С женой вот поговори… Да к врачу зайди!

Мишка взял Настину руку, поцеловал ладошку, красивые пальчики.

- Настенька! Ты устала, да? Ты отдохни. Мать вечером приедет. Что ты хочешь? Я скажу, – она приготовит. – Мишка вдруг вспомнил, обрадованно заторопился: – Настюш! Мужики говорили, – ну, Денис Запечный… и Юрка Никитин, – говорили, что надо чай с молоком, больше чая с молоком… чтоб молока много было, – маленькую кормить. Юркина Танюха, он говорил, первые дни только и делала, что чай с молоком пила… и кормила малого, – почти до двух лет! И Катюшка Денисова…

Настя перебила:

- Терпеть не могу чай с молоком.

Мишка снова растерялся:

- Настюш!.. Так это ж – для маленькой!..

Врач, молодой и очень серьёзный, осторожно спросил:

- Вы не обижали её, – до родов? Настроение у Вашей жены…

Михаил провёл ладонью по глазам. Глухо ответил:

- Не обижал.

Врач смотрел на свои руки:

- Вы уж… Бережнее к ней. И… чтобы она любовь Вашу чувствовала, – ей сейчас это необходимо. – Поднял глаза на Михаила, улыбнулся: – А дочка у Вас замечательная! Поблагодарите жену за малышку.

Настю с дочкой выписали быстро, – и мама, и ребёночек чувствовали себя отлично. Малышку кормила Любаша, жена машиниста шахтного электровоза Славки Сергеева. Когда Настю выписали, Любаша даже прослезилась: так привыкла к девчонке! А у них со Славкой – третий парень… а девочку так хочется! Настина малышка так благодарно – взахлёб! – сосала грудь, словно знала, что скоро придётся довольствоваться бутылочкой с молочной смесью…

Мишка вернулся со второй смены. Склонился над дочкиной кроваткой, – батя постарался, самую лучшую купил… Настя нетерпеливо окликнула:

-Мииш!..

Медленно провела руками по груди, по бокам… Откинула волосы:

- Нравлюсь?.. Рассмеялась: – Девчонки сказали, – будто и не рожала! – Упрекнула: – А ты хотел… заставлял меня, чтобы я кормила! Да ты бы на меня через месяц смотреть не захотел, – толстую, с обвисшей грудью.

- Настюш, как назовём дочку? Пора уже, – мать с батей спрашивают, как зовут…

Настя беспечно отмахнулась:

- Называй, как хочешь.

Мишка подумал…

- Иринкой назовём. Ласково и красиво: вырастет, – Ириной Михайловной будет. А сейчас Иришенькой звать будем.

Настя промолчала, – осторожно дула на ногти, лак сушила…

Кормила Иришку мать: готовила молочную смесь, ночью вставала. Однажды Настя полусонно протянула:

- Мииш! Ты скажи матери, – пусть она по ночам не врывается к нам в спальню. А то я потом до утра уснуть не могу…

Михаил опешил:

- Настюш! Но ведь маленькую и ночью надо кормить! Мать говорит…

-Ну, пусть она её к себе заберёт… Или ты сам корми, – трудно, что ли, бутылку со смесью взять… Это же неприлично, – когда твоя мать вот так, среди ночи, к нам в спальню… А я дёргаться должна!

Утром Мишка виновато сказал матери:

- Мам, я сам буду Иришку кормить. Ну, когда не на смене буду. А когда я на работе… Может, пусть Ириша с тобой спит? А то Настя не высыпается…

Почувствовал батин взгляд… Понял: батя, что называется, офигел. Но – сдержался, промолчал… И на том спасибо, – облегчённо вздохнул Мишка. Заторопился:

– Она… Настя, привыкнет потом. Первый месяц… им трудно, – мужики говорили.

Батя усмехнулся:

- А я, по-твоему, не мужик… и не знаю, как это бывает. И матери твоей, – а когда Лизавета родилась, ей всего-то девятнадцать едва исполнилось, – не трудно было. Что-то я не помню, чтобы вас с Лизаветой из бутылки кормили… а мать в это время высыпалась.

Мишка вспыхнул… А мать испугалась, – она так хотела сберечь Мишкино счастье! – укоризненно посмотрела на отца:

- Степан!.. У нас время другое было… И помочь некому было… Вот и справлялись сами. А чего ж не помочь… если мы есть.

Замечал Михаил, как мать, бывало, подолгу смотрит на малышку, – ласково… и как-то грустновато… Мишке коршуном хотелось оградить дочку от неясных материных догадок. Он спешил забрать Иришку, отчаянно улыбался:

- Мам! Ты видишь, – она на Лизу похожа! Смотри, – губки… прямо Лизины! А ушки!.. Видела?

Мать тоже усмехалась, – устало и сдержанно:

- Ну, кроме Лизаветы, у неё ещё мать есть.

Мишка продолжал горячо убеждать:

- И на меня похожа! Глаза – мои! Юрка с Денисом вчера заглянули в коляску, так и сказали, – твои глаза, Мишка! Вылитая Михайловна!

Настя откровенно скучала… Подолгу болтала с подружками, – они забегали проведать её. С Дашей, сестрой, рассорилась окончательно: и в самом деле!.. До каких пор сестрица будет поучать её? Стыдить вздумала, – что свекровь ползунки стирает! Да просто завидует!..

И Настя выставила Дашу с матерью из дома: я не у вас живу! И сама, без вас, со своей семьёй разберусь!

А однажды, ближе к зиме, заявила Михаилу, что решила выйти на работу:

- Я уже не могу, – сидеть в четырёх стенах с твоей матерью! Я вообще, – скоро в курицу превращусь! Наседка я вам, что ли?..

Мать рукой махнула:

- Пусть выходит. Справимся. Девчушка спокойная, покладистая. Полгода скоро, и не капризничает совсем, весёлая, ласковая. Вот как Лизавета была… Да и с тобой, Миш, особых хлопот нам с отцом не было…

Михаил обрадовался:

- Так моя ж дочь! Михайловна! А Насте и правда, – лучше на работу.

А однажды, – темнело рано, – Михаил прибежал к шахтоуправлению: если в первую работал… ну или в третью, в четвёртую, обязательно встречал Настю… Сегодня чуть задержался, – купали с матерью малышку. Влетел во двор шахтоуправления, поднялся на крыльцо. Оглянулся на звук отъезжающей машины: показалось, что дверцу захлопнула Настина рука…

Анжелка из бухгалтерии окинула Мишку внимательным взглядом, скрыла улыбку:

- А Настя уехала. Тут, по делу. С Веретениковым, – насчёт поставок.

Веретеников – новый главный технолог шахтоуправления. Михаил встречался с ним пару раз. Но у Насти же – работа…

Домой Настя вернулась около полуночи.

***

Михаил молчал. А Настя сбросила ему на руки модное пальто, – за ним Мишка недавно в Луганск ездил. Устало улыбнулась:

- А говорил, – любишь!..

Мишка молчал, и Настя перешла в наступление:

- Любишь, – говорил!.. А сам, – посмотри на себя!.. Жена с работы вернулась… а у тебя такой вид, что… лучше бы она не возвращалась! Вот и вся твоя любовь, да, Миша?

Михаилу очень не хотелось, чтобы мать с отцом услышали их разговор… и узнали, когда Настя вернулась домой. Поэтому негромко сказал:

- Я волновался.

А Настя по-прежнему говорила демонстративно громко:

- Я уже объясняла: я вам не наседка! У меня работа… Я к тебе в домохозяйки не нанималась! Ты мне о любви говорил, – помнишь?..

Михаил решительно взял Настю за руку:

- Давай поговорим в нашей комнате.

- Ну, да, – я ж помню: ты послушный сыночек. Что, – папа с мамой объяснили, какая у тебя нехорошая жена?.. Попалась же такая!

- Настя, родители отдыхают… И малышка с ними, – давай зайдём в нашу комнату.

Настя отстранила мужа, прошла в комнату. Не заметила, что из её кармана на пол упал носовой платок, – большой, клетчатый… мужской. А Настя сбросила одежду, прыгнула в давно приготовленную Мишкой постель:

- Я спать хочу.

Михаилу – в первую завтра. Он заглянул к родителям, прислушался к тихому дыханию малышки. Вышел на крыльцо, – покурить. Когда вернулся, Настя спала… Он осторожно прилёг рядом, задремал… И почувствовал её руки.

- Миииша!.. Я так… хочу…

И он не понимал… Во сне ли всё происходило…Только слышал её тихий… сладкий-сладкий стон… Настя не давала ему опомниться... Ласкала его так откровенно… и настойчиво, даже властно просила:

- Ещё… Я ещё хочу…

А утром Настя потянулась за халатиком… И он успел рассмотреть на её груди… и на шее несколько фиолетовых пятен. Настя перехватила его взгляд, рассмеялась:

- Ну, вот!.. Из-за твоей несдержанности мне сегодня придётся надеть свитер под самое горлышко. – Поспешно запахнула халат, обняла Мишку: – А зачем, чтобы все видели… как меня муж любит, да, Миш?.. Завидовать будут. Миш, ты поаккуратнее в следующий раз! Ну, что ты, – прямо как пацан!..

Мать ненавязчиво старалась, чтобы Настя обратила внимание на малышку… Рассказывала, что Иришка уже пытается ходить, улыбалась: смелая такая девчонка! Даже если упадёт, – не плачет, а так удивлённо оглянется вокруг, и снова встаёт. Легонько подталкивала девчушку, подбадривала:

- Ну?.. К маме иди!

Иришка серьёзно, без своей всегдашней улыбки, смотрела на мать… Настя кривила губы:

- Эта девчонка ко мне совершенно безразлична! Как не родная! Смотрит волчонком, – будто я ей не мать! А я рожала её, – с болью и с кровью! Уже сейчас видно… что неблагодарной растёт. Вот так и рожай их! И на меня она ничуть не похожа!

Батины глаза, Мишка заметил, красноречиво и с облегчением ответили на Настино возмущение:

- Вот и хорошо, – что не похожа на тебя девчонка!

Только в шахте, когда управлял своим послушным красавцем комбайном, Мишка чувствовал, как холодные тиски отпускают его сердце… Он бы и три смены не поднимался на-гора, если бы не малышка. Мать рассказывала… да и сам знал, как дочка ждёт его с работы, как радуется, замирает от счастья, когда он подхватывает её на руки, бережно прижимает к себе, целует глазки… И Иришка крошечными ладошками гладила папино лицо, волосы, брови… С тайным удивлением замечал, что Иришка и правда становится похожей на него… Или ему просто очень хотелось этого?..

В шахте было легче, – тревога словно отступала. Но как-то подошёл к нему горный мастер, Алексей Коваль. Тронул за плечо, резко сказал:

- Ты, Лозовой, когда за приводом следить будешь? Тебе сколько раз говорить!

Мишка быстрым взглядом окидывал цепь, – натянулась… но всё в порядке, они с комбайном чувствовали состояние друг друга, удивительно чувствовали даже оттенки настроения… И Михаил ни за что не пропустил бы той минуты, когда пошло бы опасное перенапряжение… Впрочем, Коваль тоже видел, что ничего угрожающего нет, – здесь, в работе добычного комбайна. И Лозовому уже давно не надо было рассказывать, как управлять горно-выемочной машиной… Угроза – там, наверху… Коваль отвёл глаза, – будто не в привычном шахтном полумраке были, а под сияющим солнцем. Хрипловато и хмуро сказал:

- Ты вот что, Михаил… Люди говорят… – а посёлок у нас маленький, всё на виду… – Ты бы это… Мишка!.. Говорят мужики… Да я и сам видел, как она в машину к Веретеникову… Семья у вас, дочка. Не годится так-то, – жене… У нас про такое и не слышно было.

Михаил не ответил, лишь побагровел… каску ниже натянул. Потому и хотелось ему… хоть три смены подряд.

А в Настином откровенно вызывающем взгляде – насмешливая улыбка:

- Ревнуешь, да? Любишь, значит! Ну, скажи… как ты меня любишь!

А потом Настя уехала в Донецк. Объяснила просто:

- Мне любовь нужна, Миша.

На безмолвный вопрос в его глазах усмехнулась:

- Любовь, Миша. Так бесцветно жить я больше не могу.

Михаил молчал, – словно прислушивался к чему-то… А удивления не находил, – будто ждал, что так и будет. Глухо, но неожиданно твёрдо проронил:

- Иришку… дочку я не отдам.

Настя спохватилась:

- Ой, Миш!.. Мне пока некуда её забирать. Да и привыкла она к вам. И… ну, ты же хотел её! Она у тебя Михайловна. А Толик… Он пока не готов к детям, – тем более, к чужим. Это же непросто! И ему надо время. Ты же знаешь, – у него в Донецке новая должность… Очень ответственная.

И всё же Михаил не верил, что Настя уедет. Всю смену искал слова… чтобы рассказать ей… напомнить… Здесь, рядом с комбайном, такие слова находились, – нежные и твёрдые, убедительные… Такие, как надо. Только бы Настя ещё не уехала!

А дома мать поспешно вытерла слёзы. Батя тучей сидел за столом, обхватил голову руками. Кивнул Михаилу:

- Садись.

Разлил в стаканы самогонку:

- Давно надо было!.. Чтобы духу её… здесь!..

Михаил молча выпил. Отец снова налил. Но Мишка головой покачал:

- Всё, бать. Я сегодня в четвёртую иду, – Юрка просил сменами поменяться.

А когда встретились с Сашей, разозлился на её сочувствующий, – ему показалось, с неясной надеждой, – взгляд. Угрюмо кивнул, прошёл мимо.

… Летом Михаил поступил на горный факультет, – заочно. А самым главным счастьем была маленькая Иришка. Мишка помнил, как больно и горько сжалось сердце, когда Иришка проснулась и удивлённо поискала глазами Настю… Большие Иришкины глаза словно потемнели от обиды и грусти, – казалось, малышка поняла, что надеяться больше не на что… Больно и горько Мишке было от того, что в крошечном Иришкином сердечке всё же была… должно быть, врождённая надежда на мамину любовь.

А Настя неожиданно вернулась. Объяснила, что приехала дочку проведать, – ну, мать же она. И это она рожала девчонку, – в муках и крови. Михаил понимал, что Насте почему-то не хочется рвать концы: о разводе она не заговаривала, сказала, что будет приезжать к дочке. Даже подхватила малышку на руки. А Иришка вежливо и грустно смотрела на неё, ладошками уперлась в её грудь, – будто отстранялась…

Скоро у двора Лозовых остановилась машина Веретеникова. Настя кокетливо помахала рукой, удобно и величественно уселась на переднее сидение. Вечером мать вошла в комнату Михаила. Бесцельно передвинула с места на место его университетские учебники, сухо сказала:

- Нечего тут. Или жена, или… решай, Миша. Девчонка растёт, и твои годы идут. Что это за приезды-наезды?.. Женщин в посёлке много.

Михаил перебил:

- Я решил, мам. Я буду ждать. Она вернётся. Я люблю её.

***

Четвёртая смена торопилась к автобусу. Мужики весело переговаривались, шумно радовались выпавшему за ночь снегу, – ещё вечером мелкий дождь упорно обещал беспроглядную, унылую сырость, а теперь вместо дождя в свете ещё не погашенных фонарей несмело кружились снежинки, и привычный шахтный двор ошеломлял своей белоснежной торжественностью.

Димка Сухарев негромко присвистнул, толкнул Лозового, кивнул в сторону тополиной аллеи:

- Мишка!..

Михаил оглянулся, с нескрываемой досадой нахмурил брови:

- И – что?..

Сухарев вздохнул:

- К тебе она, Мишка. Я забыл тебе сказать: она у меня позавчера раз сто спрашивала, когда ты в четвёртую работаешь. Чтобы утром встретить тебя.

- И правильно сделал, что забыл.

Всё же задержал шаги, обернулся: Саша смотрела ему вслед с растерянной и жалкой улыбкой, губы её чуть вздрагивали, – Мишке показалось, что она вот-вот расплачется… А мужики – вон, с интересом оглядываются на них…

Подождал, пока она подойдёт. Слушал, как звонко похрустывает тонкий ледок в лужах под её лёгкими каблучками.

- Ну?

-Миш! – Саша постаралась справиться с обидой. – Мне зачёт надо пересдать. Я второй раз сопротивление материалов не сдала. И… математику тоже, – Саша не сдержалась, безутешно расплакалась.

Мишка поднял взгляд в чуть светлеющее небо: вот как раз этого и не хватало, – с двоечницей возиться! И зачем попёрлась на горный факультет!

Сашенька поняла, заторопилась объяснить:

- Мне, чтобы горным диспетчером работать, надо универ окончить. Я же пока так, – помощницей у Шевцова.

А тебе обязательно горным диспетчером надо работать, – насмешливо подумал Михаил. – Как раз, – с твоими куриными мозгами… Прямо не обойдётся без тебя Шевцов!

Вслух сухо спросил:

- Что там у тебя… с сопроматом?

Саша обрадовалась:

- Поможешь, Миш?

Лозовой вздохнул:

-Зайду… вечером. Дома будь.

Димка Сухарев махал ему из окна автобуса. Мишка закурил, исподлобья посмотрел, как Сашенька бежит к шахтоуправлению…

- Двоечница, – подумал упрямо и непримиримо.

❗Продолжение в следующем посте...


Автор
Канал Полевые цветы
#ЖитейскиеИстории
•

Комментарии