Житейские истории

:

Житейские Истории

вчера 12:20

Обманул жену, что едут на турбазу, а сам оставил ее в глухом лесу, где она чуть не погибла.

А дальше… (⅖)

Обманул жену, что едут на турбазу, а сам оставил ее в глухом лесу, где она чуть не погибла. - 5386010926572
https://ok.ru/group/70000003917036/topic/158280946105836
Прозвучал голос. Низкий, хриплый, проросший сквозь землю и тайгу, полный такой ярости, что волки инстинктивно попятились.

— Пошли вон отсюда!Пошли вон!

Послышался треск сучьев, тяжёлые, уверенные шаги. Настя, вся дрожа, открыла глаза. Из темноты, окутанный паром от собственного дыхания, возник мужчина. Высокий, могучий, словно вытесанный из векового кедра. На нём была потрёпанная телогрейка, а лицо почти полностью скрывала густая, спутанная борода, посеревшая от времени. Но глаза… Глаза она разглядела сразу. Светло-серые, как осенний туман, и полные такой глубинной, выстраданной боли, что её собственная тоска показалась ей вдоль детским, ничтожным капризом.

Он не спросил, кто она, не спросил, что случилось, а только молча, грубо схватил её за руку выше локтя, его пальцы, твёрдые и шершавые, как наждак, сомкнулись на её тонкой руке почти что болезненно.

— Пошла, – бросил он коротко, без интонаций, и поволок её за собой, вглубь леса, прочь от поляны.

Настя не сопротивлялась, её воля была сломлена. Она лишь, спотыкаясь, шла за этим незнакомым великаном, чувствуя, как последние силы покидают её. Он вёл по едва заметной тропинке,подталкивая девушку в спину и вскоре в просвете между деревьями показался тёмный силуэт. Небольшая, почерневшая от времени и дождей бревенчатая избушка, затерянная в самой чаще, как будто сама тайга породила её из мха и бурелома.

*****

Незнакомец втолкнул Настю в избушку впереди себя, как мешок с картошкой. Дверь со скрипом захлопнулась, отсекая внешний мир – холод, волков и ночь. В домике, а вернее, в берлоге великана, было тепло, даже, жарко. В печи потрескивали поленья, а запах вареной картошки, дыма и вяленого мяса, заставил лесную гостью расплакаться. Она выжила! Она жива! Хотя, еще полчаса назад, она уже готова была умереть.

Настя прислонилась к косяку, дрожа всем телом, и беспомощно озиралась, но облегчения не наступало. Выжить-то она выжила, но что будет дальше? Кто он – этот угрюмый, грубый великан? Быть может, самое страшное ее ждет впереди?

Изба состояла из одной комнаты. Посреди неё стояла грубо сколоченная деревянная кровать, застеленная потертым, но чистым одеялом. В углу – печка-буржуйка, из которой исходил живительный жар. На столе горела керосиновая лампа, отбрасывая на бревенчатые стены колышущиеся тени. Повсюду висели связки лука, пучки сушёных трав, на полках стояли незамысловатые банки с припасами. Всё было аскетично, но содержалось в строгом, почти военном порядке.

Тихие, бесшумные слёзы катились по грязным щекам Насти и падали на грубый деревянный пол. Она плакала от страха, от предательства, от ужаса этих двух дней, от потери ребёнка, от всей своей сломанной жизни. Девушка не пыталась сдерживаться. Здесь, в этой бревенчатой коробке, в центре гиблого места, с этим угрюмым и молчаливым незнакомцем, ей не нужно было притворяться.

Хозяин «берлоги» не утешал её. Он сидел и молчал, давая ей выплакаться, и в его молчании было больше понимания, чем в любых словах. Он просто ждал. Когда её рыдания пошли на убыль, он спросил, не оборачиваясь:

— Нога не занозилась?Поцарапана?

Она кивнула, не в силах говорить.

— Покажешь утром.Обработаем. Спи сейчас.

Он встал, указал на кровать.

— Там.

— А Вы?.. – она смотрела на единственную кровать в избе.

— Я здесь, – он махнул рукой на лавку у печки, достал из-под неё тулуп и накинул на себя. В его движениях была окончательность, не терпящая возражений.

Настя, держа в руках одеяло, которое дал ей в руки хозяин, подошла к кровати. Колючее одеяло пахло дымом и солнцем. Тело горело от усталости и ссадин, но сознание уже уплывало, подхваченное волной долгожданного, пусть и небезопасного, покоя. Не решаясь лечь на кровать, Настя молча смотрела на сидящего у печи человека – на его мощную, освещённую отблесками пламени из топки. Спину человека, который сам был похож на старый, поросший мхом дуб, устоявший против всех бурь. И по какой-то неведомой причине, это зрелище давало ей больше утешения, чем все обещания Александра о «лучшей» жизни.

— Меня зовут Сергей, — не оборачиваясь произнес хозяин.

— Я – Настя, – пискнула, словно мышь, девушка и в ее голове пронесся сюжет детской сказки «Маша и Медведь.» — «Может быть, не такой уж он и злой?» – пронеслось в голове девушки.

В этот же момент, Сергей с грохотом поставил ружьё в угол, сбросил телогрейку на лавку и, наконец, повернулся к Насте. При свете лампы его лицо казалось ещё более изрезанным морщинами, а в тех самых серых глазах, помимо боли, читалась тяжёлая, неотступная усталость.

— Раздевайся, – бросил он, его голос по-прежнему звучал как скрип двери в заброшенном доме. – Всё мокрое. Замёрзнешь насмерть.

Она лишь сильнее вжалась в косяк, не в силах пошевелиться. Её зубы отбивали дробь.

— Я…я…

Он не стал ждать. Грубо, без церемоний, подошёл и стащил с неё промокшую куртку. Она беспомощно подчинилась, позволив снять с себя эту тяжёлую, мокрую кожу. Потом он взял с печки еще одно грубое ватное одеяло и накинул ей на плечи.

– Садись, – приказал он, кивнув на табурет.

Настя послушно подошла и опустилась на него, кутаясь в одеяло. Тепло от печки начало медленно проникать в её окоченевшее тело, вызывая мучительное, колющее ощущение в пальцах рук и ног. Она смотрела на этого великана, который бесцеремонно хозяйничал в своём маленьком царстве.

Сергей между тем налил в жестяную кружку чего-то тёмного и дымящегося из котла, стоявшего на буржуйке.

— Пей.Травяной. С мёдом.

Она взяла кружку дрожащими руками. Горячий напиток обжёг губы, но она сделала маленький глоток. Сладковатый, горьковатый, с ароматом тайги, он разлился по телу, принося первое ощущение безопасности за эти двое суток.

— Спасибо… – прошептала она, и голос её сорвался.

Он лишь хмыкнул, уставившись в стену. Помолчали. Тишину нарушало лишь потрескивание дров в печи и её неровное дыхание. Потом его взгляд упал на её сумку, которую она, как помешанная, таскала за собой по всему лесу и теперь сжала в комок у своих ног.

— Кто бросил?

Вопрос прозвучал так прямо и бесстрастно, что у неё перехватило дыхание. Слёзы, уже близкие, подступили к горлу.

— Муж… – выдавила она, стараясь проглотить огромный ком, подкативший к горлу.

Сергей медленно перевёл на неё свой тяжёлый взгляд. В его глазах не было ни удивления, ни сочувствия. Лишь глухое, знакомое понимание.

— Видно,– коротко сказал он. – В этих краях люди не теряются просто так. Здесь или бросают, или кончают с собой.

Его слова повисли в воздухе, холодные и беспощадные, как правда. Настя все-таки сглотнула комок в горле.

— Он сказал…мы ехали на турбазу… что мне станет лучше…

— Турбаза, – Сергей усмехнулся, одиноким, горьким звуком. – Ближайшая в сорока километрах. Через болота. Он тебя не на турбазу вёз. Он тебя в петлельник привёз. Место это так зовётся. Отсюда никто не возвращается. Звери, холод, топи.

Она закрыла глаза, и в них снова вспыхнуло лицо Александра, искажённое злобой, его крик: — Отсюда ты никогда не выберешься! – Теперь эти слова обретали жуткий, буквальный смысл.

— Почему?.. – прошептала она, больше сама к себе. – За что?

Сергей встал, подошёл к полке, достал краюху чёрного хлеба и кусок сала. Положил перед ней на стол.

— Ешь.Силы нужны. – Он сел напротив, уставившись на пламя лампы. – Людям причины не нужны, чтобы творить зло. Им просто плевать. Одним – плевать. Другим… слишком безразлично, чтобы замечать чужую боль.

Хозяин берлоги говорил это не глядя на девушку, словно видя в танцующем огоньке что-то своё, давно прошедшее и невыразимо горькое.

*****

Тем временем в городе, за десятки километров от гиблой таёжной чащи, разворачивался свой, отлаженный спектакль. Осенний дождь заливал улицы, превращая асфальт в чёрное зеркало, в котором отражались огни реклам и мокрые фасады панельных многоэтажек.

В отделе полиции было душно и пахло старым линолеумом и влажным сукном. Александр сидел на жестком стуле перед следователем и старательно тер кулаками сухие глаза, пытаясь выдавить хоть каплю влаги. В итоге ему это удалось – на глазах выступили настоящие, блестящие слёзы.

— Я не знаю, что случилось… – голос его дрожал, он говорил тихо, с надрывом, временами срываясь на шёпот. – Она… она совсем не оправилась после того, как мы потеряли ребёнка. Понимаете? Совсем. Целыми днями могла просто сидеть у окна и молчать. Я пытался помочь, уговаривал лечиться… Но в тот вечер… я вышел буквально на час, в аптеку, за успокоительным для неё. А когда вернулся… её не было.

Он опустил голову, делая паузу, чтобы дать следователю проникнуться трагедией.

— Вещей немного взяла. Сумку свою, с которой всегда ходила. А вот телефон и документы оставила, – снова начал всхлипывать Александр… – Я облазил все подъезды, обзвонил всех знакомых… Никто ничего не знает. Она просто ушла. А я… я теперь не знаю, живá ли она вообще.

Он закончил и смотрел на следователя умоляющими, полными отчаяния глазами. История была выстроена безупречно: несчастная, психически нестабильная молодая женщина, не справившаяся с горем, добрый, заботливый муж, сделавший всё возможное.

Через день по местному телеканалу уже крутили сюжет. Под трогательную, драматичную музыку диктор за кадром рассказывал о трагедии молодой семьи. На экране мелькала старая, ещё со свадьбы, фотография Насти – улыбающаяся, с сияющими глазами.

«Пропала без вести Настя Гаврилова, 22 года. По словам мужа, девушка находилась в глубокой депрессии после потери ребёнка. Она ушла из дома без документов, и с тех пор о её судьбе ничего не известно. Полиция просит откликнуться всех, кто располагает какой-либо информацией».

Сюжет увидела Светлана. Они с Настей были как сёстры, вместе прошли через детский дом, делились последней конфетой и самыми сокровенными мыслями. Увидев новость, она онемела от ужаса, а потом её охватила такая ярость, что она с размаху швырнула в стену чашку с кофе. Коричневые брызги разлетелись по светлым обоям.

— Чушь! – кричала она, уже стоя в том же полицейском участке, перед тем же уставшим следователем. – Это всё враньё! Настя никогда бы не ушла просто так! Она его любила, понимаете? До самого конца, несмотря ни на что! Она была сломлена, а не сумасшедшей!

Следователь, мужчина лет пятидесяти, устало вздыхал.

— Гражданка,мы понимаем Ваше волнение, Но факты таковы: она не взяла ни паспорт,ни телефон, ни деньги, лишь немного личных вещей. Никаких следов борьбы в квартире. Муж предоставил все документы, он действительно водил жену на прием к психологу…

— А вы его проверьте! – Светлана в отчаянии ударила ладонью по столу. – Проверьте этого «горе-супруга»! Куда он смотрел? Где был на самом деле? Я вам говорю, он к ней холоден стал, я видела! Она мне звонила за неделю до этого, плакала в трубку, говорила, что он её почти не замечает! Она никуда бы не ушла! Ей идти-то некуда! Ни родных, ни близких, только я да эта ихняя конура!

Голос девушки сорвался, и она, плача, уткнулась лицом в ладони. Она знала Настю как себя. Та не была бойцом. Она была тем, кто тихо угасает в углу, но никогда не убежит, не совершит резкого движения. Уйти в никуда – это был не её сценарий.

А в подъезде их дома, на лестничной клетке, другая женщина, баба Нюра, соседка с первого этажа, тихо плакала, смахивая концом платка слёзы. Она смотрела на следователя, который пришёл для опроса соседей, и её старческие, выцветшие глаза были полны немого укора.

— Настенька… Тихая была, золотая девочка, – тихо сказала соседка, понизив голос почти до шёпота и озираясь на дверь квартиры Александра. – А он её… это он её извёл, Сашка-то. Я не ослышалась, нет. Как-то вечером, они ругались, дверь была не прикрыта… Я слышала как Сашка кричал, злобно так: "Пропади ты пропадом! Сгинь!" — Видно, устал от её слёз, от горя её…

Баба Нюра взяла следователя за рукав, её пальцы тряслись.

— Вы его допросите в участке-то, Сашку-то, он наверняка фальшивую слезу пускает, небось… А я вам по совести говорю: это он с ней что-то сделал. Я сердцем чую. Чую!

Следователь вежливо кинул, записывая показания пенсионерки в блокнот, но в его глазах читалась привычная усталость и безразличие. Очередная семейная драма. Многословная подруга, впечатлительная старушка. И – убедительно играющий горе муж. Все карты были на его стороне. Версия о побеге несчастной, психически нездоровой женщины выглядела куда логичнее и проще, чем необходимость копать глубже и искать злой умысел в глазах «обезумевшего от горя» мужа.

А Александр, вернувшись из участка, закрылся в квартире, зашторил окна и включил телевизор на полную громкость, заглушая тишину, которая теперь казалась ему особенно звенящей. Он смотрел на экран, где снова шли новости с фотографией Анастасии, и на его лице не было ни следа слёз – только холодное, сосредоточенное выражение человека, который сделал свою ставку и теперь ждёт развязки…
https://ok.ru/group/70000003917036/topic/158282182966764
Интересно Ваше мнение, а лучшее поощрение лайк, подписка и поддержка ;)

Комментарии