Десять.Йонасу пять. Они с отцом гуляют по серым грязным улочкам города, заполненным ликующим народом. Воздушные шарики, гирлянды, музыка. Молодой парень в расстегнутом пальто несет в руках транспарант. Отец покупает мальчику мороженое, и Йонас радостно уплетает его за обе щеки.Радость сменяется тревогой. Люди что-то вопят, куда-то бегут. Воют сирены, ревет громкоговоритель. Мужчины и женщины с плакатами в руках кричат «Демократия! Демократия! Свобода!», камень попадает прямо в транспарант юноши, и на месте лица пожилого усатого дядьки возникает дыра. «Свобода, свобода!» ― скандируют люди, а милиция в черных шинелях стреляет в них, убивая всех без разбору. Молодая красивая девушка падает на асфальт, хватаясь за окровавленное плечо, и ее немедленно растаптывает толпа.Йонас плачет. Отец отводит его домой, а мать поит теплой водой с сахаром и укрывает одеялом.― Папа, что такое демократия? ― спрашивает мальчик, отойдя от шока и вспомнив, что кричали люди.― Неважно, сынок, ― отвечает отец, с тревогой глядя в окно. Беспорядки уже закончились, и милиция спешно убирала с улицы трупы. ― Забудь. Забудь…Девять.Йонасу четырнадцать. Он гуляет с Розой, девчонкой из параллельного класса. На улице совсем темно ― мать будет ругаться, а отец только понимающе улыбнется. Доведя ее до дома, Йонас берет девочку за руку и уже почти целует, когда из открытого окна доносится крик. Роза плачет, а две бледные фигуры в черном волокут ее залитого кровью отца в бронированную машину; через раскрытые двери автомобиля видно ящики с листовками и старый печатный станок. Во всех квартирах задернуты шторы: никто не хочет привлекать лишнего внимания, глазея на происходящее. Йонас неловко обнимает ревущую девочку. Отца она больше не увидит.Машина трогается с места, и одинокий листок вылетает в окно. “Долой тирана!”― гласит он.Восемь.Йонасу двадцать. В университете готовится день самодеятельности. Вся группа во главе с активной жизнерадостной старостой собралась в пустой аудитории и распределяет обязанности.― За тобой, Антанас, песня… Что-нибудь про войну, жюри это любит. Вы, Агнес, нарисуйте с девочками плакат, такой, побольше ― зал огромный, надо, чтобы и с последних мест было видно. Йонас…Йонас возвращается из забытья и делает заинтересованный вид. Все это время он изучал мелко-мелко нацарапанную на парте надпись «Свобода или смерть». Если этого царапальщика найдут, то валить ему сосны до конца своих дней где-нибудь на дальнем севере.― Не хочу тебя напрягать, у тебя и так из-за твоего диплома круги под глазами… Но ты все же постарайся хотя бы стих какой-нибудь выучить, хорошо?Юноша тупо кивает и снова смотрит на надпись.Семь.Тебе, о Вождь, я посвящаюИ жизнь, и смерть мою!Иной кончины не желаю,Как умереть в бою!Под жидкие аплодисменты Йонас заканчивает стихотворение и уходит за кулисы. Там он достает из кармана дешевые отечественные папиросы и закуривает одну: всегда вел здоровый образ жизни, но у отца что-то случилось на работе, и ему грозило серьезное разбирательство. Мать уже неделю питалась одними таблетками, а Йонас вот начал курить.Услышав шум, он поворачивает голову. Высокие, тощие, словно призраки, уже знакомые фигуры в черном тащат в автомобиль худощавого нервного студента парой курсов старше. Понимая, что ему грозит, и уже не надеясь на милосердие, тот кричит:― Демократия! Долой тирана! ― и тут же получает рукоятью пистолета по голове.Царапальщика все-таки нашли.Шесть.Йонас сидит рядом с матерью. В квартире полная тишина ― только тикают на стене ходики. Одна секунда. Две. Три секунды, как навсегда пропал для них отец. А впереди еще долгие годы жизни без него.На улице ночь ― они всегда приходят ночью, сливаясь в своих шинелях с темнотой. Мать не плачет ― только добела сжимает в руках их с отцом свадебную фотографию. Смотрит на нее, будто не веря, что его больше нет. Вернее, есть, но где-то там, в лагерях, за колючей проволокой и бешеной северной метелью.Йонас думает. Сперва его глаза заволакивают слезы, и к горлу подступает ком. Отец, столько лет бывший для него примером, отныне и навсегда потерян. А затем его охватывает бешенство. Ему хочется выйти на улицу, сорвать с серых стен пропагандистские плакаты, разбить на куски статую Вождя, своими руками задушить ублюдков в черных шинелях. Он целует мать и ныряет в ночную темноту.Пять.Тяжело дыша, Йонас обессиленно прислоняется к грязной стене многоэтажки. Где-то недалеко слышен милицейский свисток, но Йонас спокоен: осталось пройти одну улочку, и он окажется в оживленном месте среди толпы народа — там его выловить будет невозможно. Передохнув пару секунд, он спокойным шагом, будто ничего не произошло, выходит на центральную площадь, незаметно бросив в урну скомканный агитплакат. Сто шестьдесят три сорванных агитки, девятнадцать надписей, и даже обрушенный памятник Вождю — почему-то Йонасу доставляло большое удовольствие вести статистику.Насвистывая “Тебе, о Вождь”, он вдруг замечает среди прохожих знакомое лицо.― Роза!Впервые за несколько лет худое лицо Йонаса озаряет искренняя улыбка. А она все такая же красивая ― только глаза немного грустные.― Ты откуда?― Да вот, вернулась в родной город ― в столице-то работу нынче не найти… А жить на что-то надо.― Не хочешь сегодня поужинать где-нибудь? Я скоро заканчиваю, могу показать отличное местечко!― Давай, ― улыбается она в ответ.Договорившись о встрече, мужчина провожает ее взглядом. Очень скоро Роза смешивается с толпой.Четыре.― Мне очень жаль, товарищ, но наши врачи бессильны. Если хотите, мы можем закончить все прямо сейчас, ― бесстрастно заявил лысеющий врач в круглых очках. Йонас посмотрел на него таким взглядом, что тот слегка попятился.― Я не позволю моему сыну умереть. Я забираю его.Курение ли, наследственность? Теперь это не имело никакого значения ― что бы ни было причиной болезни, единственный сын Йонаса был обречен, едва родившись.― Впрочем… Мы могли бы провести операцию, но она стоит денег. Больших денег. Вы работаете? Государство платит очень хорошие деньги милиции ― туда, знаете ли, не много желающих последнее время: дисциплина суровая, пожизненная служба… Но других путей в нашем государстве я для вас не вижу.Йонас молчал. Он посмотрел на обессиленную Розу, в глазах которой читалась мольба о помощи, и вспомнил окровавленную девушку на асфальте, сорванные агитки. Жена прекрасно знает, как он любит Вождя и родную милицию.― Йонас… прошу тебя… ― тихо шепчет Роза. Он садится и с тяжелым вздохом закрывает лицо руками.… ― Граждане! Прислушайтесь к голосу правды! Чудовищная тирания, нарушение человеческих прав, вседозволенность власти ― вот он, наш великий Вождь! Посмотрите вокруг! Разве вы не видите, до чего довел страну этот кровавый режим?!Йонас стоит, приготовив пистолет и ожидая приказа. Черная шинель сливается с вечерним полумраком. Площадь запружена народом, от транспарантов и флагов рябит в глазах. “Долой тирана!” ― скандируют демонстранты, потрясая плакатами.― Огонь на поражение, ― шипит рация. И Йонас нажимает на курок.Старое, полузабытое чувство больно отдается в душе Йонаса. Он смотрит на эти лица, одно за другим превращающиеся в алые пятна, на эти плакаты. Великий Вождь на милицейской нашивке ухмыляется, подбадривая его. Люди кричат “Убийцы! Палачи!”, а он стреляет, и ветер ледяными кинжалами сушит слезы.― Хвалю, товарищ! ― с улыбкой говорит капитан и хлопает мужчину по плечу. Йонас натянуто улыбается в ответ и спешит отвести взгляд. ― Государство не забывает своих верных слуг. Милицейский фонд поможет вам с деньгами.Йонас бредет домой. Он резко встряхивает головой, отгоняя ненужные мысли: сын будет жить. Этого достаточно. Остановившись, Йонас узнает плакат с Вождем, висящий в одном из узких переулков. Когда-то он срывал его с десяток раз…Йонас проходит мимо, а плакат кричит ему в спину: “Вождь. Партия. Родина”.Три.Малыш бегает по квартире. Роза, слегка постаревшая, но все такая же красавица, гладит белье. По телевизору идут новости ― говорят что-то про урожай пшеницы, про фестиваль, прошедший в столице, про новые самолеты… Йонас отпивает чай из оловянной кружки и морщится ― забыли получить талоны на сахар.Ему почти сорок. Спину частенько ломит, а по ночам легкие раздирает чудовищный кашель — последствия многолетнего курения. Йонас давно уже работает с одними бумажками — участвовать в настоящих операциях не позволяет здоровье. Политика, когда-то так живо интересовавшая его, постепенно превратилась во что-то далекое и смутное. Работа, семья, телевизор, газеты.— Тем временем Великий Вождь посетил шахтерские города севера и вручил награды бригадирам и отличившимся бойцам трудового фронта! Ура, товарищи — план перевыполнен вдвое!“Странно”, — ловит себя на мысли Йонас. Он вдруг осознает, что уже многие годы его кулаки не сжимаются от одного имени Вождя, а волевое лицо с седыми усами не вызывают в нем ярости. Он еще пару раз встречался с революционерами, но их идеи больше не вызывали в его душе никакого отклика. Молодые и глупые — когда-то он и сам был таким. Кроме того, даже в архиве госслужащим неплохо платят. Йонас вновь отхлебывает чай.― Мы прерываем выпуск из-за экстренных новостей! Семь минут назад войска Леберской федерации без объявления войны вероломно атаковали наши границы и нанесли чудовищные повреждения городу Церевару! Великий Вождь призывает всех и каждого отдать свой долг Родине и явиться в ближайший добровольческий пункт, списки которых будут вывешены в течение этой недели в вашем Городском Управлении.Йонас привстает с дивана. Кружка падает на пол, и чай больно обжигает ступню. Роза смотрит на него тревожным взглядом, не произнося ни слова.Два.― Шевелитесь, мать вашу! ― орет комиссар, подгоняя солдат. Йонас, сдерживая вопль боли из-за раненой ноги, несется вперед, на леберские пулеметы. Через несколько лет это сражение войдет в историю как Эрташская бойня.― Осторожно!Леберский «Левиафан», грохоча чудовищными двигателями, изрыгает столп пламени, и целое отделение превращается в пепел.Тысячи и тысячи солдат с простыми винтовками в руках живой волной накатываются на леберские позиции. Некуда наступить ― все завалено изуродованными трупами и испещрено воронками от взрывов. Дым, гром, смрад, кровь и вопли. Где, где те хваленые танки и самолеты, которыми так хвастались в новостях?Один. Где-то далеко, за сотни километров отсюда, такой же бледный и исхудавший, как Йонас, военный нажимает на кнопку пуска. Обратный отсчет завершен.Йонас замечает маленький огонек в небе, быстро приближающийся к земле, и ему все становится ясно. Этого следовало ожидать ― операция грозилась обернуться поражением с минуты на минуту. У командования есть только один шанс преломить ход событий.Перед глазами Йонаса проносится вся его жизнь: с самых ранних лет и до последнего дня. Он вспоминает флаги, демонстрации, черные шинели, грохочущую над городом пропаганду. Вспоминает идеи, за которые когда-то был готов погибнуть, а теперь убивает тех, кто их несет. Вспоминает любимых жену и сына — ведь это за них он отдает свою жизнь, ведь это правильно… или нет?Раздается оглушительный взрыв. Адское пламя охватывает километры земли, взрывая ее и выбрасывая вверх фонтаны камня и человеческой плоти.Вождь. Партия. Родина.© Большой Проигрыватель
Понемногу обо всём...
Отсчет
Десять.
Йонасу пять. Они с отцом гуляют по серым грязным улочкам города, заполненным ликующим народом. Воздушные шарики, гирлянды, музыка. Молодой парень в расстегнутом пальто несет в руках транспарант. Отец покупает мальчику мороженое, и Йонас радостно уплетает его за обе щеки.
Радость сменяется тревогой. Люди что-то вопят, куда-то бегут. Воют сирены, ревет громкоговоритель. Мужчины и женщины с плакатами в руках кричат «Демократия! Демократия! Свобода!», камень попадает прямо в транспарант юноши, и на месте лица пожилого усатого дядьки возникает дыра. «Свобода, свобода!» ― скандируют люди, а милиция в черных шинелях стреляет в них, убивая всех без разбору. Молодая красивая девушка падает на асфальт, хватаясь за окровавленное плечо, и ее немедленно растаптывает толпа.
Йонас плачет. Отец отводит его домой, а мать поит теплой водой с сахаром и укрывает одеялом.
― Папа, что такое демократия? ― спрашивает мальчик, отойдя от шока и вспомнив, что кричали люди.
― Неважно, сынок, ― отвечает отец, с тревогой глядя в окно. Беспорядки уже закончились, и милиция спешно убирала с улицы трупы. ― Забудь. Забудь…
Девять.
Йонасу четырнадцать. Он гуляет с Розой, девчонкой из параллельного класса. На улице совсем темно ― мать будет ругаться, а отец только понимающе улыбнется. Доведя ее до дома, Йонас берет девочку за руку и уже почти целует, когда из открытого окна доносится крик. Роза плачет, а две бледные фигуры в черном волокут ее залитого кровью отца в бронированную машину; через раскрытые двери автомобиля видно ящики с листовками и старый печатный станок. Во всех квартирах задернуты шторы: никто не хочет привлекать лишнего внимания, глазея на происходящее. Йонас неловко обнимает ревущую девочку. Отца она больше не увидит.
Машина трогается с места, и одинокий листок вылетает в окно. “Долой тирана!”― гласит он.
Восемь.
Йонасу двадцать. В университете готовится день самодеятельности. Вся группа во главе с активной жизнерадостной старостой собралась в пустой аудитории и распределяет обязанности.
― За тобой, Антанас, песня… Что-нибудь про войну, жюри это любит. Вы, Агнес, нарисуйте с девочками плакат, такой, побольше ― зал огромный, надо, чтобы и с последних мест было видно. Йонас…
Йонас возвращается из забытья и делает заинтересованный вид. Все это время он изучал мелко-мелко нацарапанную на парте надпись «Свобода или смерть». Если этого царапальщика найдут, то валить ему сосны до конца своих дней где-нибудь на дальнем севере.
― Не хочу тебя напрягать, у тебя и так из-за твоего диплома круги под глазами… Но ты все же постарайся хотя бы стих какой-нибудь выучить, хорошо?
Юноша тупо кивает и снова смотрит на надпись.
Семь.
Тебе, о Вождь, я посвящаю
И жизнь, и смерть мою!
Иной кончины не желаю,
Как умереть в бою!
Под жидкие аплодисменты Йонас заканчивает стихотворение и уходит за кулисы. Там он достает из кармана дешевые отечественные папиросы и закуривает одну: всегда вел здоровый образ жизни, но у отца что-то случилось на работе, и ему грозило серьезное разбирательство. Мать уже неделю питалась одними таблетками, а Йонас вот начал курить.
Услышав шум, он поворачивает голову. Высокие, тощие, словно призраки, уже знакомые фигуры в черном тащат в автомобиль худощавого нервного студента парой курсов старше. Понимая, что ему грозит, и уже не надеясь на милосердие, тот кричит:
― Демократия! Долой тирана! ― и тут же получает рукоятью пистолета по голове.
Царапальщика все-таки нашли.
Шесть.
Йонас сидит рядом с матерью. В квартире полная тишина ― только тикают на стене ходики. Одна секунда. Две. Три секунды, как навсегда пропал для них отец. А впереди еще долгие годы жизни без него.
На улице ночь ― они всегда приходят ночью, сливаясь в своих шинелях с темнотой. Мать не плачет ― только добела сжимает в руках их с отцом свадебную фотографию. Смотрит на нее, будто не веря, что его больше нет. Вернее, есть, но где-то там, в лагерях, за колючей проволокой и бешеной северной метелью.
Йонас думает. Сперва его глаза заволакивают слезы, и к горлу подступает ком. Отец, столько лет бывший для него примером, отныне и навсегда потерян. А затем его охватывает бешенство. Ему хочется выйти на улицу, сорвать с серых стен пропагандистские плакаты, разбить на куски статую Вождя, своими руками задушить ублюдков в черных шинелях. Он целует мать и ныряет в ночную темноту.
Пять.
Тяжело дыша, Йонас обессиленно прислоняется к грязной стене многоэтажки. Где-то недалеко слышен милицейский свисток, но Йонас спокоен: осталось пройти одну улочку, и он окажется в оживленном месте среди толпы народа — там его выловить будет невозможно. Передохнув пару секунд, он спокойным шагом, будто ничего не произошло, выходит на центральную площадь, незаметно бросив в урну скомканный агитплакат. Сто шестьдесят три сорванных агитки, девятнадцать надписей, и даже обрушенный памятник Вождю — почему-то Йонасу доставляло большое удовольствие вести статистику.
Насвистывая “Тебе, о Вождь”, он вдруг замечает среди прохожих знакомое лицо.
― Роза!
Впервые за несколько лет худое лицо Йонаса озаряет искренняя улыбка. А она все такая же красивая ― только глаза немного грустные.
― Ты откуда?
― Да вот, вернулась в родной город ― в столице-то работу нынче не найти… А жить на что-то надо.
― Не хочешь сегодня поужинать где-нибудь? Я скоро заканчиваю, могу показать отличное местечко!
― Давай, ― улыбается она в ответ.
Договорившись о встрече, мужчина провожает ее взглядом. Очень скоро Роза смешивается с толпой.
Четыре.
― Мне очень жаль, товарищ, но наши врачи бессильны. Если хотите, мы можем закончить все прямо сейчас, ― бесстрастно заявил лысеющий врач в круглых очках. Йонас посмотрел на него таким взглядом, что тот слегка попятился.
― Я не позволю моему сыну умереть. Я забираю его.
Курение ли, наследственность? Теперь это не имело никакого значения ― что бы ни было причиной болезни, единственный сын Йонаса был обречен, едва родившись.
― Впрочем… Мы могли бы провести операцию, но она стоит денег. Больших денег. Вы работаете? Государство платит очень хорошие деньги милиции ― туда, знаете ли, не много желающих последнее время: дисциплина суровая, пожизненная служба… Но других путей в нашем государстве я для вас не вижу.
Йонас молчал. Он посмотрел на обессиленную Розу, в глазах которой читалась мольба о помощи, и вспомнил окровавленную девушку на асфальте, сорванные агитки. Жена прекрасно знает, как он любит Вождя и родную милицию.
― Йонас… прошу тебя… ― тихо шепчет Роза. Он садится и с тяжелым вздохом закрывает лицо руками.
… ― Граждане! Прислушайтесь к голосу правды! Чудовищная тирания, нарушение человеческих прав, вседозволенность власти ― вот он, наш великий Вождь! Посмотрите вокруг! Разве вы не видите, до чего довел страну этот кровавый режим?!
Йонас стоит, приготовив пистолет и ожидая приказа. Черная шинель сливается с вечерним полумраком. Площадь запружена народом, от транспарантов и флагов рябит в глазах. “Долой тирана!” ― скандируют демонстранты, потрясая плакатами.
― Огонь на поражение, ― шипит рация. И Йонас нажимает на курок.
Старое, полузабытое чувство больно отдается в душе Йонаса. Он смотрит на эти лица, одно за другим превращающиеся в алые пятна, на эти плакаты. Великий Вождь на милицейской нашивке ухмыляется, подбадривая его. Люди кричат “Убийцы! Палачи!”, а он стреляет, и ветер ледяными кинжалами сушит слезы.
― Хвалю, товарищ! ― с улыбкой говорит капитан и хлопает мужчину по плечу. Йонас натянуто улыбается в ответ и спешит отвести взгляд. ― Государство не забывает своих верных слуг. Милицейский фонд поможет вам с деньгами.
Йонас бредет домой. Он резко встряхивает головой, отгоняя ненужные мысли: сын будет жить. Этого достаточно. Остановившись, Йонас узнает плакат с Вождем, висящий в одном из узких переулков. Когда-то он срывал его с десяток раз…
Йонас проходит мимо, а плакат кричит ему в спину: “Вождь. Партия. Родина”.
Три.
Малыш бегает по квартире. Роза, слегка постаревшая, но все такая же красавица, гладит белье. По телевизору идут новости ― говорят что-то про урожай пшеницы, про фестиваль, прошедший в столице, про новые самолеты… Йонас отпивает чай из оловянной кружки и морщится ― забыли получить талоны на сахар.
Ему почти сорок. Спину частенько ломит, а по ночам легкие раздирает чудовищный кашель — последствия многолетнего курения. Йонас давно уже работает с одними бумажками — участвовать в настоящих операциях не позволяет здоровье. Политика, когда-то так живо интересовавшая его, постепенно превратилась во что-то далекое и смутное. Работа, семья, телевизор, газеты.
— Тем временем Великий Вождь посетил шахтерские города севера и вручил награды бригадирам и отличившимся бойцам трудового фронта! Ура, товарищи — план перевыполнен вдвое!
“Странно”, — ловит себя на мысли Йонас. Он вдруг осознает, что уже многие годы его кулаки не сжимаются от одного имени Вождя, а волевое лицо с седыми усами не вызывают в нем ярости. Он еще пару раз встречался с революционерами, но их идеи больше не вызывали в его душе никакого отклика. Молодые и глупые — когда-то он и сам был таким. Кроме того, даже в архиве госслужащим неплохо платят. Йонас вновь отхлебывает чай.
― Мы прерываем выпуск из-за экстренных новостей! Семь минут назад войска Леберской федерации без объявления войны вероломно атаковали наши границы и нанесли чудовищные повреждения городу Церевару! Великий Вождь призывает всех и каждого отдать свой долг Родине и явиться в ближайший добровольческий пункт, списки которых будут вывешены в течение этой недели в вашем Городском Управлении.
Йонас привстает с дивана. Кружка падает на пол, и чай больно обжигает ступню. Роза смотрит на него тревожным взглядом, не произнося ни слова.
Два.
― Шевелитесь, мать вашу! ― орет комиссар, подгоняя солдат. Йонас, сдерживая вопль боли из-за раненой ноги, несется вперед, на леберские пулеметы. Через несколько лет это сражение войдет в историю как Эрташская бойня.
― Осторожно!
Леберский «Левиафан», грохоча чудовищными двигателями, изрыгает столп пламени, и целое отделение превращается в пепел.
Тысячи и тысячи солдат с простыми винтовками в руках живой волной накатываются на леберские позиции. Некуда наступить ― все завалено изуродованными трупами и испещрено воронками от взрывов. Дым, гром, смрад, кровь и вопли. Где, где те хваленые танки и самолеты, которыми так хвастались в новостях?
Один. Где-то далеко, за сотни километров отсюда, такой же бледный и исхудавший, как Йонас, военный нажимает на кнопку пуска. Обратный отсчет завершен.
Йонас замечает маленький огонек в небе, быстро приближающийся к земле, и ему все становится ясно. Этого следовало ожидать ― операция грозилась обернуться поражением с минуты на минуту. У командования есть только один шанс преломить ход событий.
Перед глазами Йонаса проносится вся его жизнь: с самых ранних лет и до последнего дня. Он вспоминает флаги, демонстрации, черные шинели, грохочущую над городом пропаганду. Вспоминает идеи, за которые когда-то был готов погибнуть, а теперь убивает тех, кто их несет. Вспоминает любимых жену и сына — ведь это за них он отдает свою жизнь, ведь это правильно… или нет?
Раздается оглушительный взрыв. Адское пламя охватывает километры земли, взрывая ее и выбрасывая вверх фонтаны камня и человеческой плоти.
Вождь. Партия. Родина.
© Большой Проигрыватель