15 июл 2024
ВСЁ ДЕЛО В ОМУТЕ... (2)
Передав то, что она узнала, своей молодой подруге, Клавдия Романовна сидела в кресле-качалке, глядя в окно, и не особенно задумываясь над тем, что видит. Ей было грустно от того, что Лиля горячо благодарила ее, но не пригласила к себе в усадьбу. Старушке хотелось узнать, чем кончится дело, даже не просто узнать, а своими глазами увидеть. Но Лиле это даже не пришло в голову – она решила, что бабушка слишком стара, а дорога дальняя…Когда Клавдия Романовна задумывалась о грядущем уходе, в идеале она хотела уйти именно так – в своем любимом кресле, с книгой в одной руке и бокалом в другой. Но перед этим – успеть сделать еще многое, ох, многое… Физических сил не хватало, но как объяснить, чтобы другие поняли – душе всегда остается семнадцать лет, и ее нельзя затолкать в прокрустово ложе старости.
Саша приходил теперь каждый вечер. Им с Лилей не оставалось ничего, как ждать полнолуния, которое должно было наступить через неделю – еще до того, как брат Лили с женой вернутся домой.
Морис привел Сашу в восторг своим мрачно-мистическим видом. Мейн-кун тоже проникся к мужчине доверием, и нередко коротал вечера, лежа у него на коленях. Благодаря Саше, Лиля в короткий срок узнала истории самых роковых камней в истории. Эти камни имели имена и согласно легендам, вершили судьбами королей и королев.
Саша рассказывал ей о синем бриллианте «Надежда», который по легенде был карающим глазом бога Рамы. . Каждый, кто носил его – или сходил с у--ма, или тра--гически заканчивал свою жизнь. Жана Тавернье, который привез алмаз в Европу, раст--ерзали собаки, Людовик Четырнадцатый, получивший алмаз от Тавернье, умер от га--нгрены, Людовик Шестнадцатый и Мария Антуанетта, последующие его владельцы – были каз--нены, принцесса де Ламбаль, которой Мария дала надеть украшение – уби--та толпой, и это – только начало кро--вавого пути бриллианта.
А черный бриллиант «Орлов» , который тоже считался «глазом бога» - теперь Брахмы, и был украден, тоже нес несчастья своим владельцам – первый из них прыг--нул с небоскреба, затем тем же образом поко--нчили с собой великие княжны, которым перешел бриллиант…
«Кохинор» способен был лишить монарха короны, Сенецианское кольцо вдохновило Толкиена на создание Кольца Всевластия. Пурпурный сапфир из Дели охранялся чарами и надпись предупреждала, что каждый, кто возьмет камень будет в опасности – лучше выбросить сапфир в море. Перстень с опалом испанского короля Альфонсо Двенадцатого приносил см--ерть всем его владельцам, они скоропостижно уходили от ча--хотки – в конце концов украшение досталось Ги--тлеру и, говорят, он надел его в свой пос--ледний день. Бриллиантовые серьги князей Мещерских – согласно легенде – Наталья Николаевна надела перед дуэлью Пушкина, Индийский алмаз «Санси» - талисман Карла Бургундского - не спас своего владельца от сме--рти в бою, перейдя к следующему хозяину, который дал ему свое имя – лишил того аппетита и сна, а затем принес см--ерть королю Франции Генриху Третьему.
Лиля была далека от королевского трона, но все отчетливее казалось ей, что дело, которым они решили заняться, и вправду является опасным.
Каждый день молодая женщина приходила к мосткам, сидела, опустив ноги в воду. Теперь вода была уже не черной, а просто - темной и холодной. Лиля хотела приучить себя к тому, чтобы не бояться озера, но получалось у нее плохо.
Случайное движение в глубине – проплыла ли рыба или заколыхались водоросли – заставляло ее вскакивать, и всматриваться в глубину.
Саша заметил ее страх и сказал, что он хочет искупаться в озере и даже вплавь добраться до островка. Взглянул в расширенные глаза Лили и пожал плечами.
-А что тут такого? Вы же тут с братом в детстве и играли, и плавали…
Он даже принес маску с трубкой, чтобы получше разглядеть, что там – под водой….
Лилю всегда завораживали истории о подводных пещерах, глубоководных впадинах, удивительных обитателях океанских глубин – по сравнению со всем этим – маленькое озерцо в российской глуши – было такою мелочью, казалось таким безопасным….Отчего же у Лили зашлось сердце, когда Саша, сомкнув руки – прыгнул в озеро, и сразу исчез под водой?
Он вынырнул меньше, чем через минуту, и был уже недалеко от островка. Скоро он добрался до него, и шумно загребая руками, выбрался на сушу, помахал Лиле – мол, все хорошо со мной. Она продолжала смотреть на него, пока он обходил островок, убеждаясь, что ничего, кроме травы и старой плачущей ивы там нет.
А вот когда Саша возвращался обратно, и нырял, оставаясь под водой едва ли не на пару минут, Лиля просто окаменела от волнения. Наконец, он поднялся в озере по пояс и пошел к берегу.
- Ну?! – спросила она в нетерпении.
-Не разглядишь ничего, - признался он, - странно, вода тут должна быть чистая, родники рядом… А ближе ко дну – черным-черно, ну как чернила разлиты…Я думал, может, отложения какие на дне…цапнул – нет песок, ил…
-Больше не заметили ничего?
- У самого острова вроде как омут – сказал он с сомнением, - Дно обрывается, и воронка не воронка…. Водоворот не водоворот… может, там ключи бьют…я проверять не стал.
Лиля догадалась – почему. Будь на страховке опытный пловец, Саша бы, наверное, рискнул из чистого любопытства. Но поблизости никого, кроме нее самой, снедаемой тревогой, не было. А она плавает, конечно, не так, что топор обзавидуется, но вытащить другого вряд ли сможет.
Внезапно Лиле пришла мысль, что Рита, должно быть, по--х--оронена где-то на местном кладбище. Иначе и быть не может – если семья ее жила здесь, разве бы ее повезли куда-то далеко? Но кто мог сейчас это знать, кто указал бы ей место?
Прежде, чем звонить Анатолию, она решила вновь потревожить старую учительницу.
Она набрала номер Любови Петровны. Та ответила сразу, но разговор поддерживала неохотно, словно ей было трудно говорить на эту тему.
Сначала она сказала, что не помнит, но когда Лиля стала задавать наводящие вопросы, Любовь Петровну осенило.
- Так ведь не было ничего….На поминки мы собирались, да… а по--хорон не было. Риту увезли, крем---ировали и…развеяли пр--ах над озером.
Лиля вздрогнула.
- Вот что, - сказала Любовь Петровна, - Поищите-ка вы ее дневники. Они должны быть. Рита много лет вела записи, даже мне показывала. Где-то они должны храниться, такую вещь выбросить не могли. Тем более, ваш брат так бережно ко всему относится….
- Но говорят, что мама… что б ничего не напоминало…спрятала…
- Вот именно – спрятала. Поищите. Они должны быть где-то в доме. Не сомневаюсь, что она не отдала их в чужие руки, - сказала Любовь Петровна и повесила трубку.
Лиля уже была в этот свой приезд на чердаке, и вот теперь поднялась туда вновь. Чердак был огромный – над всем домом, когда-то тут хотели даже сделать еще один этаж. Ничего жуткого не было здесь в этот час – только солнечный свет из окон под потолком, только пыль, танцующая в золотых лучах.
Лиля снова внимательно оглядывала все предметы. Но теперь ее интересовала не птичья клетка, не хрустальный шар, и не забавная ручка из детства. Как хотя бы выглядел этот дневник? Может быть, это была записная книжка? Или тетрадь в клеенчатой обложке?
Глухо мяукнул Морис, которого Лиля не заметила раньше. Он сидел в самом дальнем, темном углу и сливался в этой тьмой. Только глаза – светло-желтые, сияли на фоне этой тьмы. Лиля подошла, чтобы унести кота – не место ему было тут. Морис чуть качнулся, сохраняя равновесие. Он сидел на стопке книг и тетрадей, аккуратно сложенных у стены.
***
Это была странная тетрадь – размером большая, наверное, как две привычных, общих. Обложка красного цвета, листы – голубоватые, разлинованные в клетку, исписанные мелким почерком.
Лиля провела за чтением целый вечер и засиделась глубоко в ночь. Тетрадь была овещественной памятью о ее сестре, и больше, наверное, ничего от нее не осталось. Сначала Рита писала обо всем на свете. О школе, о своем щенке, о яблочном пироге, который мама испекла на ее день рождения.
Но то и дело проскальзывали в ее рассказах какие-то моменты, связанные со старой усадьбой. Большой дом, который невозможно было исследовать до конца, в нем всегда открывалось что-то новое – манил Риту. То она находила необычное клеймо на печной заслонке, то попадались ей осколки старинной плитки, то нацарапанный на штукатурке - Бог весть когда – рисунок.
Но еще больше манило девочку озеро. Она задавалась вопросом – почему время от времени меняется цвет воды – из прозрачной она делается черной, а потом вновь обретает хрустальную чистоту? Рита жалела, что озеро нельзя осушить – хотя бы на часок – сколько тайн открылось бы на его дне! Ей казалось, что глубина водоема менялась – там, где вчера еще было мелко – нынче окунешься с головой.
Несколько раз Рита обмолвилась, что купаться ей приходится тогда, когда не видят малыши (то есть Толик и Лиля), чтобы они не вздумали повторить ее эксперименты, не учились нырять.
«Вчера, на рассвете я доплыла до острова, - писала Рита, - И долго сидела там, смотрела, как всходит солнце. Мне кажется, что вода в этом озере обладает особыми свойствами. Когда находишься рядом с ней - особенно живо начинает работать воображение. Столько всего придумываешь для себя…
Я знаю, что наш старый дом построен в конце восемнадцатого или в начале девятнадцатого века. Мне хотелось бы знать о нем больше. Но стены молчат. А когда я сижу возле воды – возле озера или родников, я будто слышу голоса тех, кто жил тут когда-то».
Лиля перевернула несколько страниц и подумала, что может быть, именно Рита, а не она, стала бы первой писательницей в их роду. Полета фантазии девочке было не занимать.
«Вчера я увидела сон, который мне кажется вещим, - писала дальше Рита, - Да нет, не кажется, я даже не сомневаюсь в этом. Я видела, что наш дом горит. Только это было не нынешнее время. А…. Будто шли съемки исторического фильма. Война 1812 года….Французы…. Костры во дворе…Лошади… И девушка в светлом платье, спрятавшаяся на острове, присевшая за раскидистой ивой. Я была собой, и в то же время была ею. Я чувствовала ее страх.
Пробуждение было - как спасение. Я осознала, что нахожусь в свое доме, что мне ничего не грозит. И несколько минут лежала, глубоко дыша, приходя в себя. Когда я рассказала свой сон маме, она сказала, что видеть дом во сне – это плохо, тем более горящий. Домовина…Но, если честно, сны, подобные этому, мне не хочется рассказывать никому. Уж слишком они личные».
Лиля читала дальше. Судя по всему, долгое время в жизни Риты ничего особенного не происходило. Она писала о ссоре с каким-то одноклассником, о том, как за нее заступился ее друг Игорь. Переживала из-за троек по математике и физике.
Но вот опять:
«Сегодня произошла удивительная вещь. Я легла, чтобы почитать в постели. Опустила лицо в подушку - и очень быстро заснула, точно перешла в другое измерение.
Я снова была на берегу нашего пруда. Только теперь здесь стоял человек. Это был мужчина лет около тридцати. Впрочем, о возрасте забывалось, при взгляде на его истомленное лицо, потрепанную одежду, выдававшую путешественника, странника – почти нищего. Отросшие до плеч волосы были спутаны и грязны. Но приковывало внимание не это – а его глаза: огромные, страдающие, полные слез.
Он сорвал с шеи шнурок, на котором висел кожаный мешочек, размахнулся и швырнул его в воду.
Через несколько мгновений мужчина словно опомнился, поспешно сорвал с себя куртку – и бросился в озеро, желая вернуть себе то, что сгоряча отдал воде. Он нырял и нырял, но тщетно – найти такую мелочь на дне водоема было невозможно.
Долго, до самой темноты, сидел молодой человек на берегу, в совершенном отчаянии. Он промок и иззяб, он был совершенно один – и только дом, изрядно пострадавший от пожара, поднимался по правую руку – как немой спутник, да подавали голос лягушки в камышах.
Причем я видела это не как картинку, какую-то сценку из жизни. Я находилась сейчас в том мире, где известно всё. И я знала, что это за человек, и мне было известно, что лежало в том мешочке.
Передо мной мелькали видения. Вот та девушка, которая могла бы быть моей пра пра пра – много раз прабабкой. Но передо мной она была совсем юной – лет пятнадцать или шестнадцать…
И этот молодой человек выглядел совсем иначе – красивый юноша, полный романтики и надежд. Он понимал, что Веру не отдадут за него, пока он не будет иметь хоть какое-то состояние. И он отправился на Восток, уповая только на свою удачу - и на милость судьбы.
Ему пришлось побывать и слугой, и воином, и бродягой, и гра--бителем заброшенных храмов. Один из камней, что лежал в мешочке, действительно представлял большую ценность. Это был сапфир, внутри которого разбегалась шестью светлыми лучами – звезда.
Но второй камень, доставшийся ему случайно, в этот момент значил для него много больше. Впрочем, его и камнем назвать было нельзя. Это я, неизвестно отчего всегда увлекавшаяся минералогией – точно любовь к ней была у меня в крови – знала, что речь идет о молдавите. «Брызги звезды», стекло, образовавшееся при ударе астероида о землю, неземной гость. Молдавит. Бог знает как оказавшийся на Востоке, где его называли «ключом между мирами», дающим дар пророчества, и позволяющий умершему родиться вновь – но уже в ином обличии.
Петр вез его своей любимой как редкость, овеянную легендами, но в минуту горя, когда он уже не сомневался, что любимой девушки нет на свете – он хотел взмолиться этому камню, чтобы его Вера родилась вновь…
Но зеленый кристалл безвозвратно канул в озеро, и смутно виделось мне во сне…что кто-то… когда-то…. Тоже в отчаянье…. Будет и меня искать с помощью инопланетного стекла – и тоже не найдет…»
Этот сон я уже не рассказала никому, даже маме. Но с того дня, все чаще, я стала нырять в темную воду озера, понимая, что занимаюсь совершенно безнадежным делом, и подтверждения своему сну не найду никогда.
Один раз, когда я неподвижно лежала, всматриваясь в глубину, пытаясь различить что-то на дне, вода вокруг меня потемнела, словно наступила ночь. И оттуда, из этой тьмы, из небытия, на меня смотрели чьи-то глаза, чьи-то руки тянулись ко мне, словно хотели обнять после долгой разлуки, словно радовались, что я, наконец, вернулась домой.
Я в ужасе подняла голову – теплый, солнечный день стоял. Я поспешно поплыла к берегу, точно пережитый ужас гнал меня. Я не сомневалась, что, если еще раз увижу что-то подобное, у меня просто остановится сердце».
Там были еще записи, но Лиля считала, что на сегодня с нее довольно. Шел третий час ночи. Она отложила дневник давно ушедшей сестры, но не нашла в себе сил сразу погасить свет. А потом поднялась, и закрыла дверь, ведущую на террасу, и окно закрыла тоже, ощутив при этом запах озера – сырости и водорослей.
Впервые она подумала о Саше, о том, что ей хотелось бы сейчас быть не одной, а прижаться к другому человеку, точно ища его защиты. Ощутить его нежность, его силу…И если еще совсем недавно она не хотела рассказывать Саше о найденном дневнике, то теперь решила поделиться с ним непременно – и может быть, вместе они найдут разгадку, много лет не дававшуюся никому.
***
Лиля сидела у окна, в старинном кресле, и глядела, как за окном опускаются сумерки. Это была для нее последняя спокойная ночь, потому что отправиться на остров предстояло завтра. Но и сегодня холодок пробегал у Лили по спине, когда она смотрела на Луну, уже почти полную.
Луна начинала заливать сад призрачным светом, тени сгущались все больше, и Лиля задумывалась о том, что раньше не приходило ей в голову.
Никогда прежде то положение, в котором она была, положение «перекати-поля» - не тяготило ее.
Лиля довольствовалась своей комнатой в мансарде и домом на колесах. Она легко срывалась с места, и, шутя, говорила знакомым, что у нее, наверное, даже кровь иная, чем у других – в ней живет ген путешествий. Такой большой, что его можно увидеть под микроскопом.
А вот сейчас она сидела тут, в этом старинном доме с высокими потолками и окнами в виде арок, и ей казалось, что она будто дерево, проросла в него корнями.
Лиля живо представила себе, как она в очередной раз уезжает куда-нибудь на другой конец страны, находит стоянку для своего автодома. И приходит такой же вечер. Лиля знала - что бы она ни делала – работала ли за маленьким столиком, читала ли в постели или готовила ужин, она особенно остро будет ощущать тьму, подступившую к тонким стенам, тьму, окружившую ее собственный «островок жизни». В ее путешествиях никогда у нее не было спутника, даже подобного Морису. И в комнатку-то в мансарде ей было особенно радостно возвращаться потому, что ее ждала там Клавдия Романовна, которую Лиля уже воспринимала как родную душу.
Этот же дом, где жили когда-то ее дедушка и бабушка, где жили ее родители, дом, где она сама училась ходить, сам по себе был членом ее семьи. И ничего ей не было тут страшно. Даже старость и последующий уход из жизни воспринимались чем-то естественным и нормальным, тем, что неизбежно должно произойти, как уже произошло с ее предками. И дом этот помнил, и будет помнить их всех – впитает их голоса, их дыхание, и в каком-то смысле - они не покинут этот мир никогда.
И сейчас Лиля испытывала особенную, щемящую благодарность к брату, который сумел сохранить эту усадьбу, и у них обоих осталось это родовое гнездо, эта почва под ногами, эта жизненная сила, что будет переходить из поколения в поколение.
*
- Не боишься? – спросил Саша.
Лиля пожала плечами. Они сидели на берегу озера, на старой скамье. У Лили под платьем был надет купальник. Но теперь, когда срок настал, ей казалось, что это какая-то игра, что она поверила в детскую страшилку, навеянную быть может, полусном.
Луна поднималась точно огромный желто-оранжевый глаз, хищный, как у Мориса. Но она была еще так далеко – казалось, лунная дорожка не скоро дойдет до водной глади, ляжет на нее…
Добираться до острова решили на надувной лодке, Саша принес ее, и теперь она ждала их на берегу. Сам бы он, конечно, без труда доплыл до островка, но Лиля чувствовала некий озноб вдоль позвоночника, когда думала о ночном купании в воде, которая и днем-то бывает черной, а какой она станет после полуночи?
- Кто здесь водится? – спросил Саша, желая отвлечь ее, - Какая-нибудь рыба есть? Должна быть…
- Лягушки есть – это точно. Слышишь – квакают?
Так сидели они, коротая время. Сидели молча, потому что говорили друг с другом без слов. Неожиданно – третьим – в их компанию пришел Морис, наверное, все же сумел выбраться через подвальное окошко. Лиля вздрогнула, когда услышала его короткое «мяу», и увидела глаза, напоминающие две маленькие луны.
Кота следовало бы унести домой и запереть в одной из комнат, но Лиля не чувствовала в себе достаточно сил – если она сейчас уйдет отсюда, то не найдет решимости вернуться вновь.
- Смотри, - сказал Саша.
Лунная дорожка лежала на краю озера. Лиля вспомнила свои любимые картины – «Русалок» Крамского, «Лунную ночь» Куинджи. Художникам удалось передать ту магию, которая царила в воздухе и сейчас, рождалась из тьмы, лунного света и теней….
И снова они сидели и молчали – теперь в них было что-то от бойцов, ожидающих знака к началу битвы.
- Пора, - сказал, наконец, Саша.
Лунная дорожка уже почти достигла острова. Люди раздевались, словно собираясь принести себя в жер--тву. Нельзя было только задумываться, надо было – делать.
Саша перенес лодку на воду, на мелководье. У Лили сердце ухнуло в пятки, когда она вошла в озеро, теперь она была в его власти - в чем бы эта власть ни заключалась.
Лиля забралась в лодку, а Саша присоединился к ней пару мгновений спустя, плеснула вода, он взялся за весла.
До островка было рукой подать, но что они могли там обнаружить? Зарытый клад? Не хотелось думать, что «скелет в шкафу», вернее, чьи-то оста--нки в земле.
- Надо было взять с собой лопату, - шепотом сказала Лиля.
Почему-то, чем ближе были они к острову, тем больше хотелось говорить шепотом. И так же тихо ответил ей Саша:
- Черт возьми, да…
Остров надвигался темной стеной, только плакучая ива трепетала ветвями как живое существо. Оставалось всего несколько метров, и Саша собирался уже выпрыгнуть, чтобы помочь выйти Лиле и втянуть потом лодку на берег.
…Но Лиля, глядевшая в воду, вдруг почувствовала желание, которому не могла сопротивляться.
Слабый отголосок его могут представить себе те, кто подходя к краю, к обрыву, или к окну на верхнем этаже, вдруг спрашивал себя: «Отчего мне так хочется совершить невозможное – прыгнуть вниз? А вдруг я не справлюсь с собой, не смогу удержать себя и все-таки прыгну?»
Только сейчас это было в сто раз сильнее.
Там, в глубине, было что-то, что манило и звало ее, с необоримостью магнита. И, не задумываясь больше, не окликнув Сашу, Лиля скользнула за борт.
Здесь уже должно было быть мелко – берег вон же он, рукой подать. Но омут, омут… Был ли тут всегда этот водоворот, или закрутился вот только сейчас, но он увлекал Лилю все глубже и глубже, и где это дно, и было ли оно?
Она схватилась за что-то пытаясь удержаться, может быть – это был корень дерева, пробившийся сквозь песок и ил, или чья-то высохшая тонкая рука… Лиля не успела даже вдохнуть, перед тем как уйти в воду, и мучительное чувство нехватки кислорода уже слабело в гаснущем сознании..
А потом кто-то схватил ее и рывками повлек наверх.
…Лиля лежала на траве, которая казалась теплой после ледяной воды в омуте. Постепенно она начинала ощущать свое тело, вот пальцы на ногах зашевелились, вот стали сгибаться руки. Луна уже давно ушла, и Саша нагнулся над ней темным силуэтом.
- Я…, - начала Лиля, но звук получился сиплым, а сил на то, чтобы прокашляться, у нее еще не было.
Саша выдохнул. И только теперь стало ясно, как он до этого был напряжен, как страшно ему было.
- Если бы не ты…я…
- Молчи…к черту остров с его тайнами и сокровищами… Сейчас я отнесу тебя в лодку, и поплывем домой. Я забыл про этот чер--тов омут. А ведь он у самого берега. И луна указала точно на него.
Лиля ощутила, что пальцы ее в чем-то запутались. Она приподнялась. Это был шнурок, стягивающий горловину кожаного мешочка. Это его она сорвала, когда уцепилась за что-то под водой, пытаясь не дать водовороту утащить ее вниз.
- Саша…
Они смотрели на находку, не в силах сказать ни слова.
- Тот самый? Может, он пуст? – наконец, подал голос Саша, - В нем давно ничего нет?…Ведь прошло столько лет…
Но в мешочке что-то было. Не сразу удалось им мокрыми непослушными пальцами развязать узел… В четыре руки старались…
На ладони Лили лежал камень, формой и гладкостью своей напоминавший гальку. Только цвет его был синим, и внутри шестью светлыми лучами разбегалась звезда.
- Тот самый. Но главное не это…
Вот он – местами нежно-зеленый, местами – насыщенного изумрудного цвета, испещренный кратерами как Луна, а формой напоминающий лист – стекло или камень, ключ между мирами, дешёвка - или ожившая легенда. Лиля не могла оторвать от него глаз. Потом она подняла взгляд. Два неба было перед ней. Одно – то, что вверху. Другое – отражалось в озере всеми своими звездами и царственной Луной, вошедшей в полную силу.
Лиля видела сейчас – тем внутренним зрением – которым мы обладаем только в вечных снах, снах-пророчествах, - видела девушку, идущую к ней по воде. Она приближалась – бесплотная точно тень, но не было в этом страха, лишь осознание, что все происходит правильно.
Они с Лилей взглянули друг другу в глаза - и сли--лись воедино, как сливаются тело и душа.
И всё кончилось.
Всё, наконец, кончилось.
*
-Мы поделим их, как всё и всегда делили, - сказала Лиля Саше, - У нас с братом никогда не было обид. Вот и сейчас, сапфир я отдам ему, он хозяин усадьбы, если бы не он – ничего бы не вышло у нас. А зеленый камень будет мой.
Лиля уже несколько дней приходила в себя после происшедшего.
Саша пришел к ней, чтобы рассказать важные новости.
Какое-то время он работал в архивах, и ему удалось найти след Веры – той самой девушки, что пряталась на острове. Она не пог--ибла в ту ночь. Через несколько лет после описанных событий она вышла замуж – и долгие годы вместе со своим мужем жила в соседней губернии. Род же, к которому принадлежали, и Лиля, и все ее близкие, пошел от Людмилы – старшей сестры Веры.
- Так что всё это - ваше по праву, и ваша семья - в самом деле - живет тут уже третий век. Неизвестна судьба только того юноши, что привез сюда из дальних стран драгоценные камни. Выходит, зря он в отчая--нье оплакивал любимую. У нее все было хорошо, она прожила долгую жизнь.
- Но кто знает, что творилось у нее в сердце, - тихо сказала Лиля, - Может быть, она тоже ждала его всю жизнь и думала, что он канул на чужбине.
…Когда Анатолий и Валя вернулись из своего затянувшегося путешествия, Анатолий принял решение, поразившее всех. Он отдал усадьбу музею, а для себя и жены решил отделать скромную квартиру во флигеле.
- Так мне будет спокойнее, - говорил он, - Из наследников у нас с Валей только Морис, и кто знает, что стало бы с усадьбой потом. Пожалуй, ее кто-нибудь купил бы, сломал дом, и построил здесь особняки. А я хотел бы, чтобы это место осталось таким, каким оно было всегда.
Сапфир был продан за крупную сумму в частную коллекцию, а вырученные деньги пошли на реставрационные работы. Сюда были перенесены экспонаты из сельской школы, а с помощью сельчан отыскалась утварь дореволюционной поры.
…Появилась в усадьбе и скульптура. Девушка на острове, смотрела на молодого человека, стоящего на берегу. На его раскрытой ладони лежали кристаллы. Двое влюбленных будут вечно смотреть друг на друга, и всегда между ними будет – вода, точно воды Стикса.
Александр продолжил работу в музее, переехавшем на другое место. Он буквально расцвел . Воплотилась его мечта – музей в старинном здании, окруженном красивым парком, быстро стал местом притяжения для многих.
Но у Саши было теперь не только дело жизни, но и семья.
Свою дочку они с Лилей назвали Ритой. Они никому не говорили об этом, но были уверены, что та Рита получила новую жизнь. Те, кто помнили ее, говорили, что малышка похожа на свою тетку, как две капли воды.
Зеленый камень был оправлен в серебро, и этот кулон, как талисман, ждал своего часа.
- Пока дочка слишком маленькая, - говорила Лиля, - Нельзя ей давать его – оборвет цепочку, потеряет… Но придет время…
Клавдия Романовна жила теперь на два дома – зиму проводила в городе, в любимой своей квартирке под самой крышей, а летом уезжала в деревню к «своим молодым», как она звала семью Лили. Здесь все к ней привязались, и надеялись, что рано или поздно старушка переедет к ним насовсем.
И еще все они знали, что теперь, когда усадьба стала музеем, под охраной находится и озеро – никто не будет купаться в нем, никого больше не затянет омут.
И только жизнь, рождающая сама себя без конца, останется вечной тайной, даже если тебе кажется, что ты нашел ключ, отпирающий дверь между мирами.
Конец
Источник
канал Чёрная метка
Морис привел Сашу в восторг своим мрачно-мистическим видом. Мейн-кун тоже проникся к мужчине доверием, и нередко коротал вечера, лежа у него на коленях. Благодаря Саше, Лиля в короткий срок узнала истории самых роковых камней в истории. Эти камни имели имена и согласно легендам, вершили судьбами королей и королев.
Саша рассказывал ей о синем бриллианте «Надежда», который по легенде был карающим глазом бога Рамы. . Каждый, кто носил его – или сходил с у--ма, или тра--гически заканчивал свою жизнь. Жана Тавернье, который привез алмаз в Европу, раст--ерзали собаки, Людовик Четырнадцатый, получивший алмаз от Тавернье, умер от га--нгрены, Людовик Шестнадцатый и Мария Антуанетта, последующие его владельцы – были каз--нены, принцесса де Ламбаль, которой Мария дала надеть украшение – уби--та толпой, и это – только начало кро--вавого пути бриллианта.
А черный бриллиант «Орлов» , который тоже считался «глазом бога» - теперь Брахмы, и был украден, тоже нес несчастья своим владельцам – первый из них прыг--нул с небоскреба, затем тем же образом поко--нчили с собой великие княжны, которым перешел бриллиант…
«Кохинор» способен был лишить монарха короны, Сенецианское кольцо вдохновило Толкиена на создание Кольца Всевластия. Пурпурный сапфир из Дели охранялся чарами и надпись предупреждала, что каждый, кто возьмет камень будет в опасности – лучше выбросить сапфир в море. Перстень с опалом испанского короля Альфонсо Двенадцатого приносил см--ерть всем его владельцам, они скоропостижно уходили от ча--хотки – в конце концов украшение досталось Ги--тлеру и, говорят, он надел его в свой пос--ледний день. Бриллиантовые серьги князей Мещерских – согласно легенде – Наталья Николаевна надела перед дуэлью Пушкина, Индийский алмаз «Санси» - талисман Карла Бургундского - не спас своего владельца от сме--рти в бою, перейдя к следующему хозяину, который дал ему свое имя – лишил того аппетита и сна, а затем принес см--ерть королю Франции Генриху Третьему.
Лиля была далека от королевского трона, но все отчетливее казалось ей, что дело, которым они решили заняться, и вправду является опасным.
Каждый день молодая женщина приходила к мосткам, сидела, опустив ноги в воду. Теперь вода была уже не черной, а просто - темной и холодной. Лиля хотела приучить себя к тому, чтобы не бояться озера, но получалось у нее плохо.
Случайное движение в глубине – проплыла ли рыба или заколыхались водоросли – заставляло ее вскакивать, и всматриваться в глубину.
Саша заметил ее страх и сказал, что он хочет искупаться в озере и даже вплавь добраться до островка. Взглянул в расширенные глаза Лили и пожал плечами.
-А что тут такого? Вы же тут с братом в детстве и играли, и плавали…
Он даже принес маску с трубкой, чтобы получше разглядеть, что там – под водой….
Лилю всегда завораживали истории о подводных пещерах, глубоководных впадинах, удивительных обитателях океанских глубин – по сравнению со всем этим – маленькое озерцо в российской глуши – было такою мелочью, казалось таким безопасным….Отчего же у Лили зашлось сердце, когда Саша, сомкнув руки – прыгнул в озеро, и сразу исчез под водой?
Он вынырнул меньше, чем через минуту, и был уже недалеко от островка. Скоро он добрался до него, и шумно загребая руками, выбрался на сушу, помахал Лиле – мол, все хорошо со мной. Она продолжала смотреть на него, пока он обходил островок, убеждаясь, что ничего, кроме травы и старой плачущей ивы там нет.
А вот когда Саша возвращался обратно, и нырял, оставаясь под водой едва ли не на пару минут, Лиля просто окаменела от волнения. Наконец, он поднялся в озере по пояс и пошел к берегу.
- Ну?! – спросила она в нетерпении.
-Не разглядишь ничего, - признался он, - странно, вода тут должна быть чистая, родники рядом… А ближе ко дну – черным-черно, ну как чернила разлиты…Я думал, может, отложения какие на дне…цапнул – нет песок, ил…
-Больше не заметили ничего?
- У самого острова вроде как омут – сказал он с сомнением, - Дно обрывается, и воронка не воронка…. Водоворот не водоворот… может, там ключи бьют…я проверять не стал.
Лиля догадалась – почему. Будь на страховке опытный пловец, Саша бы, наверное, рискнул из чистого любопытства. Но поблизости никого, кроме нее самой, снедаемой тревогой, не было. А она плавает, конечно, не так, что топор обзавидуется, но вытащить другого вряд ли сможет.
Внезапно Лиле пришла мысль, что Рита, должно быть, по--х--оронена где-то на местном кладбище. Иначе и быть не может – если семья ее жила здесь, разве бы ее повезли куда-то далеко? Но кто мог сейчас это знать, кто указал бы ей место?
Прежде, чем звонить Анатолию, она решила вновь потревожить старую учительницу.
Она набрала номер Любови Петровны. Та ответила сразу, но разговор поддерживала неохотно, словно ей было трудно говорить на эту тему.
Сначала она сказала, что не помнит, но когда Лиля стала задавать наводящие вопросы, Любовь Петровну осенило.
- Так ведь не было ничего….На поминки мы собирались, да… а по--хорон не было. Риту увезли, крем---ировали и…развеяли пр--ах над озером.
Лиля вздрогнула.
- Вот что, - сказала Любовь Петровна, - Поищите-ка вы ее дневники. Они должны быть. Рита много лет вела записи, даже мне показывала. Где-то они должны храниться, такую вещь выбросить не могли. Тем более, ваш брат так бережно ко всему относится….
- Но говорят, что мама… что б ничего не напоминало…спрятала…
- Вот именно – спрятала. Поищите. Они должны быть где-то в доме. Не сомневаюсь, что она не отдала их в чужие руки, - сказала Любовь Петровна и повесила трубку.
Лиля уже была в этот свой приезд на чердаке, и вот теперь поднялась туда вновь. Чердак был огромный – над всем домом, когда-то тут хотели даже сделать еще один этаж. Ничего жуткого не было здесь в этот час – только солнечный свет из окон под потолком, только пыль, танцующая в золотых лучах.
Лиля снова внимательно оглядывала все предметы. Но теперь ее интересовала не птичья клетка, не хрустальный шар, и не забавная ручка из детства. Как хотя бы выглядел этот дневник? Может быть, это была записная книжка? Или тетрадь в клеенчатой обложке?
Глухо мяукнул Морис, которого Лиля не заметила раньше. Он сидел в самом дальнем, темном углу и сливался в этой тьмой. Только глаза – светло-желтые, сияли на фоне этой тьмы. Лиля подошла, чтобы унести кота – не место ему было тут. Морис чуть качнулся, сохраняя равновесие. Он сидел на стопке книг и тетрадей, аккуратно сложенных у стены.
***
Это была странная тетрадь – размером большая, наверное, как две привычных, общих. Обложка красного цвета, листы – голубоватые, разлинованные в клетку, исписанные мелким почерком.
Лиля провела за чтением целый вечер и засиделась глубоко в ночь. Тетрадь была овещественной памятью о ее сестре, и больше, наверное, ничего от нее не осталось. Сначала Рита писала обо всем на свете. О школе, о своем щенке, о яблочном пироге, который мама испекла на ее день рождения.
Но то и дело проскальзывали в ее рассказах какие-то моменты, связанные со старой усадьбой. Большой дом, который невозможно было исследовать до конца, в нем всегда открывалось что-то новое – манил Риту. То она находила необычное клеймо на печной заслонке, то попадались ей осколки старинной плитки, то нацарапанный на штукатурке - Бог весть когда – рисунок.
Но еще больше манило девочку озеро. Она задавалась вопросом – почему время от времени меняется цвет воды – из прозрачной она делается черной, а потом вновь обретает хрустальную чистоту? Рита жалела, что озеро нельзя осушить – хотя бы на часок – сколько тайн открылось бы на его дне! Ей казалось, что глубина водоема менялась – там, где вчера еще было мелко – нынче окунешься с головой.
Несколько раз Рита обмолвилась, что купаться ей приходится тогда, когда не видят малыши (то есть Толик и Лиля), чтобы они не вздумали повторить ее эксперименты, не учились нырять.
«Вчера, на рассвете я доплыла до острова, - писала Рита, - И долго сидела там, смотрела, как всходит солнце. Мне кажется, что вода в этом озере обладает особыми свойствами. Когда находишься рядом с ней - особенно живо начинает работать воображение. Столько всего придумываешь для себя…
Я знаю, что наш старый дом построен в конце восемнадцатого или в начале девятнадцатого века. Мне хотелось бы знать о нем больше. Но стены молчат. А когда я сижу возле воды – возле озера или родников, я будто слышу голоса тех, кто жил тут когда-то».
Лиля перевернула несколько страниц и подумала, что может быть, именно Рита, а не она, стала бы первой писательницей в их роду. Полета фантазии девочке было не занимать.
«Вчера я увидела сон, который мне кажется вещим, - писала дальше Рита, - Да нет, не кажется, я даже не сомневаюсь в этом. Я видела, что наш дом горит. Только это было не нынешнее время. А…. Будто шли съемки исторического фильма. Война 1812 года….Французы…. Костры во дворе…Лошади… И девушка в светлом платье, спрятавшаяся на острове, присевшая за раскидистой ивой. Я была собой, и в то же время была ею. Я чувствовала ее страх.
Пробуждение было - как спасение. Я осознала, что нахожусь в свое доме, что мне ничего не грозит. И несколько минут лежала, глубоко дыша, приходя в себя. Когда я рассказала свой сон маме, она сказала, что видеть дом во сне – это плохо, тем более горящий. Домовина…Но, если честно, сны, подобные этому, мне не хочется рассказывать никому. Уж слишком они личные».
Лиля читала дальше. Судя по всему, долгое время в жизни Риты ничего особенного не происходило. Она писала о ссоре с каким-то одноклассником, о том, как за нее заступился ее друг Игорь. Переживала из-за троек по математике и физике.
Но вот опять:
«Сегодня произошла удивительная вещь. Я легла, чтобы почитать в постели. Опустила лицо в подушку - и очень быстро заснула, точно перешла в другое измерение.
Я снова была на берегу нашего пруда. Только теперь здесь стоял человек. Это был мужчина лет около тридцати. Впрочем, о возрасте забывалось, при взгляде на его истомленное лицо, потрепанную одежду, выдававшую путешественника, странника – почти нищего. Отросшие до плеч волосы были спутаны и грязны. Но приковывало внимание не это – а его глаза: огромные, страдающие, полные слез.
Он сорвал с шеи шнурок, на котором висел кожаный мешочек, размахнулся и швырнул его в воду.
Через несколько мгновений мужчина словно опомнился, поспешно сорвал с себя куртку – и бросился в озеро, желая вернуть себе то, что сгоряча отдал воде. Он нырял и нырял, но тщетно – найти такую мелочь на дне водоема было невозможно.
Долго, до самой темноты, сидел молодой человек на берегу, в совершенном отчаянии. Он промок и иззяб, он был совершенно один – и только дом, изрядно пострадавший от пожара, поднимался по правую руку – как немой спутник, да подавали голос лягушки в камышах.
Причем я видела это не как картинку, какую-то сценку из жизни. Я находилась сейчас в том мире, где известно всё. И я знала, что это за человек, и мне было известно, что лежало в том мешочке.
Передо мной мелькали видения. Вот та девушка, которая могла бы быть моей пра пра пра – много раз прабабкой. Но передо мной она была совсем юной – лет пятнадцать или шестнадцать…
И этот молодой человек выглядел совсем иначе – красивый юноша, полный романтики и надежд. Он понимал, что Веру не отдадут за него, пока он не будет иметь хоть какое-то состояние. И он отправился на Восток, уповая только на свою удачу - и на милость судьбы.
Ему пришлось побывать и слугой, и воином, и бродягой, и гра--бителем заброшенных храмов. Один из камней, что лежал в мешочке, действительно представлял большую ценность. Это был сапфир, внутри которого разбегалась шестью светлыми лучами – звезда.
Но второй камень, доставшийся ему случайно, в этот момент значил для него много больше. Впрочем, его и камнем назвать было нельзя. Это я, неизвестно отчего всегда увлекавшаяся минералогией – точно любовь к ней была у меня в крови – знала, что речь идет о молдавите. «Брызги звезды», стекло, образовавшееся при ударе астероида о землю, неземной гость. Молдавит. Бог знает как оказавшийся на Востоке, где его называли «ключом между мирами», дающим дар пророчества, и позволяющий умершему родиться вновь – но уже в ином обличии.
Петр вез его своей любимой как редкость, овеянную легендами, но в минуту горя, когда он уже не сомневался, что любимой девушки нет на свете – он хотел взмолиться этому камню, чтобы его Вера родилась вновь…
Но зеленый кристалл безвозвратно канул в озеро, и смутно виделось мне во сне…что кто-то… когда-то…. Тоже в отчаянье…. Будет и меня искать с помощью инопланетного стекла – и тоже не найдет…»
Этот сон я уже не рассказала никому, даже маме. Но с того дня, все чаще, я стала нырять в темную воду озера, понимая, что занимаюсь совершенно безнадежным делом, и подтверждения своему сну не найду никогда.
Один раз, когда я неподвижно лежала, всматриваясь в глубину, пытаясь различить что-то на дне, вода вокруг меня потемнела, словно наступила ночь. И оттуда, из этой тьмы, из небытия, на меня смотрели чьи-то глаза, чьи-то руки тянулись ко мне, словно хотели обнять после долгой разлуки, словно радовались, что я, наконец, вернулась домой.
Я в ужасе подняла голову – теплый, солнечный день стоял. Я поспешно поплыла к берегу, точно пережитый ужас гнал меня. Я не сомневалась, что, если еще раз увижу что-то подобное, у меня просто остановится сердце».
Там были еще записи, но Лиля считала, что на сегодня с нее довольно. Шел третий час ночи. Она отложила дневник давно ушедшей сестры, но не нашла в себе сил сразу погасить свет. А потом поднялась, и закрыла дверь, ведущую на террасу, и окно закрыла тоже, ощутив при этом запах озера – сырости и водорослей.
Впервые она подумала о Саше, о том, что ей хотелось бы сейчас быть не одной, а прижаться к другому человеку, точно ища его защиты. Ощутить его нежность, его силу…И если еще совсем недавно она не хотела рассказывать Саше о найденном дневнике, то теперь решила поделиться с ним непременно – и может быть, вместе они найдут разгадку, много лет не дававшуюся никому.
***
Лиля сидела у окна, в старинном кресле, и глядела, как за окном опускаются сумерки. Это была для нее последняя спокойная ночь, потому что отправиться на остров предстояло завтра. Но и сегодня холодок пробегал у Лили по спине, когда она смотрела на Луну, уже почти полную.
Луна начинала заливать сад призрачным светом, тени сгущались все больше, и Лиля задумывалась о том, что раньше не приходило ей в голову.
Никогда прежде то положение, в котором она была, положение «перекати-поля» - не тяготило ее.
Лиля довольствовалась своей комнатой в мансарде и домом на колесах. Она легко срывалась с места, и, шутя, говорила знакомым, что у нее, наверное, даже кровь иная, чем у других – в ней живет ген путешествий. Такой большой, что его можно увидеть под микроскопом.
А вот сейчас она сидела тут, в этом старинном доме с высокими потолками и окнами в виде арок, и ей казалось, что она будто дерево, проросла в него корнями.
Лиля живо представила себе, как она в очередной раз уезжает куда-нибудь на другой конец страны, находит стоянку для своего автодома. И приходит такой же вечер. Лиля знала - что бы она ни делала – работала ли за маленьким столиком, читала ли в постели или готовила ужин, она особенно остро будет ощущать тьму, подступившую к тонким стенам, тьму, окружившую ее собственный «островок жизни». В ее путешествиях никогда у нее не было спутника, даже подобного Морису. И в комнатку-то в мансарде ей было особенно радостно возвращаться потому, что ее ждала там Клавдия Романовна, которую Лиля уже воспринимала как родную душу.
Этот же дом, где жили когда-то ее дедушка и бабушка, где жили ее родители, дом, где она сама училась ходить, сам по себе был членом ее семьи. И ничего ей не было тут страшно. Даже старость и последующий уход из жизни воспринимались чем-то естественным и нормальным, тем, что неизбежно должно произойти, как уже произошло с ее предками. И дом этот помнил, и будет помнить их всех – впитает их голоса, их дыхание, и в каком-то смысле - они не покинут этот мир никогда.
И сейчас Лиля испытывала особенную, щемящую благодарность к брату, который сумел сохранить эту усадьбу, и у них обоих осталось это родовое гнездо, эта почва под ногами, эта жизненная сила, что будет переходить из поколения в поколение.
*
- Не боишься? – спросил Саша.
Лиля пожала плечами. Они сидели на берегу озера, на старой скамье. У Лили под платьем был надет купальник. Но теперь, когда срок настал, ей казалось, что это какая-то игра, что она поверила в детскую страшилку, навеянную быть может, полусном.
Луна поднималась точно огромный желто-оранжевый глаз, хищный, как у Мориса. Но она была еще так далеко – казалось, лунная дорожка не скоро дойдет до водной глади, ляжет на нее…
Добираться до острова решили на надувной лодке, Саша принес ее, и теперь она ждала их на берегу. Сам бы он, конечно, без труда доплыл до островка, но Лиля чувствовала некий озноб вдоль позвоночника, когда думала о ночном купании в воде, которая и днем-то бывает черной, а какой она станет после полуночи?
- Кто здесь водится? – спросил Саша, желая отвлечь ее, - Какая-нибудь рыба есть? Должна быть…
- Лягушки есть – это точно. Слышишь – квакают?
Так сидели они, коротая время. Сидели молча, потому что говорили друг с другом без слов. Неожиданно – третьим – в их компанию пришел Морис, наверное, все же сумел выбраться через подвальное окошко. Лиля вздрогнула, когда услышала его короткое «мяу», и увидела глаза, напоминающие две маленькие луны.
Кота следовало бы унести домой и запереть в одной из комнат, но Лиля не чувствовала в себе достаточно сил – если она сейчас уйдет отсюда, то не найдет решимости вернуться вновь.
- Смотри, - сказал Саша.
Лунная дорожка лежала на краю озера. Лиля вспомнила свои любимые картины – «Русалок» Крамского, «Лунную ночь» Куинджи. Художникам удалось передать ту магию, которая царила в воздухе и сейчас, рождалась из тьмы, лунного света и теней….
И снова они сидели и молчали – теперь в них было что-то от бойцов, ожидающих знака к началу битвы.
- Пора, - сказал, наконец, Саша.
Лунная дорожка уже почти достигла острова. Люди раздевались, словно собираясь принести себя в жер--тву. Нельзя было только задумываться, надо было – делать.
Саша перенес лодку на воду, на мелководье. У Лили сердце ухнуло в пятки, когда она вошла в озеро, теперь она была в его власти - в чем бы эта власть ни заключалась.
Лиля забралась в лодку, а Саша присоединился к ней пару мгновений спустя, плеснула вода, он взялся за весла.
До островка было рукой подать, но что они могли там обнаружить? Зарытый клад? Не хотелось думать, что «скелет в шкафу», вернее, чьи-то оста--нки в земле.
- Надо было взять с собой лопату, - шепотом сказала Лиля.
Почему-то, чем ближе были они к острову, тем больше хотелось говорить шепотом. И так же тихо ответил ей Саша:
- Черт возьми, да…
Остров надвигался темной стеной, только плакучая ива трепетала ветвями как живое существо. Оставалось всего несколько метров, и Саша собирался уже выпрыгнуть, чтобы помочь выйти Лиле и втянуть потом лодку на берег.
…Но Лиля, глядевшая в воду, вдруг почувствовала желание, которому не могла сопротивляться.
Слабый отголосок его могут представить себе те, кто подходя к краю, к обрыву, или к окну на верхнем этаже, вдруг спрашивал себя: «Отчего мне так хочется совершить невозможное – прыгнуть вниз? А вдруг я не справлюсь с собой, не смогу удержать себя и все-таки прыгну?»
Только сейчас это было в сто раз сильнее.
Там, в глубине, было что-то, что манило и звало ее, с необоримостью магнита. И, не задумываясь больше, не окликнув Сашу, Лиля скользнула за борт.
Здесь уже должно было быть мелко – берег вон же он, рукой подать. Но омут, омут… Был ли тут всегда этот водоворот, или закрутился вот только сейчас, но он увлекал Лилю все глубже и глубже, и где это дно, и было ли оно?
Она схватилась за что-то пытаясь удержаться, может быть – это был корень дерева, пробившийся сквозь песок и ил, или чья-то высохшая тонкая рука… Лиля не успела даже вдохнуть, перед тем как уйти в воду, и мучительное чувство нехватки кислорода уже слабело в гаснущем сознании..
А потом кто-то схватил ее и рывками повлек наверх.
…Лиля лежала на траве, которая казалась теплой после ледяной воды в омуте. Постепенно она начинала ощущать свое тело, вот пальцы на ногах зашевелились, вот стали сгибаться руки. Луна уже давно ушла, и Саша нагнулся над ней темным силуэтом.
- Я…, - начала Лиля, но звук получился сиплым, а сил на то, чтобы прокашляться, у нее еще не было.
Саша выдохнул. И только теперь стало ясно, как он до этого был напряжен, как страшно ему было.
- Если бы не ты…я…
- Молчи…к черту остров с его тайнами и сокровищами… Сейчас я отнесу тебя в лодку, и поплывем домой. Я забыл про этот чер--тов омут. А ведь он у самого берега. И луна указала точно на него.
Лиля ощутила, что пальцы ее в чем-то запутались. Она приподнялась. Это был шнурок, стягивающий горловину кожаного мешочка. Это его она сорвала, когда уцепилась за что-то под водой, пытаясь не дать водовороту утащить ее вниз.
- Саша…
Они смотрели на находку, не в силах сказать ни слова.
- Тот самый? Может, он пуст? – наконец, подал голос Саша, - В нем давно ничего нет?…Ведь прошло столько лет…
Но в мешочке что-то было. Не сразу удалось им мокрыми непослушными пальцами развязать узел… В четыре руки старались…
На ладони Лили лежал камень, формой и гладкостью своей напоминавший гальку. Только цвет его был синим, и внутри шестью светлыми лучами разбегалась звезда.
- Тот самый. Но главное не это…
Вот он – местами нежно-зеленый, местами – насыщенного изумрудного цвета, испещренный кратерами как Луна, а формой напоминающий лист – стекло или камень, ключ между мирами, дешёвка - или ожившая легенда. Лиля не могла оторвать от него глаз. Потом она подняла взгляд. Два неба было перед ней. Одно – то, что вверху. Другое – отражалось в озере всеми своими звездами и царственной Луной, вошедшей в полную силу.
Лиля видела сейчас – тем внутренним зрением – которым мы обладаем только в вечных снах, снах-пророчествах, - видела девушку, идущую к ней по воде. Она приближалась – бесплотная точно тень, но не было в этом страха, лишь осознание, что все происходит правильно.
Они с Лилей взглянули друг другу в глаза - и сли--лись воедино, как сливаются тело и душа.
И всё кончилось.
Всё, наконец, кончилось.
*
-Мы поделим их, как всё и всегда делили, - сказала Лиля Саше, - У нас с братом никогда не было обид. Вот и сейчас, сапфир я отдам ему, он хозяин усадьбы, если бы не он – ничего бы не вышло у нас. А зеленый камень будет мой.
Лиля уже несколько дней приходила в себя после происшедшего.
Саша пришел к ней, чтобы рассказать важные новости.
Какое-то время он работал в архивах, и ему удалось найти след Веры – той самой девушки, что пряталась на острове. Она не пог--ибла в ту ночь. Через несколько лет после описанных событий она вышла замуж – и долгие годы вместе со своим мужем жила в соседней губернии. Род же, к которому принадлежали, и Лиля, и все ее близкие, пошел от Людмилы – старшей сестры Веры.
- Так что всё это - ваше по праву, и ваша семья - в самом деле - живет тут уже третий век. Неизвестна судьба только того юноши, что привез сюда из дальних стран драгоценные камни. Выходит, зря он в отчая--нье оплакивал любимую. У нее все было хорошо, она прожила долгую жизнь.
- Но кто знает, что творилось у нее в сердце, - тихо сказала Лиля, - Может быть, она тоже ждала его всю жизнь и думала, что он канул на чужбине.
…Когда Анатолий и Валя вернулись из своего затянувшегося путешествия, Анатолий принял решение, поразившее всех. Он отдал усадьбу музею, а для себя и жены решил отделать скромную квартиру во флигеле.
- Так мне будет спокойнее, - говорил он, - Из наследников у нас с Валей только Морис, и кто знает, что стало бы с усадьбой потом. Пожалуй, ее кто-нибудь купил бы, сломал дом, и построил здесь особняки. А я хотел бы, чтобы это место осталось таким, каким оно было всегда.
Сапфир был продан за крупную сумму в частную коллекцию, а вырученные деньги пошли на реставрационные работы. Сюда были перенесены экспонаты из сельской школы, а с помощью сельчан отыскалась утварь дореволюционной поры.
…Появилась в усадьбе и скульптура. Девушка на острове, смотрела на молодого человека, стоящего на берегу. На его раскрытой ладони лежали кристаллы. Двое влюбленных будут вечно смотреть друг на друга, и всегда между ними будет – вода, точно воды Стикса.
Александр продолжил работу в музее, переехавшем на другое место. Он буквально расцвел . Воплотилась его мечта – музей в старинном здании, окруженном красивым парком, быстро стал местом притяжения для многих.
Но у Саши было теперь не только дело жизни, но и семья.
Свою дочку они с Лилей назвали Ритой. Они никому не говорили об этом, но были уверены, что та Рита получила новую жизнь. Те, кто помнили ее, говорили, что малышка похожа на свою тетку, как две капли воды.
Зеленый камень был оправлен в серебро, и этот кулон, как талисман, ждал своего часа.
- Пока дочка слишком маленькая, - говорила Лиля, - Нельзя ей давать его – оборвет цепочку, потеряет… Но придет время…
Клавдия Романовна жила теперь на два дома – зиму проводила в городе, в любимой своей квартирке под самой крышей, а летом уезжала в деревню к «своим молодым», как она звала семью Лили. Здесь все к ней привязались, и надеялись, что рано или поздно старушка переедет к ним насовсем.
И еще все они знали, что теперь, когда усадьба стала музеем, под охраной находится и озеро – никто не будет купаться в нем, никого больше не затянет омут.
И только жизнь, рождающая сама себя без конца, останется вечной тайной, даже если тебе кажется, что ты нашел ключ, отпирающий дверь между мирами.
Конец
Источник
канал Чёрная метка
https://ok.ru/group/70000001811695/topic/157685015707119