15 июл 2024
ВСЁ ДЕЛО В ОМУТЕ... (1)
Лиля любила тишину и часто говорила знакомым, что хотела бы жить в деревне. Может быть – это было из детства: генетическая память. Пока Лиля была маленькой – вся семья жила в старинном барском доме, в бывшей усадьбе. Теперь у Лили остался только брат. Когда делили наследство, все советовали ей добиться продажи дома и разделить деньги с братом поровну.Но и сама молодая женщина и ее брат Анатолий понимали, что это невозможно. Оба таили в глубине души сентиментальность, которую старались не показывать посторонним. В этих комнатах они учились ходить. Этого сарая они маленькие страшно боялись, так как в историях, которые они рассказывали друг другу – там жил монстр. Возле этого пруда они ловили лягушек, и Толик даже пытался их поцеловать – вдруг хоть одна да превратится в принцессу?
Наследство делили, когда Анатолий уже был женат, и Лиля уступила ему раньше, чем он попросил об этом. Она сказала:
— Дом – твой.
— Что ты хочешь взамен? - спросил брат.
Он не собирался принимать такой подарок, не отплатив за него. Квартира у Лили была, причем со странностями, как и она сама. А где вы видели писателя, у которого не было бы странностей?
Лиля не тратила гонорары, полученные за первые книги, копила их – «копеечку до копеечки» и купила комнату в мансарде, в старом доме, выходившем на заброшенный парк.
— Правда, там понадобится приложить руки, — сказала она брату, с извиняющейся улыбкой, — Приди, посмотри…
Анатолий пришел, долго поднимался по какой-то доисторической лестнице с крутыми ступенями, а войдя в квартиру, еле удержался, чтобы не взяться за голову.
Здесь было две комнаты. Меньшую из них купила его шальная сестра, а в большей жила старушка-божий одуванчик, жила, наверное, со дня своего рождения. В целом же квартира выглядела так, словно здесь регулярно собирались на шабаш ведьмы, а на рассвете, не затрудняя себя поиском дверей, вылетали прямо через крышу.
Анатолий сел на колченогий стул в каморке размером три н три и грустно спросил сестру:
— Ты была трезвая, когда это покупала?
— Ты посмотри, какая лепнина, — Лиля указал на завитки под потолком, — И какой вид!
За окном расстилалось зеленое море парка.
— Тебе эта бабка все мозги выест…В таком возрасте — уже маразм. Скажет, что ты украла ее зубы…
— Почему зубы? — удивилась Лиля.
— Сережку помнишь? Он тоже снимал квартиру… Так этот хозяин… дед… обвинил Серого в том, что он стырил его зубной протез.
— Зачем?!
— Из чистой вредности. Деду казалось, что все только и ищут возможность сделать ему гадость.
— Нет, — сказала Лиля, — Тетя Клава не такая. Если у нее и маразм, то он называется «ударилась в детство». Я не против.
Ремонт, который пришлось провернуть в новой-старой Лилиной комнате назывался «проще построить заново». И вот теперь, получая в свою собственность дом, Анатолий спросил:
— Может, продашь этот ужас под крышей, я добавлю, и купим тебе хорошую квартиру?
— Автодом, — сказала Лиля, — Не пугайся, какой-нибудь завалященький, бэушненький…
— Если в «бэушненькой» комнате на тебя просто падала штукатурка и лил дождь, то тут все может быть гораздо серьезнее. С техникой нельзя рисковать. Если этот динозавр сдохнет в пути…
Лиля беззаботно махнула рукой, зато у Анатолия складка залегла между бровями. Сестра уже подписала у нотариуса отказ от наследства, и теперь брат думал, как исполнить ее просьбу. Купить такую яхту на колесах, чтобы осилить цену, и чтобы приобретение служило, не разваливаясь.
Через два месяца Лиля стала хозяйкой передвижного дома, и теперь большую часть времени проводила в дороге. Она задумывала новую книгу и ехала туда, где проходило ее действие. Собирала материал, делала первые наброски. Когда же черновая работа была окончена, Лиля уезжала куда-нибудь в глушь, где никто не помешал бы ей писать. Это мог быть дачный поселок, деревня, база отдыха. Ее «дом на колесах» был совсем небольшим, рассчитанным, скорее, на одного человека, чем на двух. В крохотной кухне имелась плитка, шкафчик и минимум посуды – кастрюлька, сковородка, тарелка, чашка…
Где-нибудь на турбазе Лиля вызывала удивление тем, что путешествует одна: она и за рулем, она же и обслуживает свой домик. Если же молодая женщина находила приют на окраине села, здесь она проходила, как «долбанная туристка», из тех, от которых одни неприятности: песни-пляски-шашлыки по ночам. Когда же убеждались в том, что от Лили – никакого шума – начинали говорить, что она, наверное, йог или вообще принадлежит к какой-нибудь секте.
Тетя Клава звонила регулярно. При всем своем легкомыслии, она с охотой выполняла роль секретаря, и почти ничего не путала. Она рассказывала, кто Лиле звонил, и куда ее приглашали.
Чтобы книги лучше продавались, Лиле приходилось жить общественной жизнью. Ходить на встречи с читателями – обычно в библиотеки или книжные магазины. Еще ее пригласили читать лекции в институте. Также нужно было готовить рассказы для сборников и отзывы на чужие рукописи
Так что, когда Лиля возвращалась из блаженной тишины (лишь кукушка за окном, да голоса героев в голове) – на нее обрушивалась такая лавина дел, что на какое-то время у нее опускались руки. И, не успев вернуться, она уже начинала мечтать о следующем «творческом отпуске».
В этот раз Лиля задумала мистическую вещь, и собиралась пожить где-нибудь неподалеку от озера Светлояр, в котором, по легенде, утонул град Китеж, когда ей позвонил брат и пригласил в гости, в родовое гнездо.
Беда Лили заключалась в том, что ей всегда трудно было сказать слово «нет», особенно, если отказать надо было людям, которых она любила. Вот и сейчас, она тянула время, уходила от ответа, надеялась как-нибудь выкрутиться, не нарушив своих планов.
— Ну, зачем я тебе понадобилась так срочно? Может, в конце лета?
— А Морис? — спросил Анатолий.
Брату и его жене Вале, предложили поездку по Европе. Друг, уже давно переехавший в Германию, сказал: «Доберитесь до меня, и махнем на машине в Ниццу» У Вали эта Ницца стояла в глазах, как у мышонка Рокки слово «сыр».
Морис был котом породы мейн-кун. То есть, такой здоровенный котоконь, черного цвета. Он много ел, много спал, и в деревне о нем ходили легенды, как о «колдовском отродье». Никто не согласился бы его кормить в отсутствии хозяев. Кроме того, у Мориса была аллергия на всё, включая косые взгляды. Поэтому ни взять с собой, ни доверить чужим рукам его было невозможно.
— А Китеж? — невольно вырвалось у Лили.
— А наш пруд? — вопросом на вопрос ответил брат, — Я тебе такого про него расскажу – отдыхает твой Китеж…
Брат не успел рассказать, какие тайны прячет в себе пруд, знакомый им обоим с детства. Жена Валентина закидала его вопросами, отвлекла. Валя готовилась к поездке в Европу, как к делу всей жизни, как к полету на другую планету, и любой мелкий промах воспринимала как катастрофу. Днем и ночью она перебирала в памяти- что, как, зачем и когда уложено, и, едва покончив с полной ревизией – начинала ее сначала. Анатолий понял: убеждать жену, что необходимое можно купить на месте – дохлая затеям. Проще было подчиниться. Поэтому и сейчас он прикрыл трубку ладонью и стал говорить Валентине, что кипятильник лежит в боковом кармане сумки – этот факт проверен уже трижды.
Впрочем, брат мог бы не приманивать Лилю загадками и тайнами, так как чувство долга было чрезвычайно развито в молодой женщине. Анатолий очень редко просил ее о чем-то, зато сам всегда был готов прийти не помощь. Поэтому Лиля собралась, записала соседке Клаве телефон родового гнезда прямо на обоях («Не придется искать, стена то не убежит», - говорила старушка) и на рассвете следующего дня выехала, чтобы к полудню уже оказаться в доме, в котором не была уже несколько лет.
***
Холодильник оказался забит под завязку. Морис мог не беспокоиться. На ближайшие дни ему была оставлена еда в пластиковых контейнерах, на более отдаленный срок ее следовало приготовить: мясо, рыба и разные дары моря ждали своего часа.
— Поделишься? — взглядом спросила Лиля у кота.
Морис смотрел на нее холодно и отстраненно – он считал унизительным для своего достоинства считать людей за равных. Лилю он знал недостаточно хорошо, поэтому запрыгнул на полку, прибитую специально для него. Оттуда он мог наблюдать за всеми так, как и чувствовал себя, взирая сверху вниз. А дотянуться до кота можно было только встав на стул. Морис боялся, что эта …шапочно знакомая с ним особа, кинется гладить его, а то – упаси кошачий бог – и тискать. От такого унижения Морис не оправился бы до конца дней своих.
— Он по-прежнему гадит на телевизор? — спросила Лиля у брата.
Анатолий рассказывал ей, что Морис игнорировал любые виды наполнителей для лотка, как и сам лоток. Порой, если погода была хороша, он справлял свои дела на лужайке перед домом. Если же выходить не хотелось, своим туалетом он считал газету с программой, неизменно лежавшую на большом старом телевизоре.
— Мы его выкинули, — сказал Анатолий, — Телевизор то есть. Зачем он нам? Все можно посмотреть в интернете. А Морис его терпеть не мог…И да… он сделал так, что от ящика уже несло как от выгребной ямы.
Валентина позвала на последний перед их отъездом обед. Через час супругам предстояло быть в аэропорту. Запивая бутерброды крепким кофе, Лиля слушала, какой у кота режим дня, где лежит пупырчатая рукавица для чесания, и чего делать нельзя ни в коем случае – иначе разочарованный Морис просто покинет этот дом.
— Подожди, я запишу на диктофон, — сказала Лиля брату, — Все это невозможно удержать в голове, записать – вернее.
Когда же за супругами закрылась калитка, молодая женщина сказала коту, который не мигая смотрел на нее своими колдовскими глазами.
— Значит, дружок, перед нами стоят две задачи. Чтобы ты: а – не сбежал, бэ – не похудел. Справимся?
Морис презрительно отвернулся. Их величество не собиралось давать никаких обещаний этой горничной-недотепе.
…У Лили всегда был план на день, которого она старалась придерживаться – что бы ни случилось. Ежедневно нужно было написать десять страниц. Стоило отложить работу на день-два, как Лиля «выпадала» из своей истории, герои становились не живыми, а картонными, и дальнейшая работа давалась с большим трудом.
Было время, Лиля писала даже со сломанной правой рукой, поудобнее примостив ее на подлокотнике кресла. Но нынче отчего-то она не могла ничем заниматься.
Стараясь не смотреть лишний раз на Мориса, Лиля разделила между собой и котом нежный печеночный паштет со сливочным маслом, налила еще одну чашку кофе, а потом по витой лестнице поднялась на чердак, где хозяева всё хотели устроить второй этаж с комнатами, но так и не собрались.
Брат давно спрашивал ее – не хочет ли она взять с собой какие-то вещи, на память о детстве. Но видно тогда время еще не пришло, а настало оно только теперь. Лиля оглянулась, и легкая улыбка тронула ее губы. Толик был таким же как она – похоже, он ничего не выбросил. Тут, на чердаке, только веники для бани, что сушились, подвешенные – лишь они менялись. А все остальное было так знакомо…Часы с кукушкой, которые давным-давно сломались, но ни у кого не поднялась рука от них избавиться, поскольку кукушка-то в них осталась, она жила где-то там, в глубине… Птичья клетка, где раньше обитала пара попугаев. Голубая самочка даже снесла крохотные, с ноготок, яички, но из них так и не вылупились отчего-то птенцы.
А вот целый ящик, полный сокровищ. Пластмассовый красный шарик с глазком – посмотришь в него, и перед тобою объемная картинка – ветки яблони в цвету. Наборная шариковая ручка – в прозрачном кристалле, венчающем ее, в маслянистой жидкости, плавал тюльпан. Говорили, что такие ручки делали заключенные. А вот и сокровище деда – кинопроектор. И пленки… Дед снимал сцены из жизни семьи на простенькую кинокамеру, а потом показывал детям эти немудренные фильмы. Как они их любили!
В тот же, первый вечер, убедившись, что Морис не ускользнул на прогулку в сад, Лиля устроила импровизированный кинозал в гостиной, где были наклеены однотонные светлые обои. Чем не экран? Она не знала, что сейчас увидит – может быть, как они с Толиком -еще совсем маленькие – купаются в том самом незабвенном пруду, а может – это будет чей-то день рождения, когда все собирались в саду, у накрытого стола, украшением которого служил бабушкин яблочный пирог. На какой-то миг Лиля почувствовала себя маленькой, точно детство и вправду вернулось…
Она настраивала проектор, позабыв как это делается – а ведь дедушка объяснял им когда-то, и они с Толиков отлично все умели. Теперь Лиля побоялась, что «киносеанс» сорвется. Но в какой-то миг руки сами вспомнили последовательность движений, и целый черно-белый мир ожил в квадрате, отразившемся на стене.
У Лили едва не выступили слезы на глазах, когда она увидела бабушку - еще крепкую женщину в платье в цветочек (даже цвет его всплыл в памяти, коричневое платье с розовыми цветами). Но кто эта совсем юная девушка – или девочка подросток, что ведет за руки их двоих? Лилю, которой года три, не больше и Толика, которому вряд ли больше семи. Девушка была удивительно похожа на всех женщин их рода – та же горбинка на носу, чуть запавшие щеки, светлые, почти льняные волосы. Невозможно было сомневаться в родстве, но…
— Кто ты? — шепотом спросила Лиля девушку на экране, как будто та могла ответить ей.
Долгими июньскими вечерами теряется представление о времени. Всё кажется еще рано, всё медлит солнце склониться к горизонту, и даже когда скроется из глаз – небо еще долго остается светлым.
Лиля нырнула в детство с головой, пересматривая короткие любительские фильмы, заставившие отступить время. Где-то засмеялась, где-то поплакала, видя такими еще молодыми, такими…живыми… тех, кого не было уже на свете. А сердце все щемило, скулило тоненько, что нельзя вернуться в те годы, можно лишь оглянуться на них.
***
Девушка, так похожая на женщин их рода, больше не мелькнула нигде, осталась на одной единственной записи. Но Лиля знала, что уже не забудет ее. Что при первой же возможности спросит о ней Анатолия. Он – старший, он может что-то помнить.
Наконец Лиля убрала пленки и проектор (это будет единственное, что она попросит у брата как свою долю наследства) и, по-прежнему, не глядя на время, решила перед сном сходить еще к старому пруду.
Вернее было бы назвать этот водоем озером. Отделан человеческими руками он был лишь с одного берега – того, что граничил с усадьбой. Здесь когда-то положили узорчатую плитку, поставили скамью. Это было даже не при дедушке с бабушкой, а раньше. Теперь узора уж не было видно, меж плиток пробивалась трава, а там, где прежде все купались, где был сход в воду – теперь рос камыш. Но хороши еще были мостки, далеко уходившие, нависавшие над озерной гладью.
И Лиля прошла сейчас по доскам, которые хранили дневное тепло, и осторожно уселась на самом краю, опустила ноги в прохладную воду. Край ее легкой белой юбки от неосторожного движения тоже коснулся воды, но не утонул, а поплыл по ней.
Посреди озера был маленький островок, который, может быть, и имел рукотворное происхождение, но, насколько Лиля помнила, был тут всегда. Всего и умещалось на островке, что развесистая ива – водопадом, да серебристые заросли белокопытника.
На другой же берег – топкий, а далее густо заросший крапивой - никто и не пробовал перебраться. Там стеною вставал лес, где не было ни единой тропы, и пока дети были маленькие, их любознательность ограничивали взрослые, повторяя:
— Туда нельзя.
— Я доплыву, — уверял Толик.
— Доплыть-то, может и доплывешь, - говорила бабушка, — Да ты там из воды не выберешься – грязь, как в болоте…
— А на лодке?,
— Да что тебе там – на том берегу? Тут тебе плохо?
Нет, тут было совсем неплохо. Под присмотром кого-нибудь из стариков, можно было плескаться сколько угодно в чистой воде, правда очень холодной – неподалеку били два родника.
Дедушка говорил, что воду из них исследовали в лаборатории. В одном из ключей - вода таила больше железа, а в другом – серебра.
Тут, возле «усадебного» берега, росли кувшинки, с плотными, точно из алебастра лепестками, и тяжелым душным, будто немного ме--ртв---ым запахом. Лиля все старалась подглядеть – пока цветы не раскрылись – может быть, в них живут крошечные девочки, такие как Дюймовочка в сказке?
Сказками бабушка свои рассказы приправляла щедро. Она готова была твердить и про лешего, и про Бабу-Ягу, лишь бы Толик не просился на тот берег. Но брат рано перестал во все это верить. А Лиля, с ее воображением готова была верить и теперь.
Сейчас, когда она сидела на мостках, ей показалось, что вода в озере стала гораздо темнее, чем была прежде – теперь невозможно было увидеть дна. Может, виноват был вечерний свет – ведь не могла настолько измениться глубина? Черная холодная вода, неподвижная гладь, в которую можно смотреться как в зеркало. Интересно, Морис отразился бы в ней? Черное в черном…
Поздний ужин Лиля опять разделила с котом. На этот раз, не дождавшись ухода этой, едва знакомой женщины, Морис решил смириться с ней, и тяжелым прыжком спустился с полки на подоконник, чтобы отведать салат из кальмаров.
Обычно Лиля плохо засыпала в незнакомых местах, и даже в своем доме на колесах, приезжая куда-нибудь, часто просыпалась в час или два ночи, и лежала потом чуть ли не до рассвета. Она давно уже смирилась с бессонницей, и тратила это время на то, чтобы придумать очередной сюжетный поворот в новой своей книге.
Но этот дом был ей родным, более того, он был частью ее. И Лиля, засыпая, открыла дверь в сад, чтобы слушать соловьев, чтобы воздух в спальне впитал в себя ароматы ночи, тех цветов, что распускаются только после заката, и закрываются с рассветом. Лиля знала, что если бы она вышла в сад ночью – она увидела бы в траве зеленые галактики светлячков…
Она спала как убитая, как не спала, наверное, с самого детства. Морис тоже дремал– он игнорировал специально для него купленную лежанку, облюбовав хозяйский диван в гостиной.
В последний час перед тем, как небо на востоке начало светлеть, Морис чуть вздрогнул и открыл глаза. Несколько мгновений кот прислушивался, едва поводя большими, заостренными на концах ушами. А потом, потеряв всякий апломб, спрыгнул на пол, и подобно уличному бродяге, сбежал в соседнюю комнату и затаился там.
Он раньше всех услышал тяжелые неверные шаги, уловил хлюпающие звуки и этот неприятный запах подгнивших водорослей. Кто-то шел к дому -медленно переставляя ноги…. Будто был в дым пь-ян или…
…Когда Лиля проснулась, жаркие лучи солнца уже заливали комнату. Яркие квадраты света лежали на полу – и Лиля не сразу заметила влажные отпечатки ног. Тянулись две цепочки следов – одна в дом, другая – из дома в сад.
Лиле показалось, что ей это мерещится. Влага высыхала быстро, но еще можно было понять, что нога у незваного гостя невелика. Женщина? Подросток? И зачем было приходить, чтобы просто постоять среди комнаты – повернуться и уйти обратно.
Может, это было продолжение сна? Может, это все мерещилось? Но Морис обнюхивал пол – там, где уже почти не видны были следы – обнюхивал половицы и чуть слышно шипел. Теперь это был не избалованный аристократ – в коте появилось что-то хищное.
***
Анатолий позвонил ближе к полудню, чтобы сказать, что они с Валей добрались – и уже на месте. У Вали вид совершенно обалдевший, будто она и впрямь попала на другую планету.
— Слушай, я вчера устроила себе киновечер, — Лиля торопилась, чтобы не забыть, — Скажи, ты не знаешь, на дедушкиных пленках…вернее, на одной пленке… такая белокурая девушка гуляет с нами…маленькими. Она вроде и похожа на нас. Понимаешь, о чем я говорю?
Лиля была готова к тому, что Анатолий скажет: «Нет, не помню» Но брат помолчал несколько мгновений, а потом сказал:
— Ты, наверное, говоришь о Рите… Я не знал, что пленка где-то еще осталось…Она наша, - он решился, — Сводная сестра… или нет, подожди, как это называется... вечно путаюсь...
— Что-о? — поразилась Лиля, — И почему же я в первый раз о ней слышу?
— Потому что в том же году, когда была сделана эта запись – Рита у--то--нула в нашем старом пруду…
***
Тот суматошный, сбивчивый разговор с братом, который последовал за его поразительным признанием, на самом деле принес совсем немного информации, но послужил концом путеводной нити, за которую следовало уцепиться и ни в коем случае не упустить. Рита была дочерью матери – от первого брака. Для матери это замужество продлилось очень недолго, чуть более трех лет
— Короче ей очень досталось тогда, — Анатолий делился теми обрывками фраз, услышанными давным-давно, которые только и были ему известны, — С тем мужем она жила как в темнице. Ей очень хотелось иметь ребенка. Мама родила Риту, и с тех пор, кажется, осталась одна. А потом уже… очень нескоро… вышла замуж за нашего отца. Поэтому у нас такая разница в возрасте. Неудивительно, что ты не помнишь Риту.
— Но почему я никогда не слышала о ней ранее? Это же неестественно — мама должна была рассказать нам о ней. А фотографии в альбомах? А вещи? Обычно родные всё это бережно хранят. У нас же нет ничего… И почему ты говоришь – сводная? Если у нас одна мать – это значит единоутробная… Самая настоящая родная сестра. То-то я заметила, как она похожа на маму… и на бабушку…
…Валя на том конце провода уже звала мужа, она куда-то торопилась, и Анатолий отвечал сестре почти односложно:
— Почему нет фотографий? Когда это случилось….Мама переживала очень. Чуть с ум--а не сошла. Поэтому от нее все спрятали – и снимки, и вещи…Это была такая бо--ль…на эту тему никогда не говорили.
— Но как это произошло? И в каком году?
— Слушай, давай потом поговорим…Когда я вернусь…Иду, иду, — отвечал Анатолий жене.
Лиля осталась сидеть в старом кресле, телефонная трубка на коленях, брови сведены в одну черту – молодая женщина задумалась. Сам факт, что от нее скрыли столь близкую родственницу – не давал ей покоя. Ну, ладно, Толик, как свойственно мужчинам, мог не считать это важным. Ведь Рита умерла так давно, что и брат ее едва помнил. Что же о ней говорить…Но даже мама перед своим уходом – у нее было больное сердце, и она ушла у Лили на руках – не обмолвилась ни словом…
Нет, так негоже… Если мама настолько любила свою старшую дочку, она должна была всё-все рассказать о ней младшим детям, чтобы они пронесли образ Риты через всю жизнь, в свою очередь говорили бы о ней со своими детьми и внуками. Память – это что-то вроде вечной жизни. А мама и ее близкие сделали так, что Риты вроде, как и вовсе не было.
Кто мог рассказать об этой девушке, которую Лиля еще не осмеливалась даже в мыслях назвать своей сестрой? Толик так и не сказал, в каком году ее не стало. Но семья жила здесь, значит, Рита ходила в местную школу, ее могли знать здешние старожилы… даже наверняка знали.
Село, к которому территориально относился старый барский дом, находилось совсем рядом, и Лиле не хотелось садить за руль «дома на колесах» - в определенных случаях машины и впрямь выглядела слишком громоздкой. Почему бы не пройтись – прямо до села шла дорога, выложенная из тяжелых бетонных плит. Лиля шла, едва не забыв о цели своего путешествия, наслаждаясь медвяным запахом цветов, названия которых не знала, и сладкой дикой клубникой, растущей по обеим сторонам дороги.
Первой на пути ей встретилась школа. Лиля не учла, что уже начались каникулы, и здание опустело. Но сторож, которому предстояло сидеть тут все лето, дал ей адрес одной из учительниц, которая проработала в этой школе долгие годы, и должна была помнить Риту.
— Любовь Петровна уже на пенсии – еле выпросилась, чтобы ее отпустили. Не хватает учителей у нас, все по два-три предмета ведут. А она уж с палочкой – еле доходила до работы. А живет она рядом – вы зайдите, постучите, наверняка дома сейчас.
Лиля не хотела обнадеживать себя заранее, и когда стучала в дверь маленького домика, твердила себе, что старая учительница вряд ли ей чем-то поможет, ведь это только предположение, что Рита училась в этой школе (Лиля сама до сих пор не могла поверить в существование сестры, а чтоб ее еще и другие помнили….)
Ей открыла очень грузная женщина, тяжело опиравшаяся на палку. Но взгляд у нее был строгий, даже грозный. Наверное, дети в классе ее побаивались. Лиля стала объяснять причину своего визита, и Любовь Петровна, неожиданно кивнула, и сделала знак войти.
Комната старой учительницы тоже была будто из прошлого. Немного сыро, и этот запах погреба – может быть от вещей, которые долгое время лежали в шкафу. Вышивки на стенах, фигурка балерины на трюмо, стол, покрытый вязаной скатертью.
— Рита Барова, — сказала учительница, — Для нас всех было трагедией, когда это случилось. Летом, незадолго до того, как начались занятия в школе… Она должна была пойти в выпускной класс…
— А…а как это случилось? — осмелилась спросить Лиля, — Просто неосторожно купалась?
— Ее нашли родные. Рано утром. Она лежала в воде лицом вниз…Рита не захлебнулась, у нее просто остановилось сердце. Причем она не баеволела. Крепкая, красивая, полная сил девушка… Будто она увидела что-то в глубине… Хорошо, что наш директор музея еще не докопался до этой истории. Он молодой, приехал только прошлым летом У нас есть что-то вроде краеведческого музея…или музея сельского быта, не знаю как назвать…
— А почему… хорошо?
— Он откопал тут какую-то историю, связанную с усадьбой, с ее прежними хозяевами….и с драгоценным камнем, привезенным из Индии…Если бы он услышал про историю Риты – он связал бы эти события воедино…Разговор с братом послужил концом путеводной нити, за которую следовало уцепиться и ни в коем случае не отпустить.
***
— Какая она была? — спросила Лиля.
Ей очень важно было это узнать. Ведь в ее собственном окружении никого не осталось, кто помнил бы Риту. Ушли родители, дедушка с бабушкой. А Толик в ту пору был ненамного старше самой Лили.... Отчего же собственная память так подвела ее, что о существовании сестры она узнала только вчера?
Теперь Лиля жадно смотрела на Любовь Петровну. А та унеслась мыслями в прошлое.
— Обаятельная была девчушка…. Не скажу, что красавица. ..Но вокруг нее всегда вились дети. И взрослые ее с удовольствием слушали. Вроде ничего особенного не говорит, а как-то само собой выходит смешно. Ее любили. А она любила камни.
— Что-о?
— Ну вот знаете... расскажу, поймете вы меня, или нет.... вот представьте - засыпают щебенкой дорожки, площадки… Все пройдут по этому щебню, никто на него и не взглянет. Что в нем? Серый, скучный… А Рита – еще маленькая была, присаживалась на корточки, и начинала перебирать эти камушки по одному. И ведь непременно отыщет особенные. Я в этом не сильна – это был кварц, наверное… Прозрачные такие камни… Она вообще все это любила… Секретки делать – ну, как дети играют... Надо... закопать в ямку какие-нибудь свои детские сокровища, стеклышком прикрыть и смотреть. Ручка у Риты была шариковая, там на конце кристалл, и в нем тюльпанчик крошечный плавал… Все ребята ей завидовали.
— Да, да…., — кивала Лиля.
— У нас ведь тут сами знаете, какие родители у детей. Простые люди… Но у одной девочке тогда старший брат выучился, стал археологом, жил в Мурманске. И он прислал оттуда для Риты камень – одна сторона как обычный булыжник, а другая - гладкая, смотришь – словно озеро с розовой застывшей водой. Этот камушек стал ее талисманом. Я ей всё говорила: «Ты, Рита, наверное, геологом станешь. Или ювелиром…» Она смеялась. Что теперь говорить – она ребенком ушла… Не успела понять о себе ничего.
— А что за легенда, вы говорите, о нашем старом доме? Рита ее знала?
— Это вам Александр Юрьевич подробно расскажет. У нас раньше было две школы – на обоих концах села: на одном - старая, на другом - новая. Село большое было, из него поселок хотели делать. А потом заводик наш закрылся, народ без работы разъезжаться стал, и детей еле-еле на одну школу осталось. Тогда старое здание и опустело. И вот Александр Юрьевич в нем музей устроил.
А мы только знали, что усадьба ваша очень старая.
И, если бы в ней до сих пор люди не жили, не поддерживали ее в божеском состоянии – она бы давно развалилась. Сходите в музей, право…Постойте... Может быть, предложить вам попить? С дороги всегда пить хочется. У меня в холодильнике есть абрикосовый компот….
Лиля, поблагодарив, отказалась, и простилась со старой учительницей.
Будучи писательницей, она терпеть не могла детективов. Ей казалось, что главное старание автором – до конца держать читателей в дур--аках, подсовывая им все ключи и не открывая разгадки. Так, чтобы в конце те воскликнули: «Да как же всё, оказывается, было просто, всё на виду, а мы не догадались!»
Но сейчас, спеша к музею, Лиля как раз чувствовала себя сыщицей из детектива.
…Школа действительно была старой – трехэтажное здание, грязноватая уже штукатурка, на верхнем этаже выбиты большие окна – наверное, в спортивном или актовом зале. Музей находился на первом этаже и занимал два класса. Лиля шла по пустому коридору, двери в музей были открыты, но, когда молодая женщина заглянула туда, ей показалось, что никого нет и тут.
Потом она услышала какое-то движение в маленькой лаборантской, примыкающей к одному из классов, и окликнула подчеркнуто громко:
— Мо-о-ожно?
— Да, — сразу откликнулся мужской голос.
Он был низким и звучным. Хороший голос для учителя, не захочешь, а прислушаешься. Для директора тоже подойдет. В лаборантской задвигали стулом, наверное, выбираясь из-за стола…
Александр Юрьевич оказался молодым еще мужчиной, лет, наверное, около тридцати пяти, волосы у него были каштановые, а глаза настолько темные, что Лиля таких и не видела никогда. В книгах такие назывались "жгучими".
— Вы – посмотреть музей? — в голосе директора звучала готовность провести экскурсию, показать тут все, видно, музей был его любимым детищем.
Про Риту и упоминать не стоило – этот человек приехал в село недавно, что он мог знать? Но вот усадьба...
Стоило Лиле сказать, что она имеет к ней отношение, что она выросла в старом доме, и ее брат нынче тут хозяин, как эти темные глаза засияли…
— Не может быть! Сколько раз я хотел напроситься в гости, увидеть это все изнутри – сам дом, остатки служб…походить по этому саду. И вдруг вы приходите сами!
— А мне сказали, что вы знаете о нашем доме больше всех…
— Какое! Могу лишь предполагать, какие тайны он скрывает…Но…он ведь построен в начале девятнадцатого века, находился в ту пору в глухой провинции….и записи почти не велись, вы понимаете…прошло столько времени, и такие события с тех пор происходили... Словом, мало что сохранилось...
— Говорят, вам все-таки удалось раскопать какую-то легенду, связанную с нашим домом, — наводила Александра Юрьевича на дальнейший рассказ Лиля.
— По письмам только…по обрывкам из писем могу гадать… Давайте присядем, — директор спохватился и предложил Лиле стул, — Я читал письма Михаила Аргамакова, старинный дворянский род в ту пору такой был.... И из писем этих я узнал, что здесь, в этой усадьбе, немолодой уже помещик воспитывал двоих дочерей – Людмилу и Веру… Что случилось с их матерью, не знаю, но медицина тогда ….сами понимаете. Уходили от чах--отки…от ро--дов….
Словом, росли две девушки. Как-то к ним приехали молодые люди, и у младшей, у Веры, мог бы сложиться роман… Да что я говорю, он и сложился. Другое дело – небогатая наследница... Наверное, отец захотел найти более выгодного жениха, а этот юноша был беден… И тогда он пообещал любимой отправиться на Восток, скопить себе состояние – и сделать таки ей предложение…
Он сдержал слово…в своем роде. Вернулся - уже после Наполеоновского нашествия, настоящим бродягой, измученным странствиями, но он привез потрясающий камень, добытый в каком-то древнем хра--ме. Это была ро--ковая драгоценность, которая могла служить только богам, и то, во время особых обря--дов. Но молодой человек этого не знал… как камень попал к нему – Бог весть…
Однако его ждала горестная реальность - поместье было пусто и разорено после войны 1812 года…след семьи затерялся… Он еще надеялся…этот бедняга…уверял, что благодаря этому камню даже уме--ршая может родиться вновь, получит еще одну жизнь, перерождение…Но где этот камень теперь- никто не знает… Говорили даже, что он по--гребен на дне того водоема, что в усадьбе. По легенде, когда камень пробуждает кого-то к жизни, вода, в которую он погружен, чернеет….
***
Лиля вздрогнула, вспомнив озеро, к которому привыкла с детства, и которое на этот раз поразило ее черной водою. Она-то думала, что цвет изменился от слоя опавшей листвы на дне. Или, может быть, где-то там, на глубине, лежит торф… Она еще представила, как красиво должно быть, отражаются в такой воде облака, и как ярко смотрятся на озерной глади осенью слетевшие туда осенние листья.
Лиля одернула себя – скорее всего, так оно и есть. Торф или листья. А приписывать мистические способности драгоценному камню – это просто поверить в сказку. У нее самой богатое воображение, потому-то она и готова была…
— Теперь, когда мы познакомились, вы разрешите мне прийти – посмотреть усадьбу? — спрашивал Александр Юрьевич, прощаясь, — А почему вдруг вы заинтересовались ее историей? До этого никто никогда….Вы не продавать ли ее надумали?
— Нет. Да и дом-то не мой, а брата…
— Ну, слава Богу, а то я подумал уже, что романтичная история поможет поднять цену…Мне бы стало бо--льно, если бы старинный дом перешел в руки человека, который его не оценит, начнет перестраивать. А так… Я таю надежду, что когда-нибудь именно там будет наш музей. И, поверьте, в него будут приезжать!
Только по дороге домой, Лиля вспомнила про кота и почувствовала себя виноватой. Хозяева со своего зверя пылинки сдували, а она… Лиля вдруг испугалась, что могла не закрыть форточку, и тогда дорвавшийся до свободы Морис непременно потеряется…Она ускорила шаг.
Лиля почти всегда строила мрачные прогнозы. Для искусства это было даже хорошо – помогало сгустить краски, добиться нужного эффекта. Но в реальности – отра--вляло жизнь, не позволяло расслабиться. К счастью, такие прогнозы обычно не сбывались. Но на этот раз, уже подходя к дому, Лиля с ужасом услышала, как в усадьбе блажит кошка.
Морис не позволял себе возвысить голос, он ограничивался чуть слышным: «Мяу». Хорошо воспитанные люди должны были правильно его интерпретировать.
А тут какая-то хвостатая дама, прослышав о завидном женихе, пыталась наорать себе любовных приключений. И ведь ей это удалось, мер--завке…
Лиля увидела, что из верхнего окна постройки, бывшей когда-то сеновалом, будто дворовый кот, шмыгнул огромный Морис. Если бы он был человеком, мужчиной, явно бы сейчас подтягивал штаны. Лиля была готова сорваться за котом бегом, непочтительно схватить его за что придется, хоть за хвост.... Но Морис порысил к подвальному окошку и без колебаний, словно делал это тысячу раз, вернулся через него в дом.
Впечатлений на этот день было уже более чем достаточно. Первое, что сделала Лиля – закрыла подвальное окошко фанерой. Накормила кота – и еще раз убедилась, что Морис изменил аристократическим привычкам. Любовь пробудила в нем аппетит – он накинулся на еду так, что оставалось сомневаться — хватит ли ему запасов?
…Вечером Лиля сидела на крыльце, отдыхая от жары. Она только что полила клубнику – единственное садовое поручение, на котором настаивал брат. Стоять на траве босыми шагами, со шлангом в руках оказалось неожиданно славно – точно впервые за много лет она делала самое естественное дело на свете – поила истомленные от зноя растения, и любовалась радугой, возникшей в распыленной воде. Сияющей, яркой, переливающейся радугой. Лиля словно детство вернулась.
Но тут она услышала, как открылась калитка, и поспешно встала. Наверное, кто-то пришел к брату, или его жене – не зная, что хозяева уехали. А здесь только она – временная «смотрительница» усадьбы – в простом домашнем платьице, и ноги грязные после огорода, она не успела их помыть.
Еще больше смутилась Лиля, увидев Александра Юрьевича. Надо же было, чтобы он решил воспользоваться ее приглашением – и посетить усадьбу в тот же день. Вот уж экскурсию сегодня она точно проводить для него не станет! Дома не прибрано. Но нежданный гость, несколько раз извинившись, попросил лишь одного – он хотел взглянуть на таинственное озеро.
Пожалуй, это был единственный вариант прогулки, который в этот жаркий вечер не раздражал. Лиля довела Александра Юрьевича («Можно просто Саша, а то каждый раз, когда слышу имя-отчество, напоминаю себе, что я не Пушки) до мостков – и замерла. Вода была такой, какой Лиля всегда ее помнила – обычной, прозрачной, можно водоросли разглядеть на дне.
Саша надолго заждержался на краю мостков – Лиля вернулась на берег, она боялась, что их двоих старые доски не выдержат. А потом они оба устроились на скамье, что стояла у озера, на крошечной импровизированной набережной.
— А там что? Вы там бывали? — Саша кивнул на островок.
И Лиля в очередной раз удивилась его живому интересу. Похоже, он никогда не задавал вопросов из вежливости.
— Была когда-то давно. Ничего интересного, просто кусочек земли. Весною его затапливает, и тогда ива поднимается прямо из воды. Расскажите мне лучше про этот камень… Он по нынешним временам дорогой?
Саша слегка улыбнулся ее наивности:
— Даже по нынешним временам такие вещи не имеют цены, особенно для приверженцев веры…. Но неизвестно, был ли этот камень вообще – ведь в письмах до нас дошли лишь слухи.... И как бы там ни было, скорее всего, камень никогда не будет найдет. Особенно, если он покоится на дне этого водоема. Кстати, какая тут глубина, вы знаете?
Лиля пожала плечами:
— У берега мелко. Самое глубокое место – дедушка вроде бы говорил – метров пять. Или десять… Не помню. Но илистое дно. И найти тут драгоценность не легче, чем тот бриллиант в «Титанике», который бабушка швырнула на дно океана. А что, кстати, вы говорили, о роковых камнях?
— Есть такие истории, что диву даешься. Взять хоть аметист, который привезли Дели в середине девятнадцатого века. Знаете о нем? Он тоже был взят из храма…И попал в руки писателю Эдварду Герон-Аллену. С тех пор беднягу покинула удача. Представьте себе, даже когда он попытался подарить аметист друзьям, то возвращали ему подарок. Такую ценность -и возвращали!
Тогда писатель выбросил камень в канал, надеясь – и не без основания – что навсегда избавился от него. Но ловец устриц достал аметист из воды, продал перекупщику… А тот отнес его в Музей естественной истории, где работал Герон-Аллен. Перепуганный мужчина спрятал камень в семь коробочек и отдал на хранение в банк, распорядившись достать его лишь спустя три года после его сме--рти. Так что бывает и такое…
Лиля невольно улыбнулась. В тот вечер Саша рассказал ей немало историй, связанных с бриллиантами и опалами, изумрудами и рубинами. Владельцев «прок--лятых камней» неизменно ждала трагическая см---ерть.
А совсем поздно, когда Лиля собиралась ложиться, ей позвонила старая учительница.
— Простите за беспокойство, может быть, вы уже спали… Но я вспомнила, кто мог бы рассказать вам о Рите. В нее тогда был влюблен мальчик – сейчас он, конечно, уже взрослый, у него своя фирма. Тогда… когда это все случилось…он очень переживал… И я слышала, что он даже пытался создать что-то вроде приемника… знаете, который улавливает «белый шум»?… Голоса тех, кто уже за чертой… Он все хотел спросить у Риты – была ли это случайность, или она сама пошла на это? И, если да, то почему?
***
Клавдия Романовна была аван--тюристкой и знала о себе это. В жизни она довольствовалась малым, возможно, потому и задержалась в комнатке в коммуналке на всю жизнь.
В последние годы Клавдия Романовна рисковала. После ухода на тот свет тихого соседа, старичка не от мира сего, в освободившуюся комнату могли вселиться молодые энергичные соседи, целеустремленные, как борзые собаки. И, конечно, у них было бы две цели – сделать ремонт и выжить Клавдию Романовну, чтобы завладеть квартирой полностью. Вернее, в обратной последовательности. Сначала – выжить, а потом довести старинную квартиру до ума.
Со стариками в таком случае разбирались по-разному. В одних случаях искали подходы, подбирали жилье для переезда. Почему бы вместо комнаты под крышей в старинном доме, не переселиться в однокомнатную хрущевку или малосемейку на первом этаже? Убеждали, улещивали доплатой. В других случаях, Бога не боясь, просто угрожали или создавали невыносимые условия, так что старик или старушка готовы были на что угодно, лишь бы сбежать от своих му--чителей.
Хотя Клавдия Романовна не отличалась робостью, и умела сказать твердое «нет», она всё-таки с трепетом ждала – кто станет новым хозяином освободившейся комнат?. И ей повезло – жилье купила Лиля. Вместе с братом ей удалось привести квартиру в порядок, при этом она учитывала мнение Клавдии Романовны, и ни разу не потребовала у нее денег на побелку краску и прочие стройматериалы.
А когда с хлопотами было покончено, и Анатолий тут появляться перестал, Клавдия Романовна и Лиля зажили душа в душу. Женщины понимали, что в глазах общества каждая из них выглядит «странной», но друг друга они вполне устраивали.
«С наступлением старости человек может все меньше и меньше», — к Клавдии Романовне, похоже, это утверждение не относилось. В ней просто бил фонтан жизнелюбия, и она знала, что останется такой до конца дней своих. За долгий век она сменила множество работ. Была учительницей начальных классов, администратором в молодежном театре, фотографом, репетитором французского языка, а в лихие девяностые торговала на рынке рыбой. Зимой самое, что ни на есть каторжное дело – целый день на морозе, и рыба тоже – смерзшаяся, ледяная…
Клавдия Романовна курила сигарету за сигаретой, а в особо холодные дни у нее была при себе фляжка с коньяком. Давно бы ее уволил хозяин за такое самоуправство, но торговала Клава отлично, к ней шли постоянные покупатели, селедку, навагу и рыбные котлеты покупали у нее даже те, кто десять минут назад не собирался этого делать. Она умела – окликнуть, пошутить, убедить… И еще – она никогда не просила у хозяина прибавки к зарплате, сколько давали – столько и брала.
И даже в эти годы, вернувшись домой с покрасневшими, прихваченными морозом руками, Клава не жалела себя и другим этого не позволяла. Она подолгу грелась в ванной, а потом устраивалась с постели с очередной книгой. Читала она по-русски и по-французски, этому языку ее обучила бабушка, а ту — в свою очередь, ее мать, это была память о дворянском роде, в которому они когда-то принадлежали.
— У меня прекрасная работа, - говорила она окружающим, — Целый день на свежем воздухе… И этот запах моря…
— От селедки?
— Какая разница. Запах моря. Общение – ко мне приходят такие разные люди. Рюмочка коньяка…. Что еще надо для счастья?
Клавдия Романовна была искренне рада и считала подарком судьбы, то что в доме ее поселилась талантливая писательница, которая, к тому же, не страдает звездной болезнью и не водит к себе толпы гостей, которые мешали бы жить старой соседке.
И Клавдии Романовне было жаль, что Лиля уехала надолго. Они нередко по вечерам сидели вместе – за чаем или за бокалом вина, и говорили обо всем на свете. Теперь оставалось только одно – время от времени звонить соседке, и расспрашивать, как ей живется в старинной усадьбе. Кот Морис насмешил Клавдию Романовну, она сожалела, что у нет такого колоритного зверя и предложила по осени кого-нибудь завести: «Можно осчастливить какого-нибудь помоечного кота, Лилечка… Или, например, ворона… Научим его говорить…Можно даже по-французски».
История с прудом чрезвычайно заинтересовала Клавдию Романовну. И только ей, старой соседке, рассказала Лиля о своей сестре. Когда же она добавила, что мальчик, с которым дружила Рита – впрочем – какой мальчик, давно уже взрослый мужчина – живет в городе, у него своя фирма, и он пытается найти способ связаться с подругой, которая давно уже не том свете, Клавдия Романовна не высмеяла Лилю, а загорелась отнюдь не по-старчески.
— Лилечка, я найду его и все узнаю…Непременно!
— Клавдия Романовна, не думайте даже… Так он вам всё и расскажет…Наоборот, тут можно все испортить неосторожным словом, напористостью…
— Расскажет, вот увидишь! Я обведу его вокруг пальца.
Лиля только вздохнула на том конце, услышав в голосе старушки знакомые интонации. Они означали, что Клавдию Романовну не остановить.
Разговор состоялся в воскресенье, а уже в понедельник Клавдия Романовна узнала, где находится нужная ей фирма, и, благодаря многочисленным знакомствам, выведала кое-что об ее хозяине. Человек гордый, насмешливый и эксцентричный, он был трудным начальником для своих подчиненных, и многие увольнялись, не выдержав его причуд. Игорь до сих пор не был женат, и всякая сентиментальность ему вроде тоже была чужда.
Поэтому первоначальный план Клавдии Романовны – заявиться к нему этакой интеллигентной старушкой и все выведать в душевном разговоре – рухнул. Ни на какой пустой разговор босс не будет тратить время, это ясно.
Но в тот же вечер она позвонила Лиле, и с плохо скрытым ликованием сообщила:
— Лилечка, он ищет уборщицу…
— Ну и что? – не поняла Лиля, потом стала догадываться, — Вы предлагаете мне взять на себя такую роль? Клавдия Романовна – это уже слишком… Это- перебор.
— Вовсе не тебе. Я пойду.
— Вы?!
— Твой тон – это просто неуважение. Ты что, думаешь, что я не удержу в руках швабру?
— Клавдия Романовна, — осторожно спросила Лиля, — Вы вчера..или сегодня – ничего не праздновали? Может, гости приходили?
— Я абсолютно трезва, — отрезала старушка и повесила трубку.
И больше ни с кем не советуясь, она отправилась в фирму. Если честно, опасение у нее вызывал лишь один момент. Что, если помещения там нужно убирать с помощью какой-нибудь умной техники, а она не разберется с инструкциями? «Чепуха, - подбадривала она себя, — Нет ничего, не справилась бы, если бы захотела…. Пусть там роботы-пылесосы, дело того стоит, чтобы перевести руководство к ним даже с китайского. Прибор, который слышит белый шум, голоса тех, кто давно уже в мире теней…как же это интересно, если правда…»
У Клавдии Романовны сверкали глаза. Да у нее гораздо больше знакомых было, которые переехали на тот свет, чем тех, кто остались на этом. Все-таки ей шел семьдесят девятый год…
***
Её, конечно, не хотели брать уборщицей в эту вылизанную до последней лестничной ступеньки фирму. Хотя, когда Клавдия Романовна начинала говорить, оживлялась и маленькие руки ее, убеждая собеседника, ткали в воздухе целую вязь жестов – ей нельзя было дать ее почтенных лет. Но паспорт, господа, паспорт! Где черным по белому было написано, то есть напечатано, что…
- Вам пенсии не хватает? – бухгалтер, по совместительству кадровик, потряс перед Клавдией Романовной ее собственным документом, перед тем, как его вернуть.
- Так прибавка полагается только с восьмидесяти. Мне еще год ждать, - скромно сказала Клавдия Романовна, - К тому же, работа со шваброй – это, как вы понимаете, бесплатный фитнес…А мне нужно держать себя в форме.
Чувствовалось, что бухгалтера подмывает спросить – кто велел старушке держать себя в форме, уж не пси--хиатр ли? А то, знаете ли, возрастные изменения…
Но в пользу Клавдии Романовны сложились звезды. Уборщица, которая прежде тут работала, и которую ждали теперь – должна была выйти из декрета только через три месяца. А всех, кто справлялся о вакансии, интересовало постоянное место. Была не была, на короткое время кадровую дыру можно было заткнуть даже этой старушонкой.
К большому облегчению Клавдии Романовны – никакой «умной техники для клининга» в фирме не имелось. А только небольшой закуток, где стоял хороший, явно дорогой пылесос, моющие средства, и Господи благослови – швабра, на которой белой масляной краской было написано «Люба».
- Приятно познакомиться, - сказала Клавдия Романовна швабре.
Убираться ей предстояло по вечерам, после того, как уйдут все сотрудники. – то есть, после шести вечера.
- С оргтехникой поострожнее, пожалуйста, - предупредил ее бородатый парень, сидевший в самом большом кабинете, ближе к дверям.
- С чем? – Клавдия Романовна подняла брови.
- Вот эти наши компьютеры, принтеры, клавиатуры… не надо протирать вашей мокрой тряпкой. И вилки, пожалуйста, из розеток не выдергивайте. А то будет как… Анекдот про дядю Васю знаете? Ну, как в реанимации пациенты в полночь на тот свет отходили, и врачи не могли ничего понять… Оказывается, являлся уборщик дядя Вася, и, наведя, порядок, аккуратненько отключал все эти аппараты, которые поддерживали жизнь…Чего зря расходовать электричество...
Оргтехники в фирме было много, и Клавдия Романовна с тех пор аккуратно переступала через толстые черные шнуры, которые вились по полу. Но в целом работа ей понравилась. Убираться ее в детстве учила мама – и так, чтобы все получалось на совесть, нигде ни пылинки.
Клавдия Романовна не спешила. Во-первых, начнешь торопиться – и непременно зайдется сердце. Во-вторых, если не суетиться, тут обнаруживалось много интересного.
Например, в приемной стоял большой аквариум, и стоило легонько постучать пальцами по стеклу, как золотые рыбки, будто дрессированные, всплывали к поверхности – за кормом. Вот ведь умные! Никогда б она так не подумала об этих созданиях… Не зря ведь говорят: золотая рыбка - память три секунды.
В шкафчике у секретарши стояло несколько бутылок с дорогим алкоголем – были такие клиенты, с которыми шеф пропускал рюмочку. Клавдия Романовна, надеясь, что ни хозяин, ни секретарша Варя не измеряют уровень напитков в бутылках с помощью линейки, в один день продегустировала ром, в другой – виски, потом – коньяк. Так и работалось веселее. Работая, она напевала.
Никто Клавдии Романовне об этом не говорил - она в свою охоту вымыла окна до хрустального блеска (не все сразу, конечно, растянула удовольствие на неделю) и с презрением щелкнула ноготками по запыленным листьям искусственного фикуса – у самой старушки дома на подоконнике был целый зимний сад. И всё цвело роскошно.
Искомый прибор Клавдия Романовна обнаружила случайно. Убираясь на полках, где стояли книги, переставляя их, она заметила, что один из томиков особенно тяжел. Взяв его в руки, она убедилась, что это и не книга вовсе, а плоская коробка, сделанная кабы не из камня. Круглое отверстие в центре, и колесико наверху – заставили ее вспомнить о радио. А его-то - или что-то в этом роде - она и искала! Лиля сказала Клавдии Романовне, что молодой человек жизнь был готов положить на то, чтобы достучаться до того света, до иного измерения.
Немедленно Клавдия Романовна покрутила колесико. Сделала она это с трепетом, будто и впрямь надеялась, что сейчас раздадутся голоса подруг, которых она давно уже проводила за черту. Но ни единого звука не донеслось до нее, сколько ни вращала она зубчатое колесо. То ли прибор не хотел говорить с ней, то ли ему требовалась какая-то особая зарядка.
Через несколько дней Клавдию Романовну предупредили о том, что у шефа завтра – день рождения, поэтому прийти ей нужно к началу рабочего дня. В течение дня Игоря Константиновича приезжают поздравлять разные важные люди, для каждого из них накрывают стол – закуски, вино… Надо будет подавать, убирать, мыть посуду.
Клавдия Романовна оскандалилась в первые же полчаса. Сначала поздравлял шефа его коллектив, сотрудники приходили толпой, с букетом цветов и заготовленными «теплыми словами». Игорь Константинович их особо не баловал – подчиненных ждали две бутылки шампанского на всех и большая коробка «Ассорти».
Уступая дорогу молодым людям, Клавдия Романовна отступила в угол, и едва не споткнулась о те клятые черные шнуры, что вились по полу в каждом кабинете. Сохраняя равновесие, она задела вазу, красивую, китайскую, тоже чей-то подарок, и не успела ее подхватить. Ваза разбилась на мелкие осколки.
- Ой, мамочки, - не удержалась молоденькая сотрудница.
Остальные затаили дыхание – что скажет шеф? А он сказал:
- На колени.
Клавдия Романовна даже не поняла сразу, что это относится к ней.
- Ну, - сказал Игорь Константинович, - Я жду. Встань на колени, и извинись. Тогда я не буду вычитать стоимость этой безделушки из твоей зарплаты. А ты знаешь, сколько она стоит?
Этого не знал никто, зато всем было известно, кто подарил вазу. Этот человек никогда не делал дешевых подарков. Пожалуй, уборщица не расплатится и за год.
Клавдия Романовна опустилась на колени медленно, обстоятельно – даже ладонью по полу провела, проверила – достаточно ли чисто, чтобы не испачкать подол.
Сотрудники отводили глаза. Всем было неловко, но шефу никто не смел перечить.
Клавдия Романовна поклонилась – лбом ткнулась в парке. И еще раз. И еще. Она слышала шепот за своей спиной.
- Это, пожалуй, уже лишнее, - сказал Игорь Константинович.
- А я не тебе кланяюсь, - пояснила женщина, - А иконе, вон, что на полке стоит за твоей спиной. Господа Бога прошу, чтобы вразумил тебя, дурака….Невесть кем себя возомнил? Так жизнь и тебя каяться заставит. Да еще как – лоб разобьешь, прощение вымаливая.
Быстрое шушуканье за спиной, чьи-то тщательно подавляемые смешки, чьи-то почти беззвучные аплодисменты были ей ответом.
Только день рождения шефа спас Клавдию Романовну от немедленной расправы. Тем не менее, она понимала, что работает последний день, и как только вечером, вымоет за гостями последнюю тарелку – ей сюда уже не вернуться. Поэтому сделать то дело, за которым она пришла, следовало именно сегодня.
Вечером шеф уехал, не попрощавшись с нею, и секретарша уже бросила ожидаемое:
-Завтра можете уже не выходить. Нет… то есть, зайдете к бухгалтеру, за расчетом.
И, вытерев на прощанье – до зеркального блеска – стол шефа, Клавдия Романовна, перед тем, как уйти – сняла с полки то, что она поначалу приняла за увесистый книжный томик – и опустила его в свою сумочку. Завтра или послезавтра пропажу, конечно, обнаружат, но может, прибор заговорит с ней именно этой ночью?
***
Клавдия Романовна сидела в своей комнате и рассматривала небольшую коробочку, лежащую перед ней на столе. Она была серого цвета, гладкая, и, как теперь видела старая женщина - изготовлена из металла. Цельный, простой без изысков корпус. Лишь на передней части в виде орнамента закреплены продолговатые зеленые кристаллы, напоминающие обычное стекло.
Одно-единственное колесико, которое можно вращать, и отверстие, из которого должен доноситься звук.
Но как ни крутила колесико Клавдия Романовна, до нее по-прежнему не доносилось ни звука. Приемник молчал, а может быть, он никогда и не подавал голоса. Ничего похожего на подзарядку к нему не прилагалось. Ни шнура, ни вилки, ни места, куда можно вставить батарейки. А тяжелая-то какая штука… Будто свинцовая.
- Ну, скажи что-нибудь…. Ну, пожалуйста… - Клавдия Романовна обращалась к загадочному прибору уже совершенно по-детски, и, конечно, ответа не получила.
Она не знала, что ей делать теперь – вернуть приемник утром в кабинет Игоря Константиновича – или сделать вид, что вообще не брала его. А может, все рассказать бывшему шефу? Про то, что судьбой Риты заинтересовалась ее сестра, и что в усадьбе происходят загадочные события… Но после той сцены, что произошла между ними – общаться с мужчиной ей не хотелось.
Клавдия Романовна была возбуждена, нынешний день вместил слишком много впечатлений. Она знала, что вряд ли уснет и пыталась успокоиться с помощью привычных, почти ритуальных действий. Пошла на кухню, чтобы вскипятить чайник и заварить себе чаю. Хотя пенсия ее была совсем маленькой, она неизменно покупала хороший, душистый чай – это была ее единственная роскошь. И сейчас она держала в руках чашку, а напиток пах травами, летом, медом…
Потом Клавдия Романовна тщательно готовилась ко сну. Долго умывалась, расчесывала волосы… Тянула время, чтобы почувствовать хоть какую-то усталость, ощутить, как слипаются веки. Бывали ночи, когда она ворочалась едва ли не до рассвета, а потом приходилось вставать, и тогда она особенно отчетливо чувствовала свою старость и немощь.
Но на этот раз уснула она неожиданно быстро и крепко, «камушком в воду» ушла в небытие – как говорила когда-то еще ее бабушка.
А проснулась глубокой ночью – время приближалось к часу. И ведь не сама по себе проснулась – ее разбудил этот странный приемник. Сначала Клавдия Романовна не поверила, ей показалось, что она видит сон. Слабо, но отчетливо светились продолговатые зеленые кристаллы, и серебристый свет лился из круглого окошечка. А там, в неведомом измерении – щелкало и потрескивало, там шептали на разные голоса – звуки то приближались, то удалялись. Клавдия Романовна не притрагивалась к колесику, не искала нужную ей радиоволну – внутри приемника сама собой шла жизнь.
Поверив в происходящее, старушка приподнялась и склонилась к загадочному аппарату.
- Вы не могли бы говорить отчетливее? – попросила она, - Обычно я не жалуюсь на слух, но сейчас никак не могу разобрать….Что вы хотите?
Снова зацокало, засвистело и зашипело – совсем рядом, Клавдия Романовна даже вздрогнула. А потом будто кто-то приблизил губы с той стороны – и слова уже слышались ясно, хотя и голос был не вполне человеческий, странно растягивающий звуки.
- В первооооое поооолнолуууние июля….в то время, когда луууунная дорожка коснется оооострова…..тааам клююч, там новооое рооождение……
…Серебристый свет гас медленно, будто в кинозале. Вот уже и кристаллы померкли… Оживет ли приемник еще раз, и если да – то когда это случится? А может быть те, кто сейчас говорил с ней– уже сказали все, что хотели, и не собирались больше возвращаться?
Вот теперь Клавдия Романовна медлила, теперь отчаянно не хотелось ей возвращать приемник его владельцу. Ведь будет еще ночь – и тогда, может быть, она узнает немного больше?
Утром она всюду носила приемник с собой: и в ванную его взяла, когда умывалась, и кофе пила, не спуская взгляда с радио, а когда пошла на балкон, чтобы выкурить сигаретку – не смогла оставить приемник в комнате.
Сигарета уже готова была обжечь пальцы, и Клавдия Романовна собиралась потушить ее о перила, когда она увидела идущего по двору бывшего своего начальника. И он ее увидел сразу. Их глаза встретились.
- Верните! – сказал он, - Верните то, что вы взяли! Ведь никто не мог этого взять, кроме вас…
Вроде бы не повышая голоса, он произнес это, но она его услышала. И от неожиданности, от того, что ее застигли на месте преступления, обвинили в воровстве – руки Клавдии Романовны задрожали, и приемник выпал из них. Он летел вниз, и старая женщина закрыла ладонью рот, чтобы сдержать крик.
Игорь Константинович не понял сначала, потом бросился, чтобы подхватить свою драгоценность, не дать ей удариться о землю, но не успел. Приемник грянул об асфальт, металлический корпус разлетелся, ну хуже всего было то, что его содержимое – что бы оно собой не представляло – взметнулось стеклянными брызгами.
Игорь Константинович взмахнул кулаками и закричал:
-Будьте вы прокляты!
Она видела его закинутое, обращенное к ней лицо. Сейчас оно было залито слезами.
- Простите…я….
Клавдия Романовна пыталась сказать, что она не хотела – все произошло случайно. Она понимала свою вину – и отступила вглубь комнаты. Сейчас в дверь позвонят, и ей придется столкнуться с разъяренным человеком, труд жизни которого она загубила безвозвратно. Вот теперь она искренне была готова встать на колени.
Но никто не позвонил. Игорю Константиновичу больше не было дело до старухи. Приемник был разбит, и никто не мог вернуть его.
Клавдия Романовна долго стояла у запертой двери, готовясь открыть ее, чуть только она услышит шаги на лестнице. Но на площадке была тишина.
***
- Да не может быть, - говорила Лиля, и Клавдия Романовна издали чувствовала, как она взволнована, - Вы уверены, что слышали именно эту фразу?
- Именно эту, - подтвердила старушка, - Но я не понимаю, что она значит.
О каком острове идет речь?
- Кажется, это понимаю я…Спасибо вам огромное. Жаль, что так получилось, конечно, но главное – мы имеет хотя бы эту зацепку….
- Но где ты возьмешь остров? Ты куда-то поедешь?
- Я не поеду, я поплыву….
Лиле уже не хотелось объяснять дальше - ей не терпелось посмотреть, когда в июле будет полнолуние, и Клавдия Романовна поняла, как мечтается ее молодой собеседнице поскорее положить трубку.
- Будь осторожна, дорогая, - сказала она.
Лиля собиралась попрощаться на шутливой ноте, но интонация не шла. Напротив, интуиция говорила ей, что старушка была права, что осторожность понадобится, более того – каждый неверный шаг может иметь последствия катастрофические.
Лиля пыталась вспомнить – нырял ли кто-нибудь в этом озере -и не могла припомнить этого. Один раз они с Толиком вздумали неподвижно полежать на воде - раскинув руки и закрыв глаза – чем привели деда в полное смятение. После этого им даже хотели запретить купания.
«А если в ночь полнолуния вода снова станет черной и вязкой, как тогда?» - вдруг подумала Лиля.
Окончание далее...
Источник
канал Чёрная метка
Впрочем, брат мог бы не приманивать Лилю загадками и тайнами, так как чувство долга было чрезвычайно развито в молодой женщине. Анатолий очень редко просил ее о чем-то, зато сам всегда был готов прийти не помощь. Поэтому Лиля собралась, записала соседке Клаве телефон родового гнезда прямо на обоях («Не придется искать, стена то не убежит», - говорила старушка) и на рассвете следующего дня выехала, чтобы к полудню уже оказаться в доме, в котором не была уже несколько лет.
***
Холодильник оказался забит под завязку. Морис мог не беспокоиться. На ближайшие дни ему была оставлена еда в пластиковых контейнерах, на более отдаленный срок ее следовало приготовить: мясо, рыба и разные дары моря ждали своего часа.
— Поделишься? — взглядом спросила Лиля у кота.
Морис смотрел на нее холодно и отстраненно – он считал унизительным для своего достоинства считать людей за равных. Лилю он знал недостаточно хорошо, поэтому запрыгнул на полку, прибитую специально для него. Оттуда он мог наблюдать за всеми так, как и чувствовал себя, взирая сверху вниз. А дотянуться до кота можно было только встав на стул. Морис боялся, что эта …шапочно знакомая с ним особа, кинется гладить его, а то – упаси кошачий бог – и тискать. От такого унижения Морис не оправился бы до конца дней своих.
— Он по-прежнему гадит на телевизор? — спросила Лиля у брата.
Анатолий рассказывал ей, что Морис игнорировал любые виды наполнителей для лотка, как и сам лоток. Порой, если погода была хороша, он справлял свои дела на лужайке перед домом. Если же выходить не хотелось, своим туалетом он считал газету с программой, неизменно лежавшую на большом старом телевизоре.
— Мы его выкинули, — сказал Анатолий, — Телевизор то есть. Зачем он нам? Все можно посмотреть в интернете. А Морис его терпеть не мог…И да… он сделал так, что от ящика уже несло как от выгребной ямы.
Валентина позвала на последний перед их отъездом обед. Через час супругам предстояло быть в аэропорту. Запивая бутерброды крепким кофе, Лиля слушала, какой у кота режим дня, где лежит пупырчатая рукавица для чесания, и чего делать нельзя ни в коем случае – иначе разочарованный Морис просто покинет этот дом.
— Подожди, я запишу на диктофон, — сказала Лиля брату, — Все это невозможно удержать в голове, записать – вернее.
Когда же за супругами закрылась калитка, молодая женщина сказала коту, который не мигая смотрел на нее своими колдовскими глазами.
— Значит, дружок, перед нами стоят две задачи. Чтобы ты: а – не сбежал, бэ – не похудел. Справимся?
Морис презрительно отвернулся. Их величество не собиралось давать никаких обещаний этой горничной-недотепе.
…У Лили всегда был план на день, которого она старалась придерживаться – что бы ни случилось. Ежедневно нужно было написать десять страниц. Стоило отложить работу на день-два, как Лиля «выпадала» из своей истории, герои становились не живыми, а картонными, и дальнейшая работа давалась с большим трудом.
Было время, Лиля писала даже со сломанной правой рукой, поудобнее примостив ее на подлокотнике кресла. Но нынче отчего-то она не могла ничем заниматься.
Стараясь не смотреть лишний раз на Мориса, Лиля разделила между собой и котом нежный печеночный паштет со сливочным маслом, налила еще одну чашку кофе, а потом по витой лестнице поднялась на чердак, где хозяева всё хотели устроить второй этаж с комнатами, но так и не собрались.
Брат давно спрашивал ее – не хочет ли она взять с собой какие-то вещи, на память о детстве. Но видно тогда время еще не пришло, а настало оно только теперь. Лиля оглянулась, и легкая улыбка тронула ее губы. Толик был таким же как она – похоже, он ничего не выбросил. Тут, на чердаке, только веники для бани, что сушились, подвешенные – лишь они менялись. А все остальное было так знакомо…Часы с кукушкой, которые давным-давно сломались, но ни у кого не поднялась рука от них избавиться, поскольку кукушка-то в них осталась, она жила где-то там, в глубине… Птичья клетка, где раньше обитала пара попугаев. Голубая самочка даже снесла крохотные, с ноготок, яички, но из них так и не вылупились отчего-то птенцы.
А вот целый ящик, полный сокровищ. Пластмассовый красный шарик с глазком – посмотришь в него, и перед тобою объемная картинка – ветки яблони в цвету. Наборная шариковая ручка – в прозрачном кристалле, венчающем ее, в маслянистой жидкости, плавал тюльпан. Говорили, что такие ручки делали заключенные. А вот и сокровище деда – кинопроектор. И пленки… Дед снимал сцены из жизни семьи на простенькую кинокамеру, а потом показывал детям эти немудренные фильмы. Как они их любили!
В тот же, первый вечер, убедившись, что Морис не ускользнул на прогулку в сад, Лиля устроила импровизированный кинозал в гостиной, где были наклеены однотонные светлые обои. Чем не экран? Она не знала, что сейчас увидит – может быть, как они с Толиком -еще совсем маленькие – купаются в том самом незабвенном пруду, а может – это будет чей-то день рождения, когда все собирались в саду, у накрытого стола, украшением которого служил бабушкин яблочный пирог. На какой-то миг Лиля почувствовала себя маленькой, точно детство и вправду вернулось…
Она настраивала проектор, позабыв как это делается – а ведь дедушка объяснял им когда-то, и они с Толиков отлично все умели. Теперь Лиля побоялась, что «киносеанс» сорвется. Но в какой-то миг руки сами вспомнили последовательность движений, и целый черно-белый мир ожил в квадрате, отразившемся на стене.
У Лили едва не выступили слезы на глазах, когда она увидела бабушку - еще крепкую женщину в платье в цветочек (даже цвет его всплыл в памяти, коричневое платье с розовыми цветами). Но кто эта совсем юная девушка – или девочка подросток, что ведет за руки их двоих? Лилю, которой года три, не больше и Толика, которому вряд ли больше семи. Девушка была удивительно похожа на всех женщин их рода – та же горбинка на носу, чуть запавшие щеки, светлые, почти льняные волосы. Невозможно было сомневаться в родстве, но…
— Кто ты? — шепотом спросила Лиля девушку на экране, как будто та могла ответить ей.
Долгими июньскими вечерами теряется представление о времени. Всё кажется еще рано, всё медлит солнце склониться к горизонту, и даже когда скроется из глаз – небо еще долго остается светлым.
Лиля нырнула в детство с головой, пересматривая короткие любительские фильмы, заставившие отступить время. Где-то засмеялась, где-то поплакала, видя такими еще молодыми, такими…живыми… тех, кого не было уже на свете. А сердце все щемило, скулило тоненько, что нельзя вернуться в те годы, можно лишь оглянуться на них.
***
Девушка, так похожая на женщин их рода, больше не мелькнула нигде, осталась на одной единственной записи. Но Лиля знала, что уже не забудет ее. Что при первой же возможности спросит о ней Анатолия. Он – старший, он может что-то помнить.
Наконец Лиля убрала пленки и проектор (это будет единственное, что она попросит у брата как свою долю наследства) и, по-прежнему, не глядя на время, решила перед сном сходить еще к старому пруду.
Вернее было бы назвать этот водоем озером. Отделан человеческими руками он был лишь с одного берега – того, что граничил с усадьбой. Здесь когда-то положили узорчатую плитку, поставили скамью. Это было даже не при дедушке с бабушкой, а раньше. Теперь узора уж не было видно, меж плиток пробивалась трава, а там, где прежде все купались, где был сход в воду – теперь рос камыш. Но хороши еще были мостки, далеко уходившие, нависавшие над озерной гладью.
И Лиля прошла сейчас по доскам, которые хранили дневное тепло, и осторожно уселась на самом краю, опустила ноги в прохладную воду. Край ее легкой белой юбки от неосторожного движения тоже коснулся воды, но не утонул, а поплыл по ней.
Посреди озера был маленький островок, который, может быть, и имел рукотворное происхождение, но, насколько Лиля помнила, был тут всегда. Всего и умещалось на островке, что развесистая ива – водопадом, да серебристые заросли белокопытника.
На другой же берег – топкий, а далее густо заросший крапивой - никто и не пробовал перебраться. Там стеною вставал лес, где не было ни единой тропы, и пока дети были маленькие, их любознательность ограничивали взрослые, повторяя:
— Туда нельзя.
— Я доплыву, — уверял Толик.
— Доплыть-то, может и доплывешь, - говорила бабушка, — Да ты там из воды не выберешься – грязь, как в болоте…
— А на лодке?,
— Да что тебе там – на том берегу? Тут тебе плохо?
Нет, тут было совсем неплохо. Под присмотром кого-нибудь из стариков, можно было плескаться сколько угодно в чистой воде, правда очень холодной – неподалеку били два родника.
Дедушка говорил, что воду из них исследовали в лаборатории. В одном из ключей - вода таила больше железа, а в другом – серебра.
Тут, возле «усадебного» берега, росли кувшинки, с плотными, точно из алебастра лепестками, и тяжелым душным, будто немного ме--ртв---ым запахом. Лиля все старалась подглядеть – пока цветы не раскрылись – может быть, в них живут крошечные девочки, такие как Дюймовочка в сказке?
Сказками бабушка свои рассказы приправляла щедро. Она готова была твердить и про лешего, и про Бабу-Ягу, лишь бы Толик не просился на тот берег. Но брат рано перестал во все это верить. А Лиля, с ее воображением готова была верить и теперь.
Сейчас, когда она сидела на мостках, ей показалось, что вода в озере стала гораздо темнее, чем была прежде – теперь невозможно было увидеть дна. Может, виноват был вечерний свет – ведь не могла настолько измениться глубина? Черная холодная вода, неподвижная гладь, в которую можно смотреться как в зеркало. Интересно, Морис отразился бы в ней? Черное в черном…
Поздний ужин Лиля опять разделила с котом. На этот раз, не дождавшись ухода этой, едва знакомой женщины, Морис решил смириться с ней, и тяжелым прыжком спустился с полки на подоконник, чтобы отведать салат из кальмаров.
Обычно Лиля плохо засыпала в незнакомых местах, и даже в своем доме на колесах, приезжая куда-нибудь, часто просыпалась в час или два ночи, и лежала потом чуть ли не до рассвета. Она давно уже смирилась с бессонницей, и тратила это время на то, чтобы придумать очередной сюжетный поворот в новой своей книге.
Но этот дом был ей родным, более того, он был частью ее. И Лиля, засыпая, открыла дверь в сад, чтобы слушать соловьев, чтобы воздух в спальне впитал в себя ароматы ночи, тех цветов, что распускаются только после заката, и закрываются с рассветом. Лиля знала, что если бы она вышла в сад ночью – она увидела бы в траве зеленые галактики светлячков…
Она спала как убитая, как не спала, наверное, с самого детства. Морис тоже дремал– он игнорировал специально для него купленную лежанку, облюбовав хозяйский диван в гостиной.
В последний час перед тем, как небо на востоке начало светлеть, Морис чуть вздрогнул и открыл глаза. Несколько мгновений кот прислушивался, едва поводя большими, заостренными на концах ушами. А потом, потеряв всякий апломб, спрыгнул на пол, и подобно уличному бродяге, сбежал в соседнюю комнату и затаился там.
Он раньше всех услышал тяжелые неверные шаги, уловил хлюпающие звуки и этот неприятный запах подгнивших водорослей. Кто-то шел к дому -медленно переставляя ноги…. Будто был в дым пь-ян или…
…Когда Лиля проснулась, жаркие лучи солнца уже заливали комнату. Яркие квадраты света лежали на полу – и Лиля не сразу заметила влажные отпечатки ног. Тянулись две цепочки следов – одна в дом, другая – из дома в сад.
Лиле показалось, что ей это мерещится. Влага высыхала быстро, но еще можно было понять, что нога у незваного гостя невелика. Женщина? Подросток? И зачем было приходить, чтобы просто постоять среди комнаты – повернуться и уйти обратно.
Может, это было продолжение сна? Может, это все мерещилось? Но Морис обнюхивал пол – там, где уже почти не видны были следы – обнюхивал половицы и чуть слышно шипел. Теперь это был не избалованный аристократ – в коте появилось что-то хищное.
***
Анатолий позвонил ближе к полудню, чтобы сказать, что они с Валей добрались – и уже на месте. У Вали вид совершенно обалдевший, будто она и впрямь попала на другую планету.
— Слушай, я вчера устроила себе киновечер, — Лиля торопилась, чтобы не забыть, — Скажи, ты не знаешь, на дедушкиных пленках…вернее, на одной пленке… такая белокурая девушка гуляет с нами…маленькими. Она вроде и похожа на нас. Понимаешь, о чем я говорю?
Лиля была готова к тому, что Анатолий скажет: «Нет, не помню» Но брат помолчал несколько мгновений, а потом сказал:
— Ты, наверное, говоришь о Рите… Я не знал, что пленка где-то еще осталось…Она наша, - он решился, — Сводная сестра… или нет, подожди, как это называется... вечно путаюсь...
— Что-о? — поразилась Лиля, — И почему же я в первый раз о ней слышу?
— Потому что в том же году, когда была сделана эта запись – Рита у--то--нула в нашем старом пруду…
***
Тот суматошный, сбивчивый разговор с братом, который последовал за его поразительным признанием, на самом деле принес совсем немного информации, но послужил концом путеводной нити, за которую следовало уцепиться и ни в коем случае не упустить. Рита была дочерью матери – от первого брака. Для матери это замужество продлилось очень недолго, чуть более трех лет
— Короче ей очень досталось тогда, — Анатолий делился теми обрывками фраз, услышанными давным-давно, которые только и были ему известны, — С тем мужем она жила как в темнице. Ей очень хотелось иметь ребенка. Мама родила Риту, и с тех пор, кажется, осталась одна. А потом уже… очень нескоро… вышла замуж за нашего отца. Поэтому у нас такая разница в возрасте. Неудивительно, что ты не помнишь Риту.
— Но почему я никогда не слышала о ней ранее? Это же неестественно — мама должна была рассказать нам о ней. А фотографии в альбомах? А вещи? Обычно родные всё это бережно хранят. У нас же нет ничего… И почему ты говоришь – сводная? Если у нас одна мать – это значит единоутробная… Самая настоящая родная сестра. То-то я заметила, как она похожа на маму… и на бабушку…
…Валя на том конце провода уже звала мужа, она куда-то торопилась, и Анатолий отвечал сестре почти односложно:
— Почему нет фотографий? Когда это случилось….Мама переживала очень. Чуть с ум--а не сошла. Поэтому от нее все спрятали – и снимки, и вещи…Это была такая бо--ль…на эту тему никогда не говорили.
— Но как это произошло? И в каком году?
— Слушай, давай потом поговорим…Когда я вернусь…Иду, иду, — отвечал Анатолий жене.
Лиля осталась сидеть в старом кресле, телефонная трубка на коленях, брови сведены в одну черту – молодая женщина задумалась. Сам факт, что от нее скрыли столь близкую родственницу – не давал ей покоя. Ну, ладно, Толик, как свойственно мужчинам, мог не считать это важным. Ведь Рита умерла так давно, что и брат ее едва помнил. Что же о ней говорить…Но даже мама перед своим уходом – у нее было больное сердце, и она ушла у Лили на руках – не обмолвилась ни словом…
Нет, так негоже… Если мама настолько любила свою старшую дочку, она должна была всё-все рассказать о ней младшим детям, чтобы они пронесли образ Риты через всю жизнь, в свою очередь говорили бы о ней со своими детьми и внуками. Память – это что-то вроде вечной жизни. А мама и ее близкие сделали так, что Риты вроде, как и вовсе не было.
Кто мог рассказать об этой девушке, которую Лиля еще не осмеливалась даже в мыслях назвать своей сестрой? Толик так и не сказал, в каком году ее не стало. Но семья жила здесь, значит, Рита ходила в местную школу, ее могли знать здешние старожилы… даже наверняка знали.
Село, к которому территориально относился старый барский дом, находилось совсем рядом, и Лиле не хотелось садить за руль «дома на колесах» - в определенных случаях машины и впрямь выглядела слишком громоздкой. Почему бы не пройтись – прямо до села шла дорога, выложенная из тяжелых бетонных плит. Лиля шла, едва не забыв о цели своего путешествия, наслаждаясь медвяным запахом цветов, названия которых не знала, и сладкой дикой клубникой, растущей по обеим сторонам дороги.
Первой на пути ей встретилась школа. Лиля не учла, что уже начались каникулы, и здание опустело. Но сторож, которому предстояло сидеть тут все лето, дал ей адрес одной из учительниц, которая проработала в этой школе долгие годы, и должна была помнить Риту.
— Любовь Петровна уже на пенсии – еле выпросилась, чтобы ее отпустили. Не хватает учителей у нас, все по два-три предмета ведут. А она уж с палочкой – еле доходила до работы. А живет она рядом – вы зайдите, постучите, наверняка дома сейчас.
Лиля не хотела обнадеживать себя заранее, и когда стучала в дверь маленького домика, твердила себе, что старая учительница вряд ли ей чем-то поможет, ведь это только предположение, что Рита училась в этой школе (Лиля сама до сих пор не могла поверить в существование сестры, а чтоб ее еще и другие помнили….)
Ей открыла очень грузная женщина, тяжело опиравшаяся на палку. Но взгляд у нее был строгий, даже грозный. Наверное, дети в классе ее побаивались. Лиля стала объяснять причину своего визита, и Любовь Петровна, неожиданно кивнула, и сделала знак войти.
Комната старой учительницы тоже была будто из прошлого. Немного сыро, и этот запах погреба – может быть от вещей, которые долгое время лежали в шкафу. Вышивки на стенах, фигурка балерины на трюмо, стол, покрытый вязаной скатертью.
— Рита Барова, — сказала учительница, — Для нас всех было трагедией, когда это случилось. Летом, незадолго до того, как начались занятия в школе… Она должна была пойти в выпускной класс…
— А…а как это случилось? — осмелилась спросить Лиля, — Просто неосторожно купалась?
— Ее нашли родные. Рано утром. Она лежала в воде лицом вниз…Рита не захлебнулась, у нее просто остановилось сердце. Причем она не баеволела. Крепкая, красивая, полная сил девушка… Будто она увидела что-то в глубине… Хорошо, что наш директор музея еще не докопался до этой истории. Он молодой, приехал только прошлым летом У нас есть что-то вроде краеведческого музея…или музея сельского быта, не знаю как назвать…
— А почему… хорошо?
— Он откопал тут какую-то историю, связанную с усадьбой, с ее прежними хозяевами….и с драгоценным камнем, привезенным из Индии…Если бы он услышал про историю Риты – он связал бы эти события воедино…Разговор с братом послужил концом путеводной нити, за которую следовало уцепиться и ни в коем случае не отпустить.
***
— Какая она была? — спросила Лиля.
Ей очень важно было это узнать. Ведь в ее собственном окружении никого не осталось, кто помнил бы Риту. Ушли родители, дедушка с бабушкой. А Толик в ту пору был ненамного старше самой Лили.... Отчего же собственная память так подвела ее, что о существовании сестры она узнала только вчера?
Теперь Лиля жадно смотрела на Любовь Петровну. А та унеслась мыслями в прошлое.
— Обаятельная была девчушка…. Не скажу, что красавица. ..Но вокруг нее всегда вились дети. И взрослые ее с удовольствием слушали. Вроде ничего особенного не говорит, а как-то само собой выходит смешно. Ее любили. А она любила камни.
— Что-о?
— Ну вот знаете... расскажу, поймете вы меня, или нет.... вот представьте - засыпают щебенкой дорожки, площадки… Все пройдут по этому щебню, никто на него и не взглянет. Что в нем? Серый, скучный… А Рита – еще маленькая была, присаживалась на корточки, и начинала перебирать эти камушки по одному. И ведь непременно отыщет особенные. Я в этом не сильна – это был кварц, наверное… Прозрачные такие камни… Она вообще все это любила… Секретки делать – ну, как дети играют... Надо... закопать в ямку какие-нибудь свои детские сокровища, стеклышком прикрыть и смотреть. Ручка у Риты была шариковая, там на конце кристалл, и в нем тюльпанчик крошечный плавал… Все ребята ей завидовали.
— Да, да…., — кивала Лиля.
— У нас ведь тут сами знаете, какие родители у детей. Простые люди… Но у одной девочке тогда старший брат выучился, стал археологом, жил в Мурманске. И он прислал оттуда для Риты камень – одна сторона как обычный булыжник, а другая - гладкая, смотришь – словно озеро с розовой застывшей водой. Этот камушек стал ее талисманом. Я ей всё говорила: «Ты, Рита, наверное, геологом станешь. Или ювелиром…» Она смеялась. Что теперь говорить – она ребенком ушла… Не успела понять о себе ничего.
— А что за легенда, вы говорите, о нашем старом доме? Рита ее знала?
— Это вам Александр Юрьевич подробно расскажет. У нас раньше было две школы – на обоих концах села: на одном - старая, на другом - новая. Село большое было, из него поселок хотели делать. А потом заводик наш закрылся, народ без работы разъезжаться стал, и детей еле-еле на одну школу осталось. Тогда старое здание и опустело. И вот Александр Юрьевич в нем музей устроил.
А мы только знали, что усадьба ваша очень старая.
И, если бы в ней до сих пор люди не жили, не поддерживали ее в божеском состоянии – она бы давно развалилась. Сходите в музей, право…Постойте... Может быть, предложить вам попить? С дороги всегда пить хочется. У меня в холодильнике есть абрикосовый компот….
Лиля, поблагодарив, отказалась, и простилась со старой учительницей.
Будучи писательницей, она терпеть не могла детективов. Ей казалось, что главное старание автором – до конца держать читателей в дур--аках, подсовывая им все ключи и не открывая разгадки. Так, чтобы в конце те воскликнули: «Да как же всё, оказывается, было просто, всё на виду, а мы не догадались!»
Но сейчас, спеша к музею, Лиля как раз чувствовала себя сыщицей из детектива.
…Школа действительно была старой – трехэтажное здание, грязноватая уже штукатурка, на верхнем этаже выбиты большие окна – наверное, в спортивном или актовом зале. Музей находился на первом этаже и занимал два класса. Лиля шла по пустому коридору, двери в музей были открыты, но, когда молодая женщина заглянула туда, ей показалось, что никого нет и тут.
Потом она услышала какое-то движение в маленькой лаборантской, примыкающей к одному из классов, и окликнула подчеркнуто громко:
— Мо-о-ожно?
— Да, — сразу откликнулся мужской голос.
Он был низким и звучным. Хороший голос для учителя, не захочешь, а прислушаешься. Для директора тоже подойдет. В лаборантской задвигали стулом, наверное, выбираясь из-за стола…
Александр Юрьевич оказался молодым еще мужчиной, лет, наверное, около тридцати пяти, волосы у него были каштановые, а глаза настолько темные, что Лиля таких и не видела никогда. В книгах такие назывались "жгучими".
— Вы – посмотреть музей? — в голосе директора звучала готовность провести экскурсию, показать тут все, видно, музей был его любимым детищем.
Про Риту и упоминать не стоило – этот человек приехал в село недавно, что он мог знать? Но вот усадьба...
Стоило Лиле сказать, что она имеет к ней отношение, что она выросла в старом доме, и ее брат нынче тут хозяин, как эти темные глаза засияли…
— Не может быть! Сколько раз я хотел напроситься в гости, увидеть это все изнутри – сам дом, остатки служб…походить по этому саду. И вдруг вы приходите сами!
— А мне сказали, что вы знаете о нашем доме больше всех…
— Какое! Могу лишь предполагать, какие тайны он скрывает…Но…он ведь построен в начале девятнадцатого века, находился в ту пору в глухой провинции….и записи почти не велись, вы понимаете…прошло столько времени, и такие события с тех пор происходили... Словом, мало что сохранилось...
— Говорят, вам все-таки удалось раскопать какую-то легенду, связанную с нашим домом, — наводила Александра Юрьевича на дальнейший рассказ Лиля.
— По письмам только…по обрывкам из писем могу гадать… Давайте присядем, — директор спохватился и предложил Лиле стул, — Я читал письма Михаила Аргамакова, старинный дворянский род в ту пору такой был.... И из писем этих я узнал, что здесь, в этой усадьбе, немолодой уже помещик воспитывал двоих дочерей – Людмилу и Веру… Что случилось с их матерью, не знаю, но медицина тогда ….сами понимаете. Уходили от чах--отки…от ро--дов….
Словом, росли две девушки. Как-то к ним приехали молодые люди, и у младшей, у Веры, мог бы сложиться роман… Да что я говорю, он и сложился. Другое дело – небогатая наследница... Наверное, отец захотел найти более выгодного жениха, а этот юноша был беден… И тогда он пообещал любимой отправиться на Восток, скопить себе состояние – и сделать таки ей предложение…
Он сдержал слово…в своем роде. Вернулся - уже после Наполеоновского нашествия, настоящим бродягой, измученным странствиями, но он привез потрясающий камень, добытый в каком-то древнем хра--ме. Это была ро--ковая драгоценность, которая могла служить только богам, и то, во время особых обря--дов. Но молодой человек этого не знал… как камень попал к нему – Бог весть…
Однако его ждала горестная реальность - поместье было пусто и разорено после войны 1812 года…след семьи затерялся… Он еще надеялся…этот бедняга…уверял, что благодаря этому камню даже уме--ршая может родиться вновь, получит еще одну жизнь, перерождение…Но где этот камень теперь- никто не знает… Говорили даже, что он по--гребен на дне того водоема, что в усадьбе. По легенде, когда камень пробуждает кого-то к жизни, вода, в которую он погружен, чернеет….
***
Лиля вздрогнула, вспомнив озеро, к которому привыкла с детства, и которое на этот раз поразило ее черной водою. Она-то думала, что цвет изменился от слоя опавшей листвы на дне. Или, может быть, где-то там, на глубине, лежит торф… Она еще представила, как красиво должно быть, отражаются в такой воде облака, и как ярко смотрятся на озерной глади осенью слетевшие туда осенние листья.
Лиля одернула себя – скорее всего, так оно и есть. Торф или листья. А приписывать мистические способности драгоценному камню – это просто поверить в сказку. У нее самой богатое воображение, потому-то она и готова была…
— Теперь, когда мы познакомились, вы разрешите мне прийти – посмотреть усадьбу? — спрашивал Александр Юрьевич, прощаясь, — А почему вдруг вы заинтересовались ее историей? До этого никто никогда….Вы не продавать ли ее надумали?
— Нет. Да и дом-то не мой, а брата…
— Ну, слава Богу, а то я подумал уже, что романтичная история поможет поднять цену…Мне бы стало бо--льно, если бы старинный дом перешел в руки человека, который его не оценит, начнет перестраивать. А так… Я таю надежду, что когда-нибудь именно там будет наш музей. И, поверьте, в него будут приезжать!
Только по дороге домой, Лиля вспомнила про кота и почувствовала себя виноватой. Хозяева со своего зверя пылинки сдували, а она… Лиля вдруг испугалась, что могла не закрыть форточку, и тогда дорвавшийся до свободы Морис непременно потеряется…Она ускорила шаг.
Лиля почти всегда строила мрачные прогнозы. Для искусства это было даже хорошо – помогало сгустить краски, добиться нужного эффекта. Но в реальности – отра--вляло жизнь, не позволяло расслабиться. К счастью, такие прогнозы обычно не сбывались. Но на этот раз, уже подходя к дому, Лиля с ужасом услышала, как в усадьбе блажит кошка.
Морис не позволял себе возвысить голос, он ограничивался чуть слышным: «Мяу». Хорошо воспитанные люди должны были правильно его интерпретировать.
А тут какая-то хвостатая дама, прослышав о завидном женихе, пыталась наорать себе любовных приключений. И ведь ей это удалось, мер--завке…
Лиля увидела, что из верхнего окна постройки, бывшей когда-то сеновалом, будто дворовый кот, шмыгнул огромный Морис. Если бы он был человеком, мужчиной, явно бы сейчас подтягивал штаны. Лиля была готова сорваться за котом бегом, непочтительно схватить его за что придется, хоть за хвост.... Но Морис порысил к подвальному окошку и без колебаний, словно делал это тысячу раз, вернулся через него в дом.
Впечатлений на этот день было уже более чем достаточно. Первое, что сделала Лиля – закрыла подвальное окошко фанерой. Накормила кота – и еще раз убедилась, что Морис изменил аристократическим привычкам. Любовь пробудила в нем аппетит – он накинулся на еду так, что оставалось сомневаться — хватит ли ему запасов?
…Вечером Лиля сидела на крыльце, отдыхая от жары. Она только что полила клубнику – единственное садовое поручение, на котором настаивал брат. Стоять на траве босыми шагами, со шлангом в руках оказалось неожиданно славно – точно впервые за много лет она делала самое естественное дело на свете – поила истомленные от зноя растения, и любовалась радугой, возникшей в распыленной воде. Сияющей, яркой, переливающейся радугой. Лиля словно детство вернулась.
Но тут она услышала, как открылась калитка, и поспешно встала. Наверное, кто-то пришел к брату, или его жене – не зная, что хозяева уехали. А здесь только она – временная «смотрительница» усадьбы – в простом домашнем платьице, и ноги грязные после огорода, она не успела их помыть.
Еще больше смутилась Лиля, увидев Александра Юрьевича. Надо же было, чтобы он решил воспользоваться ее приглашением – и посетить усадьбу в тот же день. Вот уж экскурсию сегодня она точно проводить для него не станет! Дома не прибрано. Но нежданный гость, несколько раз извинившись, попросил лишь одного – он хотел взглянуть на таинственное озеро.
Пожалуй, это был единственный вариант прогулки, который в этот жаркий вечер не раздражал. Лиля довела Александра Юрьевича («Можно просто Саша, а то каждый раз, когда слышу имя-отчество, напоминаю себе, что я не Пушки) до мостков – и замерла. Вода была такой, какой Лиля всегда ее помнила – обычной, прозрачной, можно водоросли разглядеть на дне.
Саша надолго заждержался на краю мостков – Лиля вернулась на берег, она боялась, что их двоих старые доски не выдержат. А потом они оба устроились на скамье, что стояла у озера, на крошечной импровизированной набережной.
— А там что? Вы там бывали? — Саша кивнул на островок.
И Лиля в очередной раз удивилась его живому интересу. Похоже, он никогда не задавал вопросов из вежливости.
— Была когда-то давно. Ничего интересного, просто кусочек земли. Весною его затапливает, и тогда ива поднимается прямо из воды. Расскажите мне лучше про этот камень… Он по нынешним временам дорогой?
Саша слегка улыбнулся ее наивности:
— Даже по нынешним временам такие вещи не имеют цены, особенно для приверженцев веры…. Но неизвестно, был ли этот камень вообще – ведь в письмах до нас дошли лишь слухи.... И как бы там ни было, скорее всего, камень никогда не будет найдет. Особенно, если он покоится на дне этого водоема. Кстати, какая тут глубина, вы знаете?
Лиля пожала плечами:
— У берега мелко. Самое глубокое место – дедушка вроде бы говорил – метров пять. Или десять… Не помню. Но илистое дно. И найти тут драгоценность не легче, чем тот бриллиант в «Титанике», который бабушка швырнула на дно океана. А что, кстати, вы говорили, о роковых камнях?
— Есть такие истории, что диву даешься. Взять хоть аметист, который привезли Дели в середине девятнадцатого века. Знаете о нем? Он тоже был взят из храма…И попал в руки писателю Эдварду Герон-Аллену. С тех пор беднягу покинула удача. Представьте себе, даже когда он попытался подарить аметист друзьям, то возвращали ему подарок. Такую ценность -и возвращали!
Тогда писатель выбросил камень в канал, надеясь – и не без основания – что навсегда избавился от него. Но ловец устриц достал аметист из воды, продал перекупщику… А тот отнес его в Музей естественной истории, где работал Герон-Аллен. Перепуганный мужчина спрятал камень в семь коробочек и отдал на хранение в банк, распорядившись достать его лишь спустя три года после его сме--рти. Так что бывает и такое…
Лиля невольно улыбнулась. В тот вечер Саша рассказал ей немало историй, связанных с бриллиантами и опалами, изумрудами и рубинами. Владельцев «прок--лятых камней» неизменно ждала трагическая см---ерть.
А совсем поздно, когда Лиля собиралась ложиться, ей позвонила старая учительница.
— Простите за беспокойство, может быть, вы уже спали… Но я вспомнила, кто мог бы рассказать вам о Рите. В нее тогда был влюблен мальчик – сейчас он, конечно, уже взрослый, у него своя фирма. Тогда… когда это все случилось…он очень переживал… И я слышала, что он даже пытался создать что-то вроде приемника… знаете, который улавливает «белый шум»?… Голоса тех, кто уже за чертой… Он все хотел спросить у Риты – была ли это случайность, или она сама пошла на это? И, если да, то почему?
***
Клавдия Романовна была аван--тюристкой и знала о себе это. В жизни она довольствовалась малым, возможно, потому и задержалась в комнатке в коммуналке на всю жизнь.
В последние годы Клавдия Романовна рисковала. После ухода на тот свет тихого соседа, старичка не от мира сего, в освободившуюся комнату могли вселиться молодые энергичные соседи, целеустремленные, как борзые собаки. И, конечно, у них было бы две цели – сделать ремонт и выжить Клавдию Романовну, чтобы завладеть квартирой полностью. Вернее, в обратной последовательности. Сначала – выжить, а потом довести старинную квартиру до ума.
Со стариками в таком случае разбирались по-разному. В одних случаях искали подходы, подбирали жилье для переезда. Почему бы вместо комнаты под крышей в старинном доме, не переселиться в однокомнатную хрущевку или малосемейку на первом этаже? Убеждали, улещивали доплатой. В других случаях, Бога не боясь, просто угрожали или создавали невыносимые условия, так что старик или старушка готовы были на что угодно, лишь бы сбежать от своих му--чителей.
Хотя Клавдия Романовна не отличалась робостью, и умела сказать твердое «нет», она всё-таки с трепетом ждала – кто станет новым хозяином освободившейся комнат?. И ей повезло – жилье купила Лиля. Вместе с братом ей удалось привести квартиру в порядок, при этом она учитывала мнение Клавдии Романовны, и ни разу не потребовала у нее денег на побелку краску и прочие стройматериалы.
А когда с хлопотами было покончено, и Анатолий тут появляться перестал, Клавдия Романовна и Лиля зажили душа в душу. Женщины понимали, что в глазах общества каждая из них выглядит «странной», но друг друга они вполне устраивали.
«С наступлением старости человек может все меньше и меньше», — к Клавдии Романовне, похоже, это утверждение не относилось. В ней просто бил фонтан жизнелюбия, и она знала, что останется такой до конца дней своих. За долгий век она сменила множество работ. Была учительницей начальных классов, администратором в молодежном театре, фотографом, репетитором французского языка, а в лихие девяностые торговала на рынке рыбой. Зимой самое, что ни на есть каторжное дело – целый день на морозе, и рыба тоже – смерзшаяся, ледяная…
Клавдия Романовна курила сигарету за сигаретой, а в особо холодные дни у нее была при себе фляжка с коньяком. Давно бы ее уволил хозяин за такое самоуправство, но торговала Клава отлично, к ней шли постоянные покупатели, селедку, навагу и рыбные котлеты покупали у нее даже те, кто десять минут назад не собирался этого делать. Она умела – окликнуть, пошутить, убедить… И еще – она никогда не просила у хозяина прибавки к зарплате, сколько давали – столько и брала.
И даже в эти годы, вернувшись домой с покрасневшими, прихваченными морозом руками, Клава не жалела себя и другим этого не позволяла. Она подолгу грелась в ванной, а потом устраивалась с постели с очередной книгой. Читала она по-русски и по-французски, этому языку ее обучила бабушка, а ту — в свою очередь, ее мать, это была память о дворянском роде, в которому они когда-то принадлежали.
— У меня прекрасная работа, - говорила она окружающим, — Целый день на свежем воздухе… И этот запах моря…
— От селедки?
— Какая разница. Запах моря. Общение – ко мне приходят такие разные люди. Рюмочка коньяка…. Что еще надо для счастья?
Клавдия Романовна была искренне рада и считала подарком судьбы, то что в доме ее поселилась талантливая писательница, которая, к тому же, не страдает звездной болезнью и не водит к себе толпы гостей, которые мешали бы жить старой соседке.
И Клавдии Романовне было жаль, что Лиля уехала надолго. Они нередко по вечерам сидели вместе – за чаем или за бокалом вина, и говорили обо всем на свете. Теперь оставалось только одно – время от времени звонить соседке, и расспрашивать, как ей живется в старинной усадьбе. Кот Морис насмешил Клавдию Романовну, она сожалела, что у нет такого колоритного зверя и предложила по осени кого-нибудь завести: «Можно осчастливить какого-нибудь помоечного кота, Лилечка… Или, например, ворона… Научим его говорить…Можно даже по-французски».
История с прудом чрезвычайно заинтересовала Клавдию Романовну. И только ей, старой соседке, рассказала Лиля о своей сестре. Когда же она добавила, что мальчик, с которым дружила Рита – впрочем – какой мальчик, давно уже взрослый мужчина – живет в городе, у него своя фирма, и он пытается найти способ связаться с подругой, которая давно уже не том свете, Клавдия Романовна не высмеяла Лилю, а загорелась отнюдь не по-старчески.
— Лилечка, я найду его и все узнаю…Непременно!
— Клавдия Романовна, не думайте даже… Так он вам всё и расскажет…Наоборот, тут можно все испортить неосторожным словом, напористостью…
— Расскажет, вот увидишь! Я обведу его вокруг пальца.
Лиля только вздохнула на том конце, услышав в голосе старушки знакомые интонации. Они означали, что Клавдию Романовну не остановить.
Разговор состоялся в воскресенье, а уже в понедельник Клавдия Романовна узнала, где находится нужная ей фирма, и, благодаря многочисленным знакомствам, выведала кое-что об ее хозяине. Человек гордый, насмешливый и эксцентричный, он был трудным начальником для своих подчиненных, и многие увольнялись, не выдержав его причуд. Игорь до сих пор не был женат, и всякая сентиментальность ему вроде тоже была чужда.
Поэтому первоначальный план Клавдии Романовны – заявиться к нему этакой интеллигентной старушкой и все выведать в душевном разговоре – рухнул. Ни на какой пустой разговор босс не будет тратить время, это ясно.
Но в тот же вечер она позвонила Лиле, и с плохо скрытым ликованием сообщила:
— Лилечка, он ищет уборщицу…
— Ну и что? – не поняла Лиля, потом стала догадываться, — Вы предлагаете мне взять на себя такую роль? Клавдия Романовна – это уже слишком… Это- перебор.
— Вовсе не тебе. Я пойду.
— Вы?!
— Твой тон – это просто неуважение. Ты что, думаешь, что я не удержу в руках швабру?
— Клавдия Романовна, — осторожно спросила Лиля, — Вы вчера..или сегодня – ничего не праздновали? Может, гости приходили?
— Я абсолютно трезва, — отрезала старушка и повесила трубку.
И больше ни с кем не советуясь, она отправилась в фирму. Если честно, опасение у нее вызывал лишь один момент. Что, если помещения там нужно убирать с помощью какой-нибудь умной техники, а она не разберется с инструкциями? «Чепуха, - подбадривала она себя, — Нет ничего, не справилась бы, если бы захотела…. Пусть там роботы-пылесосы, дело того стоит, чтобы перевести руководство к ним даже с китайского. Прибор, который слышит белый шум, голоса тех, кто давно уже в мире теней…как же это интересно, если правда…»
У Клавдии Романовны сверкали глаза. Да у нее гораздо больше знакомых было, которые переехали на тот свет, чем тех, кто остались на этом. Все-таки ей шел семьдесят девятый год…
***
Её, конечно, не хотели брать уборщицей в эту вылизанную до последней лестничной ступеньки фирму. Хотя, когда Клавдия Романовна начинала говорить, оживлялась и маленькие руки ее, убеждая собеседника, ткали в воздухе целую вязь жестов – ей нельзя было дать ее почтенных лет. Но паспорт, господа, паспорт! Где черным по белому было написано, то есть напечатано, что…
- Вам пенсии не хватает? – бухгалтер, по совместительству кадровик, потряс перед Клавдией Романовной ее собственным документом, перед тем, как его вернуть.
- Так прибавка полагается только с восьмидесяти. Мне еще год ждать, - скромно сказала Клавдия Романовна, - К тому же, работа со шваброй – это, как вы понимаете, бесплатный фитнес…А мне нужно держать себя в форме.
Чувствовалось, что бухгалтера подмывает спросить – кто велел старушке держать себя в форме, уж не пси--хиатр ли? А то, знаете ли, возрастные изменения…
Но в пользу Клавдии Романовны сложились звезды. Уборщица, которая прежде тут работала, и которую ждали теперь – должна была выйти из декрета только через три месяца. А всех, кто справлялся о вакансии, интересовало постоянное место. Была не была, на короткое время кадровую дыру можно было заткнуть даже этой старушонкой.
К большому облегчению Клавдии Романовны – никакой «умной техники для клининга» в фирме не имелось. А только небольшой закуток, где стоял хороший, явно дорогой пылесос, моющие средства, и Господи благослови – швабра, на которой белой масляной краской было написано «Люба».
- Приятно познакомиться, - сказала Клавдия Романовна швабре.
Убираться ей предстояло по вечерам, после того, как уйдут все сотрудники. – то есть, после шести вечера.
- С оргтехникой поострожнее, пожалуйста, - предупредил ее бородатый парень, сидевший в самом большом кабинете, ближе к дверям.
- С чем? – Клавдия Романовна подняла брови.
- Вот эти наши компьютеры, принтеры, клавиатуры… не надо протирать вашей мокрой тряпкой. И вилки, пожалуйста, из розеток не выдергивайте. А то будет как… Анекдот про дядю Васю знаете? Ну, как в реанимации пациенты в полночь на тот свет отходили, и врачи не могли ничего понять… Оказывается, являлся уборщик дядя Вася, и, наведя, порядок, аккуратненько отключал все эти аппараты, которые поддерживали жизнь…Чего зря расходовать электричество...
Оргтехники в фирме было много, и Клавдия Романовна с тех пор аккуратно переступала через толстые черные шнуры, которые вились по полу. Но в целом работа ей понравилась. Убираться ее в детстве учила мама – и так, чтобы все получалось на совесть, нигде ни пылинки.
Клавдия Романовна не спешила. Во-первых, начнешь торопиться – и непременно зайдется сердце. Во-вторых, если не суетиться, тут обнаруживалось много интересного.
Например, в приемной стоял большой аквариум, и стоило легонько постучать пальцами по стеклу, как золотые рыбки, будто дрессированные, всплывали к поверхности – за кормом. Вот ведь умные! Никогда б она так не подумала об этих созданиях… Не зря ведь говорят: золотая рыбка - память три секунды.
В шкафчике у секретарши стояло несколько бутылок с дорогим алкоголем – были такие клиенты, с которыми шеф пропускал рюмочку. Клавдия Романовна, надеясь, что ни хозяин, ни секретарша Варя не измеряют уровень напитков в бутылках с помощью линейки, в один день продегустировала ром, в другой – виски, потом – коньяк. Так и работалось веселее. Работая, она напевала.
Никто Клавдии Романовне об этом не говорил - она в свою охоту вымыла окна до хрустального блеска (не все сразу, конечно, растянула удовольствие на неделю) и с презрением щелкнула ноготками по запыленным листьям искусственного фикуса – у самой старушки дома на подоконнике был целый зимний сад. И всё цвело роскошно.
Искомый прибор Клавдия Романовна обнаружила случайно. Убираясь на полках, где стояли книги, переставляя их, она заметила, что один из томиков особенно тяжел. Взяв его в руки, она убедилась, что это и не книга вовсе, а плоская коробка, сделанная кабы не из камня. Круглое отверстие в центре, и колесико наверху – заставили ее вспомнить о радио. А его-то - или что-то в этом роде - она и искала! Лиля сказала Клавдии Романовне, что молодой человек жизнь был готов положить на то, чтобы достучаться до того света, до иного измерения.
Немедленно Клавдия Романовна покрутила колесико. Сделала она это с трепетом, будто и впрямь надеялась, что сейчас раздадутся голоса подруг, которых она давно уже проводила за черту. Но ни единого звука не донеслось до нее, сколько ни вращала она зубчатое колесо. То ли прибор не хотел говорить с ней, то ли ему требовалась какая-то особая зарядка.
Через несколько дней Клавдию Романовну предупредили о том, что у шефа завтра – день рождения, поэтому прийти ей нужно к началу рабочего дня. В течение дня Игоря Константиновича приезжают поздравлять разные важные люди, для каждого из них накрывают стол – закуски, вино… Надо будет подавать, убирать, мыть посуду.
Клавдия Романовна оскандалилась в первые же полчаса. Сначала поздравлял шефа его коллектив, сотрудники приходили толпой, с букетом цветов и заготовленными «теплыми словами». Игорь Константинович их особо не баловал – подчиненных ждали две бутылки шампанского на всех и большая коробка «Ассорти».
Уступая дорогу молодым людям, Клавдия Романовна отступила в угол, и едва не споткнулась о те клятые черные шнуры, что вились по полу в каждом кабинете. Сохраняя равновесие, она задела вазу, красивую, китайскую, тоже чей-то подарок, и не успела ее подхватить. Ваза разбилась на мелкие осколки.
- Ой, мамочки, - не удержалась молоденькая сотрудница.
Остальные затаили дыхание – что скажет шеф? А он сказал:
- На колени.
Клавдия Романовна даже не поняла сразу, что это относится к ней.
- Ну, - сказал Игорь Константинович, - Я жду. Встань на колени, и извинись. Тогда я не буду вычитать стоимость этой безделушки из твоей зарплаты. А ты знаешь, сколько она стоит?
Этого не знал никто, зато всем было известно, кто подарил вазу. Этот человек никогда не делал дешевых подарков. Пожалуй, уборщица не расплатится и за год.
Клавдия Романовна опустилась на колени медленно, обстоятельно – даже ладонью по полу провела, проверила – достаточно ли чисто, чтобы не испачкать подол.
Сотрудники отводили глаза. Всем было неловко, но шефу никто не смел перечить.
Клавдия Романовна поклонилась – лбом ткнулась в парке. И еще раз. И еще. Она слышала шепот за своей спиной.
- Это, пожалуй, уже лишнее, - сказал Игорь Константинович.
- А я не тебе кланяюсь, - пояснила женщина, - А иконе, вон, что на полке стоит за твоей спиной. Господа Бога прошу, чтобы вразумил тебя, дурака….Невесть кем себя возомнил? Так жизнь и тебя каяться заставит. Да еще как – лоб разобьешь, прощение вымаливая.
Быстрое шушуканье за спиной, чьи-то тщательно подавляемые смешки, чьи-то почти беззвучные аплодисменты были ей ответом.
Только день рождения шефа спас Клавдию Романовну от немедленной расправы. Тем не менее, она понимала, что работает последний день, и как только вечером, вымоет за гостями последнюю тарелку – ей сюда уже не вернуться. Поэтому сделать то дело, за которым она пришла, следовало именно сегодня.
Вечером шеф уехал, не попрощавшись с нею, и секретарша уже бросила ожидаемое:
-Завтра можете уже не выходить. Нет… то есть, зайдете к бухгалтеру, за расчетом.
И, вытерев на прощанье – до зеркального блеска – стол шефа, Клавдия Романовна, перед тем, как уйти – сняла с полки то, что она поначалу приняла за увесистый книжный томик – и опустила его в свою сумочку. Завтра или послезавтра пропажу, конечно, обнаружат, но может, прибор заговорит с ней именно этой ночью?
***
Клавдия Романовна сидела в своей комнате и рассматривала небольшую коробочку, лежащую перед ней на столе. Она была серого цвета, гладкая, и, как теперь видела старая женщина - изготовлена из металла. Цельный, простой без изысков корпус. Лишь на передней части в виде орнамента закреплены продолговатые зеленые кристаллы, напоминающие обычное стекло.
Одно-единственное колесико, которое можно вращать, и отверстие, из которого должен доноситься звук.
Но как ни крутила колесико Клавдия Романовна, до нее по-прежнему не доносилось ни звука. Приемник молчал, а может быть, он никогда и не подавал голоса. Ничего похожего на подзарядку к нему не прилагалось. Ни шнура, ни вилки, ни места, куда можно вставить батарейки. А тяжелая-то какая штука… Будто свинцовая.
- Ну, скажи что-нибудь…. Ну, пожалуйста… - Клавдия Романовна обращалась к загадочному прибору уже совершенно по-детски, и, конечно, ответа не получила.
Она не знала, что ей делать теперь – вернуть приемник утром в кабинет Игоря Константиновича – или сделать вид, что вообще не брала его. А может, все рассказать бывшему шефу? Про то, что судьбой Риты заинтересовалась ее сестра, и что в усадьбе происходят загадочные события… Но после той сцены, что произошла между ними – общаться с мужчиной ей не хотелось.
Клавдия Романовна была возбуждена, нынешний день вместил слишком много впечатлений. Она знала, что вряд ли уснет и пыталась успокоиться с помощью привычных, почти ритуальных действий. Пошла на кухню, чтобы вскипятить чайник и заварить себе чаю. Хотя пенсия ее была совсем маленькой, она неизменно покупала хороший, душистый чай – это была ее единственная роскошь. И сейчас она держала в руках чашку, а напиток пах травами, летом, медом…
Потом Клавдия Романовна тщательно готовилась ко сну. Долго умывалась, расчесывала волосы… Тянула время, чтобы почувствовать хоть какую-то усталость, ощутить, как слипаются веки. Бывали ночи, когда она ворочалась едва ли не до рассвета, а потом приходилось вставать, и тогда она особенно отчетливо чувствовала свою старость и немощь.
Но на этот раз уснула она неожиданно быстро и крепко, «камушком в воду» ушла в небытие – как говорила когда-то еще ее бабушка.
А проснулась глубокой ночью – время приближалось к часу. И ведь не сама по себе проснулась – ее разбудил этот странный приемник. Сначала Клавдия Романовна не поверила, ей показалось, что она видит сон. Слабо, но отчетливо светились продолговатые зеленые кристаллы, и серебристый свет лился из круглого окошечка. А там, в неведомом измерении – щелкало и потрескивало, там шептали на разные голоса – звуки то приближались, то удалялись. Клавдия Романовна не притрагивалась к колесику, не искала нужную ей радиоволну – внутри приемника сама собой шла жизнь.
Поверив в происходящее, старушка приподнялась и склонилась к загадочному аппарату.
- Вы не могли бы говорить отчетливее? – попросила она, - Обычно я не жалуюсь на слух, но сейчас никак не могу разобрать….Что вы хотите?
Снова зацокало, засвистело и зашипело – совсем рядом, Клавдия Романовна даже вздрогнула. А потом будто кто-то приблизил губы с той стороны – и слова уже слышались ясно, хотя и голос был не вполне человеческий, странно растягивающий звуки.
- В первооооое поооолнолуууние июля….в то время, когда луууунная дорожка коснется оооострова…..тааам клююч, там новооое рооождение……
…Серебристый свет гас медленно, будто в кинозале. Вот уже и кристаллы померкли… Оживет ли приемник еще раз, и если да – то когда это случится? А может быть те, кто сейчас говорил с ней– уже сказали все, что хотели, и не собирались больше возвращаться?
Вот теперь Клавдия Романовна медлила, теперь отчаянно не хотелось ей возвращать приемник его владельцу. Ведь будет еще ночь – и тогда, может быть, она узнает немного больше?
Утром она всюду носила приемник с собой: и в ванную его взяла, когда умывалась, и кофе пила, не спуская взгляда с радио, а когда пошла на балкон, чтобы выкурить сигаретку – не смогла оставить приемник в комнате.
Сигарета уже готова была обжечь пальцы, и Клавдия Романовна собиралась потушить ее о перила, когда она увидела идущего по двору бывшего своего начальника. И он ее увидел сразу. Их глаза встретились.
- Верните! – сказал он, - Верните то, что вы взяли! Ведь никто не мог этого взять, кроме вас…
Вроде бы не повышая голоса, он произнес это, но она его услышала. И от неожиданности, от того, что ее застигли на месте преступления, обвинили в воровстве – руки Клавдии Романовны задрожали, и приемник выпал из них. Он летел вниз, и старая женщина закрыла ладонью рот, чтобы сдержать крик.
Игорь Константинович не понял сначала, потом бросился, чтобы подхватить свою драгоценность, не дать ей удариться о землю, но не успел. Приемник грянул об асфальт, металлический корпус разлетелся, ну хуже всего было то, что его содержимое – что бы оно собой не представляло – взметнулось стеклянными брызгами.
Игорь Константинович взмахнул кулаками и закричал:
-Будьте вы прокляты!
Она видела его закинутое, обращенное к ней лицо. Сейчас оно было залито слезами.
- Простите…я….
Клавдия Романовна пыталась сказать, что она не хотела – все произошло случайно. Она понимала свою вину – и отступила вглубь комнаты. Сейчас в дверь позвонят, и ей придется столкнуться с разъяренным человеком, труд жизни которого она загубила безвозвратно. Вот теперь она искренне была готова встать на колени.
Но никто не позвонил. Игорю Константиновичу больше не было дело до старухи. Приемник был разбит, и никто не мог вернуть его.
Клавдия Романовна долго стояла у запертой двери, готовясь открыть ее, чуть только она услышит шаги на лестнице. Но на площадке была тишина.
***
- Да не может быть, - говорила Лиля, и Клавдия Романовна издали чувствовала, как она взволнована, - Вы уверены, что слышали именно эту фразу?
- Именно эту, - подтвердила старушка, - Но я не понимаю, что она значит.
О каком острове идет речь?
- Кажется, это понимаю я…Спасибо вам огромное. Жаль, что так получилось, конечно, но главное – мы имеет хотя бы эту зацепку….
- Но где ты возьмешь остров? Ты куда-то поедешь?
- Я не поеду, я поплыву….
Лиле уже не хотелось объяснять дальше - ей не терпелось посмотреть, когда в июле будет полнолуние, и Клавдия Романовна поняла, как мечтается ее молодой собеседнице поскорее положить трубку.
- Будь осторожна, дорогая, - сказала она.
Лиля собиралась попрощаться на шутливой ноте, но интонация не шла. Напротив, интуиция говорила ей, что старушка была права, что осторожность понадобится, более того – каждый неверный шаг может иметь последствия катастрофические.
Лиля пыталась вспомнить – нырял ли кто-нибудь в этом озере -и не могла припомнить этого. Один раз они с Толиком вздумали неподвижно полежать на воде - раскинув руки и закрыв глаза – чем привели деда в полное смятение. После этого им даже хотели запретить купания.
«А если в ночь полнолуния вода снова станет черной и вязкой, как тогда?» - вдруг подумала Лиля.
Окончание далее...
Источник
канал Чёрная метка
https://ok.ru/group/70000001811695/topic/157685064007151