Отсчет

Десять.
Йонасу пять. Они с отцом гуляют по серым грязным улочкам города, заполненным ликующим народом. Воздушные шарики, гирлянды, музыка. Молодой парень в расстегнутом пальто несет в руках транспарант. Отец покупает мальчику мороженое, и Йонас радостно уплетает его за обе щеки.
Радость сменяется тревогой. Люди что-то вопят, куда-то бегут. Воют сирены, ревет громкоговоритель. Мужчины и женщины с плакатами в руках кричат «Демократия! Демократия! Свобода!», камень попадает прямо в транспарант юноши, и на месте лица пожилого усатого дядьки возникает дыра. «Свобода, свобода!» ― скандируют люди, а милиция в черных шинелях стреляет в них, убивая всех без разбору. Молодая красивая девушка падает на асфальт, хватаясь за окровавленное плечо, и ее немедленно растаптывает толпа.
Йонас плачет. Отец отводит его домой, а мать поит теплой водой с сахаром и укрывает одеялом.
― Папа, что такое демократия? ― спрашивает мальчик, отойдя от шока и вспомнив, что кричали люди.
― Неважно, сынок, ― отвечает отец, с тревогой глядя в окно. Беспорядки уже закончились, и милиция спешно убирала с улицы трупы. ― Забудь. Забудь…
Девять.
Йонасу четырнадцать. Он гуляет с Розой, девчонкой из параллельного класса. На улице совсем темно ― мать будет ругаться, а отец только понимающе улыбнется. Доведя ее до дома, Йонас берет девочку за руку и уже почти целует, когда из открытого окна доносится крик. Роза плачет, а две бледные фигуры в черном волокут ее залитого кровью отца в бронированную машину; через раскрытые двери автомобиля видно ящики с листовками и старый печатный станок. Во всех квартирах задернуты шторы: никто не хочет привлекать лишнего внимания, глазея на происходящее. Йонас неловко обнимает ревущую девочку. Отца она больше не увидит.
Машина трогается с места, и одинокий листок вылетает в окно. “Долой тирана!”― гласит он.
Восемь.
Йонасу двадцать. В университете готовится день самодеятельности. Вся группа во главе с активной жизнерадостной старостой собралась в пустой аудитории и распределяет обязанности.
― За тобой, Антанас, песня… Что-нибудь про войну, жюри это любит. Вы, Агнес, нарисуйте с девочками плакат, такой, побольше ― зал огромный, надо, чтобы и с последних мест было видно. Йонас…
Йонас возвращается из забытья и делает заинтересованный вид. Все это время он изучал мелко-мелко нацарапанную на парте надпись «Свобода или смерть». Если этого царапальщика найдут, то валить ему сосны до конца своих дней где-нибудь на дальнем севере.
― Не хочу тебя напрягать, у тебя и так из-за твоего диплома круги под глазами… Но ты все же постарайся хотя бы стих какой-нибудь выучить, хорошо?
Юноша тупо кивает и снова смотрит на надпись.
Семь.
Тебе, о Вождь, я посвящаю
И жизнь, и смерть мою!
Иной кончины не желаю,
Как умереть в бою!
Под жидкие аплодисменты Йонас заканчивает стихотворение и уходит за кулисы. Там он достает из кармана дешевые отечественные папиросы и закуривает одну: всегда вел здоровый образ жизни, но у отца что-то случилось на работе, и ему грозило серьезное разбирательство. Мать уже неделю питалась одними таблетками, а Йонас вот начал курить.
Услышав шум, он поворачивает голову. Высокие, тощие, словно призраки, уже знакомые фигуры в черном тащат в автомобиль худощавого нервного студента парой курсов старше. Понимая, что ему грозит, и уже не надеясь на милосердие, тот кричит:
― Демократия! Долой тирана! ― и тут же получает рукоятью пистолета по голове.
Царапальщика все-таки нашли.
Шесть.
Йонас сидит рядом с матерью. В квартире полная тишина ― только тикают на стене ходики. Одна секунда. Две. Три секунды, как навсегда пропал для них отец. А впереди еще долгие годы жизни без него.
На улице ночь ― они всегда приходят ночью, сливаясь в своих шинелях с темнотой. Мать не плачет ― только добела сжимает в руках их с отцом свадебную фотографию. Смотрит на нее, будто не веря, что его больше нет. Вернее, есть, но где-то там, в лагерях, за колючей проволокой и бешеной северной метелью.
Йонас думает. Сперва его глаза заволакивают слезы, и к горлу подступает ком. Отец, столько лет бывший для него примером, отныне и навсегда потерян. А затем его охватывает бешенство. Ему хочется выйти на улицу, сорвать с серых стен пропагандистские плакаты, разбить на куски статую Вождя, своими руками задушить ублюдков в черных шинелях. Он целует мать и ныряет в ночную темноту.
Пять.
Тяжело дыша, Йонас обессиленно прислоняется к грязной стене многоэтажки. Где-то недалеко слышен милицейский свисток, но Йонас спокоен: осталось пройти одну улочку, и он окажется в оживленном месте среди толпы народа — там его выловить будет невозможно. Передохнув пару секунд, он спокойным шагом, будто ничего не произошло, выходит на центральную площадь, незаметно бросив в урну скомканный агитплакат. Сто шестьдесят три сорванных агитки, девятнадцать надписей, и даже обрушенный памятник Вождю — почему-то Йонасу доставляло большое удовольствие вести статистику.
Насвистывая “Тебе, о Вождь”, он вдруг замечает среди прохожих знакомое лицо.
― Роза!
Впервые за несколько лет худое лицо Йонаса озаряет искренняя улыбка. А она все такая же красивая ― только глаза немного грустные.
― Ты откуда?
― Да вот, вернулась в родной город ― в столице-то работу нынче не найти… А жить на что-то надо.
― Не хочешь сегодня поужинать где-нибудь? Я скоро заканчиваю, могу показать отличное местечко!
― Давай, ― улыбается она в ответ.
Договорившись о встрече, мужчина провожает ее взглядом. Очень скоро Роза смешивается с толпой.
Четыре.
― Мне очень жаль, товарищ, но наши врачи бессильны. Если хотите, мы можем закончить все прямо сейчас, ― бесстрастно заявил лысеющий врач в круглых очках. Йонас посмотрел на него таким взглядом, что тот слегка попятился.
― Я не позволю моему сыну умереть. Я забираю его.
Курение ли, наследственность? Теперь это не имело никакого значения ― что бы ни было причиной болезни, единственный сын Йонаса был обречен, едва родившись.
― Впрочем… Мы могли бы провести операцию, но она стоит денег. Больших денег. Вы работаете? Государство платит очень хорошие деньги милиции ― туда, знаете ли, не много желающих последнее время: дисциплина суровая, пожизненная служба… Но других путей в нашем государстве я для вас не вижу.
Йонас молчал. Он посмотрел на обессиленную Розу, в глазах которой читалась мольба о помощи, и вспомнил окровавленную девушку на асфальте, сорванные агитки. Жена прекрасно знает, как он любит Вождя и родную милицию.
― Йонас… прошу тебя… ― тихо шепчет Роза. Он садится и с тяжелым вздохом закрывает лицо руками.
… ― Граждане! Прислушайтесь к голосу правды! Чудовищная тирания, нарушение человеческих прав, вседозволенность власти ― вот он, наш великий Вождь! Посмотрите вокруг! Разве вы не видите, до чего довел страну этот кровавый режим?!
Йонас стоит, приготовив пистолет и ожидая приказа. Черная шинель сливается с вечерним полумраком. Площадь запружена народом, от транспарантов и флагов рябит в глазах. “Долой тирана!” ― скандируют демонстранты, потрясая плакатами.
― Огонь на поражение, ― шипит рация. И Йонас нажимает на курок.
Старое, полузабытое чувство больно отдается в душе Йонаса. Он смотрит на эти лица, одно за другим превращающиеся в алые пятна, на эти плакаты. Великий Вождь на милицейской нашивке ухмыляется, подбадривая его. Люди кричат “Убийцы! Палачи!”, а он стреляет, и ветер ледяными кинжалами сушит слезы.
― Хвалю, товарищ! ― с улыбкой говорит капитан и хлопает мужчину по плечу. Йонас натянуто улыбается в ответ и спешит отвести взгляд. ― Государство не забывает своих верных слуг. Милицейский фонд поможет вам с деньгами.
Йонас бредет домой. Он резко встряхивает головой, отгоняя ненужные мысли: сын будет жить. Этого достаточно. Остановившись, Йонас узнает плакат с Вождем, висящий в одном из узких переулков. Когда-то он срывал его с десяток раз…
Йонас проходит мимо, а плакат кричит ему в спину: “Вождь. Партия. Родина”.
Три.
Малыш бегает по квартире. Роза, слегка постаревшая, но все такая же красавица, гладит белье. По телевизору идут новости ― говорят что-то про урожай пшеницы, про фестиваль, прошедший в столице, про новые самолеты… Йонас отпивает чай из оловянной кружки и морщится ― забыли получить талоны на сахар.
Ему почти сорок. Спину частенько ломит, а по ночам легкие раздирает чудовищный кашель — последствия многолетнего курения. Йонас давно уже работает с одними бумажками — участвовать в настоящих операциях не позволяет здоровье. Политика, когда-то так живо интересовавшая его, постепенно превратилась во что-то далекое и смутное. Работа, семья, телевизор, газеты.
— Тем временем Великий Вождь посетил шахтерские города севера и вручил награды бригадирам и отличившимся бойцам трудового фронта! Ура, товарищи — план перевыполнен вдвое!
“Странно”, — ловит себя на мысли Йонас. Он вдруг осознает, что уже многие годы его кулаки не сжимаются от одного имени Вождя, а волевое лицо с седыми усами не вызывают в нем ярости. Он еще пару раз встречался с революционерами, но их идеи больше не вызывали в его душе никакого отклика. Молодые и глупые — когда-то он и сам был таким. Кроме того, даже в архиве госслужащим неплохо платят. Йонас вновь отхлебывает чай.
― Мы прерываем выпуск из-за экстренных новостей! Семь минут назад войска Леберской федерации без объявления войны вероломно атаковали наши границы и нанесли чудовищные повреждения городу Церевару! Великий Вождь призывает всех и каждого отдать свой долг Родине и явиться в ближайший добровольческий пункт, списки которых будут вывешены в течение этой недели в вашем Городском Управлении.
Йонас привстает с дивана. Кружка падает на пол, и чай больно обжигает ступню. Роза смотрит на него тревожным взглядом, не произнося ни слова.
Два.
― Шевелитесь, мать вашу! ― орет комиссар, подгоняя солдат. Йонас, сдерживая вопль боли из-за раненой ноги, несется вперед, на леберские пулеметы. Через несколько лет это сражение войдет в историю как Эрташская бойня.
― Осторожно!
Леберский «Левиафан», грохоча чудовищными двигателями, изрыгает столп пламени, и целое отделение превращается в пепел.
Тысячи и тысячи солдат с простыми винтовками в руках живой волной накатываются на леберские позиции. Некуда наступить ― все завалено изуродованными трупами и испещрено воронками от взрывов. Дым, гром, смрад, кровь и вопли. Где, где те хваленые танки и самолеты, которыми так хвастались в новостях?
Один. Где-то далеко, за сотни километров отсюда, такой же бледный и исхудавший, как Йонас, военный нажимает на кнопку пуска. Обратный отсчет завершен.
Йонас замечает маленький огонек в небе, быстро приближающийся к земле, и ему все становится ясно. Этого следовало ожидать ― операция грозилась обернуться поражением с минуты на минуту. У командования есть только один шанс преломить ход событий.
Перед глазами Йонаса проносится вся его жизнь: с самых ранних лет и до последнего дня. Он вспоминает флаги, демонстрации, черные шинели, грохочущую над городом пропаганду. Вспоминает идеи, за которые когда-то был готов погибнуть, а теперь убивает тех, кто их несет. Вспоминает любимых жену и сына — ведь это за них он отдает свою жизнь, ведь это правильно… или нет?
Раздается оглушительный взрыв. Адское пламя охватывает километры земли, взрывая ее и выбрасывая вверх фонтаны камня и человеческой плоти.
Вождь. Партия. Родина.
© Большой Проигрыватель