18 окт 2019
Красноярские воспоминания Александра Васильевича Тетерина. Часть 1.
История не отпускает - Родина тянет! И дома родного давно нет, и могилы родных заросли, забыты и заброшены. Куда идти? На пустое место? Но там никто не ждет и никто не встретит! Зачем эти хлопоты и пустые надежды встретить вчерашний день, найти прошлогодний снег? Попытка заглянуть в прошлое, когда были живы родители и многие дорогие сердцу люди, друзья?
Буду очень рад, если моё повествование об этом кому-нибудь станет интересным.
Александр Тетерин
Глава 1. Речные загадки.
Эта старая фотография сделана с горы, напротив Красноярского ДОКа, в котором я когда-то работал и который виден в нижней части снимка. Там же виден дымок от котельной у берега Енисея и ручей Гремячий ключ на противоположном берегу. К сожалению, негатив стар, качество снимка оставляет желать лучшего. Но, что есть – то есть.
А жили мы под самой высокой частью этой горы в доме № 95 по ул. Ключевской в обычной пятиэтажке. Рядом Свердловская улица, дорога на Базаиху и Лалетино, на турбазу. Эта гора – моё любимое место прогулок с собакой и тренировок. С 9-го класса школы до самой армии, да и позже, любил я забираться на вершину горы. Там между сосен был у меня турничок-перекладина и там же были запрятаны самодельные гири и гантели.
По хребту на вершину горы шла дорога, сперва грунтовая, но у самого крутого подъема лежал асфальт! Я, конечно, решил разведать и разведал, что это за дорога. Пошел как-то раз, смотрю - шлагбаум сварной из труб, покрашен полосами и табличка «Хода нет - охранная зона, проезд по пропускам». Ну да это мне не преграда - полез смотреть, что за зона такая? Стругацких начитался, Ивана Ефремова, Жюль Верна,… Короче, загорелся дух открывателя-следопыта. Иду вверх по дороге - еще один шлагбаум. Полез без дороги, а там столбы и забор из колючей проволоки. Крадусь дальше - вижу какое-то невысокое капитальное кирпичное строение и, вроде, мачты с прожекторами, какие-то антенны над зданием и народ служивый - часовые шастают, неподалёку «козлики» - ГАЗ-69. И вот с тех пор меня очень интересовало, что это там за точка была? Военные? Какой-нибудь Гидрометеопункт?
Позже это учреждение прикрыли, дом сломали, железные конструкции исчезли, а я через какое-то время полез смотреть, что же там внутри. А там погром, вниз ведёт глубокая шахта – подвал. Шахта была почти вся завалена обломками разрушенного здания и просто мусором, вниз шла металлическая сварная лестница, как трап в трюмы и машинные отделения на больших кораблях, болтались обрывки кабелей и проводов.
Вопрос остался: что же там было? Меня терзали сомнения: а может под горой что-то эдакое осталось? Я продолжал шарить по горе, по её склонам, находил выходы скальных пород – такие небольшие «зеркала» - вертикальные стенки. Часто, устав, я сидел возле одного такого каменного откоса – вертикальной стеночки и прислушивался, ухом прикладываясь к нему.
Позже это учреждение прикрыли, дом сломали, железные конструкции исчезли, а я через какое-то время полез смотреть, что же там внутри. А там погром, вниз ведёт глубокая шахта – подвал. Шахта была почти вся завалена обломками разрушенного здания и просто мусором, вниз шла металлическая сварная лестница, как трап в трюмы и машинные отделения на больших кораблях, болтались обрывки кабелей и проводов.
Вопрос остался: что же там было? Меня терзали сомнения: а может под горой что-то эдакое осталось? Я продолжал шарить по горе, по её склонам, находил выходы скальных пород – такие небольшие «зеркала» - вертикальные стенки. Часто, устав, я сидел возле одного такого каменного откоса – вертикальной стеночки и прислушивался, ухом прикладываясь к нему.
Казалось, что слышен как бы шум за этими камнями и лязг больших механизмов. Я фантазировал всякую всячину, как в «Войне миров». Казалось, что там внутри база пришельцев, которой тысячи лет, что где-то есть ещё входы-выходы или вентиляционные шахты. Короче, я запал на поиски этих технологических входов-выходов. И до сих пор иногда снится мне эта гора с её тайнами.
С вершины горы хорошо виден Такмак и горнолыжные трассы в Бобровом логу, под самой горой - излучина речки Базаихи, виден одноименный поселок. Я частенько сидел на склоне и любовался красивыми видами, путешествовал по этому хребту до пионерских лагерей, забредал дальше.
На обратном склоне горы в конце лета по осыпям расцветали маленькие алые лилии, как лесные саранки, но только цветки поменьше и цвет очень яркий, алый, как огоньки среди камней. Таких я больше нигде не встречал.
Это эндемик этих мест, а утром, когда на них еще лежала роса, в лучах утренней зари они сверкали как рубины!
Часто ходили по склону компании детворы, рвали эту красоту букетами и я боялся, как бы ребятишки вообще не уничтожили эти цветы в таком небольшом ареале!
Часто ходили по склону компании детворы, рвали эту красоту букетами и я боялся, как бы ребятишки вообще не уничтожили эти цветы в таком небольшом ареале!
Ещё когда мальчишкой совсем был, когда было мне лет 12-14, осваивал я тонкости рыбной ловли. Мне это было в диковинку, т.к. до этого рос в барачном поселке «Площадка», что располагался на задворках заводов «Химволокно», «Красмаш», «СК» (синтетического каучука), «Красцветмет».
Бараки «Площадки» снесли к 1970 годам и мы переехали в «рай» для мальчишки. Красота! Рядом Енисей и впадающая в него Базаиха, рядом гора, покрытая лесом и рядом скалы, грибы и рыбалка.
Ошивался я с удочками по берегу Базаихи и пытался поймать какую-нибудь большую красивую рыбину, каких и сам раньше не видал, а местные так умело в это время таскали рыбёшек одну за другой! У меня долго были пустые хлопоты, да и снасти у старожилов были уловистые, профессиональные, фактически браконьерские по нашим временам. Я стал тихонько присматриваться, что да как у местных, что нужно делать, чтобы рыбку поймать и чтобы самого рыбнадзор и милиция не поймали. Боялся, конечно, но рыбалка, как охота - пуще неволи.
Ещё помню, как мне рассказывал старик–рыбак, коренной житель приречного посёлка возле Базаихи, как он и его предки жили там, рыбку ловили сотню лет со времен, когда посёлок Базаиха только застраивался, обживался. Они жили лесом и рекой, каждую весну гребли идущего на нерест хариуса, ленка и тай-меня. Солили бочками, а потом всю зиму до следующего нереста ели эти деликатесы с отварной картошечкой да под водочку или самогоночку.
В жаркие дни я и вся детвора, конечно, купались, выбирая места поглубже в мелководной Базаихе. У меня было любимое место для купания, где я с друзьями целыми днями плескался до синевы, это прямо за горой, напротив Красноярского ДОКа.
Если перевалить хребет горы, спуститься по крутой тропинке по осыпям к реке, там был мостик бревенчатый, а за ним переулок, что вел к центру поселка, там была конечная остановка автобуса и продовольственные магазины. Иногда после купания было неохота тащиться снова через гору – потеть, пылью дышать, да и голодно бывало. Вот мы и шли к остановке на автобус № 39, покупали хлеб, молоко, кефир, конфеты (на что денег хватало) - и пировала доковская шпана, рассевшись на автобусных диванах!
Купальня была шикарная: прыгали с моста в воду, там была яма метра три глубиной, лучше я нигде не встречал. Прыгали солдатиком, ласточкой. Нырять я побаивался, но пацаны многие летали головой вниз очень лихо. Там было глубоко и я очень редко достигал дна ногами. Вода бывала такая теплая, ласковая, просто чудо, тем более я больше всего любил не столько плавать, сколько нырять.
Научился я этому на протоках реки Абакан, когда жил у дедушки с бабушкой в Хакасии и где, не умея плавать, нырял с задержкой дыхания у самого дна. Там же, в Хакасии, я первый раз стал мастерить акваланг из баллонов огнетушителей, за что приятели прозвали меня Ихтиандром. На экраны тогда только вышел фильм «Человек-амфибия», вот я и заболел на многие годы морями и океанами. Их поблизости не наблюдалось, но рек и озер хватало.
Научился я этому на протоках реки Абакан, когда жил у дедушки с бабушкой в Хакасии и где, не умея плавать, нырял с задержкой дыхания у самого дна. Там же, в Хакасии, я первый раз стал мастерить акваланг из баллонов огнетушителей, за что приятели прозвали меня Ихтиандром. На экраны тогда только вышел фильм «Человек-амфибия», вот я и заболел на многие годы морями и океанами. Их поблизости не наблюдалось, но рек и озер хватало.
На Базаихе когда-то давно шел молевой сплав, как по реке Мане и многие места, где река была зажата каменными стенками, чтобы уменьшить заторы из бревен по всему руслу многие скальные «прижимы» были обшиты деревянными отбойниками – этакими стенками из бревен. Ниже того мостика по обе стороны были такие отбойники – стенки, а по берегам тропинки. Когда прыгнешь - течение может отнести довольно далеко, а потом надо приставать к берегу и топать обратно на мост. Так вот какие-то умные головы придумали: ниже моста - метров 15-20 - натянули через реку толстый пеньковый канат, какие были в школьных спортзалах. Этот канат болтался по течению, шлепал по воде и было здорово ухватиться за него руками, подтянуться к берегу. Канат экономил время и силы, да и весело было поболтаться в теплом течении, к тому же не нужно было шлепать по каменистым осыпям прибрежных тропинок сберегая ноги от острых камней. Вот такое шикарное было место для купания. А какую силищу проявляла красавица наша Базаиха!
Справа на фото еле видна на заднем плане та самая сопка. По склону хребта чуть-чуть видна старая грунтовая дорога, как бы наискосок по склону в гору. Я по ней не раз ходил. Вдоль неё шла линия электропередач, опоры были из брёвен, очень старые, многие упали.
А на этом снимке в центре брусовой деревянный 2-х этажный дом. Я даже пожил в нём немного. Там, на втором этаже была квартира родных моей невесты, где мы с молодой женой проживали. Её родителей не стало, да и там теперь ничего не осталось, всё снесли и застроили.
Прямо «в лоб» по этому склону, по самому крутому маршруту от подножия и до вершины я бегал по утрам. Это я с 8-го класса тренировал себя, причем бежал не налегке, а с камнем в руках. Брал из осыпей булыжник, примерно, на 10-12 кг, чтобы ширина камня была на уровне моих бедер и так таскал этот дурдом каждое утро, а на вершине выкладывал из натасканных булыжников тур!
Прямо «в лоб» по этому склону, по самому крутому маршруту от подножия и до вершины я бегал по утрам. Это я с 8-го класса тренировал себя, причем бежал не налегке, а с камнем в руках. Брал из осыпей булыжник, примерно, на 10-12 кг, чтобы ширина камня была на уровне моих бедер и так таскал этот дурдом каждое утро, а на вершине выкладывал из натасканных булыжников тур!
На горе между сосен, как уже писал выше, приспособил я себе трубу - турник соорудил. Ещё притащил из ДОКА две колёсные пары от «лесотаски» в качестве гантелей. Из Енисея с затона на лесопилки бревна таскали цепями, которые катились по рельсам на больших роликах. Вот я и упёр на свой «горный стадион» эти ролики-гантели.
Этот снимок сделан примерно с места расположения моего «лесного горного стадиончика». Внизу, под горой, течёт Базаиха.
Глава 2. Семейные предания.
Вообще, род мой вышел из села Тетерино Емельяновского района, недалеко от города Красноярска. Теперь того села нет - все жители разъехались, дома разрушились, пустыри там да старое кладбище. Заброшено всё. Я был в этом селе один раз, примерно в 1967 году, лет в десять. Отец привез меня туда, всё показал. Жили тогда там последние три старухи и один старик, а на единственной улочке оставались ещё три жилых дома.
Посреди этой бывшей деревни текла небольшая речушка, скорее ручей с обрывистыми глинистыми берегами. Когда-то там мои предки и обосновались, а я после той поездки стал я заниматься собиранием сведений о своих предках.
По семейному преданию, мой пра-пра-прадед кузнец Григорий Тетерин был лихой и весьма весёлый мужчина. О таких говорили: «Косая сажень в плечах, богатырь!». Но он имел кое-какие странности. Зимой, на рождественские праздники, хорошо откушав браги или ставленного мёда, солнечным морозным утром появлялся этот детинушка из ворот своей кузни с кузнечной наковальней на плече (это около 120-150 кг). А народ уже ждал это событие года, почти цирк (это действо бывало каждый год). И вот кузнец от переполнявшей удали и силы (говорили – от богатырской дури), раскрутившись волчком, бросал свою голубу-наковальню с крутого берега через замерзшую реку, целясь на другой бережок. Видимо, пытался так избыток дурной силы истратить, да ещё и на потеху обществу. Но тяжеленная железяка, сверкнув боком, конечно, не долетала до цели, а падала, зараза, куда её не просят – на середину речки, где, разумеется, пробивала лёд и уходила на дно под восторженные вопли сограждан и детворы. Это повторялось каждую зиму на Рождество. Но ухарь-кузнец, добрый молодец, не унывал, а спокойно говорил толпе сочувствующих и насмехающихся: «В другой раз, ну точно долетит». И уходил далее праздновать. А когда праздники отходили, люди смотрели второй акт циркового представления - как полуголый кузнец сперва пешней долбит лед над местом утопления ценного инвентаря, а затем ныряет в прорубь и достаёт на лёд «эту непослушную железяку». Сам весь в тине, в донном иле, красный, как вареный рак, как мужики после парной прыгая в сугроб исходит паром с тиной в бороде и на шевелюре.
А ещё люди передавали, как этот дядя хаживал зимами на охоту, если то действо можно так назвать. С осени он сам или по его просьбе друзья охотники-промысловики присматривали в тайге места, где медведи устраивали себе берлоги. А зимой, когда ложились большие снега, он и отправлялся в те места на свою охоту. Шёл в тайгу всегда только один, никаких помощников с собой никогда не брал. Из оружия признавал только лично выкованный большой медвежий нож-кинжал. Босой, из одежды – одни портки. И вот так шёл на берлогу и приходил обратно с медвежьей тушей на плечах. Говорят, что шрамов от когтей на нём было немеряно. Я же теперь точно знаю, что Илья Муромец был на Руси не один. Таких богатырей от сохи или от наковальни было не то чтобы много, но и не так, наверное, мало.
Мой предок чудил и я люблю на природе и в прорубь прыгнуть, и в снегу поваляться. А что вы думаете, хватает еще «придурков» в державе. Они должны быть, без них скучно.
Глава 2. Семейные предания.
Вообще, род мой вышел из села Тетерино Емельяновского района, недалеко от города Красноярска. Теперь того села нет - все жители разъехались, дома разрушились, пустыри там да старое кладбище. Заброшено всё. Я был в этом селе один раз, примерно в 1967 году, лет в десять. Отец привез меня туда, всё показал. Жили тогда там последние три старухи и один старик, а на единственной улочке оставались ещё три жилых дома.
Посреди этой бывшей деревни текла небольшая речушка, скорее ручей с обрывистыми глинистыми берегами. Когда-то там мои предки и обосновались, а я после той поездки стал я заниматься собиранием сведений о своих предках.
По семейному преданию, мой пра-пра-прадед кузнец Григорий Тетерин был лихой и весьма весёлый мужчина. О таких говорили: «Косая сажень в плечах, богатырь!». Но он имел кое-какие странности. Зимой, на рождественские праздники, хорошо откушав браги или ставленного мёда, солнечным морозным утром появлялся этот детинушка из ворот своей кузни с кузнечной наковальней на плече (это около 120-150 кг). А народ уже ждал это событие года, почти цирк (это действо бывало каждый год). И вот кузнец от переполнявшей удали и силы (говорили – от богатырской дури), раскрутившись волчком, бросал свою голубу-наковальню с крутого берега через замерзшую реку, целясь на другой бережок. Видимо, пытался так избыток дурной силы истратить, да ещё и на потеху обществу. Но тяжеленная железяка, сверкнув боком, конечно, не долетала до цели, а падала, зараза, куда её не просят – на середину речки, где, разумеется, пробивала лёд и уходила на дно под восторженные вопли сограждан и детворы. Это повторялось каждую зиму на Рождество. Но ухарь-кузнец, добрый молодец, не унывал, а спокойно говорил толпе сочувствующих и насмехающихся: «В другой раз, ну точно долетит». И уходил далее праздновать. А когда праздники отходили, люди смотрели второй акт циркового представления - как полуголый кузнец сперва пешней долбит лед над местом утопления ценного инвентаря, а затем ныряет в прорубь и достаёт на лёд «эту непослушную железяку». Сам весь в тине, в донном иле, красный, как вареный рак, как мужики после парной прыгая в сугроб исходит паром с тиной в бороде и на шевелюре.
А ещё люди передавали, как этот дядя хаживал зимами на охоту, если то действо можно так назвать. С осени он сам или по его просьбе друзья охотники-промысловики присматривали в тайге места, где медведи устраивали себе берлоги. А зимой, когда ложились большие снега, он и отправлялся в те места на свою охоту. Шёл в тайгу всегда только один, никаких помощников с собой никогда не брал. Из оружия признавал только лично выкованный большой медвежий нож-кинжал. Босой, из одежды – одни портки. И вот так шёл на берлогу и приходил обратно с медвежьей тушей на плечах. Говорят, что шрамов от когтей на нём было немеряно. Я же теперь точно знаю, что Илья Муромец был на Руси не один. Таких богатырей от сохи или от наковальни было не то чтобы много, но и не так, наверное, мало.
Мой предок чудил и я люблю на природе и в прорубь прыгнуть, и в снегу поваляться. А что вы думаете, хватает еще «придурков» в державе. Они должны быть, без них скучно.
Тот пра-пра-прадед мой – Тетерин Григорий - был не только кузнецом, но ещё и охотником-медвежатником, родился он, примерно, в 1640-х годах, а умер примерно в 1741 году, прожив около 100 лет!
Из нашего рода нарождались охотники, пахари, ремесленники и кузнецы. Жили как полем, отвоеванным у тайги, так и самой тайгой: сеяли пшеницу, рожь да овес, добывали пушнину, били лосей, маралов, медведей и боровую дичь, ловили рыбу, собирали кедровые орехи, грибы да ягоды. Зерно, мясо и пушнину возили на торжище в городок-крепость Красный Яр. Недалеко пролегали торговые пути на Север – в Мангазею (сейчас Туруханск) и на Юг – в Хакассию, Туву, Монголию и Китай.
Мои предки по линии отца – Тетерины - появились в Сибири на Енисее возле Красноярска то ли во времена Ермака Тимофеевича, то ли сразу после, при воеводе Андрее Дубенском. Говорят, что заложил деревню Тетерино сначала как хутор то ли беглый, то ли опальный наш предок, корни которого якобы идут с Новгородских земель. А путь его лежал вначале на Дон (или Днепр), а оттуда уже в Сибирь.
Говорили, что его дед (или отец) воевал с немецкими рыцарями в войске новгородском при Грюнвальде и от него по роду передавался его трофей – большой двуручный меч. Если это правда, то интересно куда же это он запропал за какие-то сотни лет?
Скорее всего его перековали, наверняка сталь была отличная, может из испанского Толедо или немецкого Золингена, там же были лучшие в Европе кузнецы-оружейники и их изделия были лучшими в мире, они стоили огромные деньги. Предание говорило, что предок стоял в рядах полка новгородского. Выставили тогда крестьяне-воины впереди заслон из телег и брёвен, чтобы тяжелая рыцарская конница не смогла пройти одним наскоком (наверное, домик какой-нибудь раскатали, укрепились так).
Приняли удар первый, их почти всех рыцари и кнехты там и порубили. Они же крестьяне, лапотники бездоспешные, в тулупах и холстах. Но немного первый наскок приостановили самые упрямые. Вот предок мой якобы орудовал не то бревном, не то большой оглоблей. Наехал на него большой дядька в броне с головы до ног, шлем рогатый на башке, в руках огромный меч, которым он просто косит всё, что подвернётся. Изловчился предок мой и навернул того поединщика бревном промеж рогов. Не по этикету, конечно, грубо и не эстетично сплющил того рыцаря до пояса.
Сеча затихла и потащилась наша изрубленная рать – то есть её остатки - на Родину, а предок в качестве трофея-сувенира приволок домой огромный, в рост человека двуручный меч того неудачника рыцаря. Меч передавался по роду от отца сыновьям и внукам.
Битва та была под Грюнвальдом в 1410 году, представленная как польско-литовский триумф. Ход битвы Сенкевич воспроизвел согласно Яну Длугошу и под влиянием полотна Яна Матейки, где войска Королевства Польши и Великого княжества Литовского, Русского и Жемайтского разгромили немецкий Тевтонский. В книге «Крестоносцы» (в некоторых переводах - «Меченосцы», польск.) — исторический роман Генрика Сенкевича. К объединенному польско-литовскому войску присоединились славянские (белорусские, украинские, русские) отряды (хоругви) из Новгорода, Смоленска, Полоцка, Галича, Киева и других городов, чешские отряды во главе с Яном Жижкой, ставшим впоследствии предводителем гуситского движения в Чехии, а так же отряд татарской конницы.
Во мне есть и немецкая кровь - я же полукровка. Мой прадед по немецкой линии, отец бабушки - Иван Эрлих, участник 1- мировой войны, поддержавший революцию. Проживал он в своем большом кирпичном доме на берегу Волги. Со слов бабушки у него, как у революционного активиста, было два пистолета: большой маузер и маленький браунинг.
Как-то раз, в 1918-1921 годах, когда ей было 6-10 лет (как она помнила), в начале зимы к их селу с юга подошел отряд атамана Михаила Пятакова повстанческой армии Антонова. Тогда на юге России Добровольческая армия генерала Д.И. Деникина захватила Кубань, а Донская казачья армия атамана П.Н.Краснова, овладев Донской областью, пыталась взять Царицын и перерезать Волгу.
Её отец (мой прадед) с каким-то человеком зашли в дом, собрали котомку с едой и спустились к Волге. Бабушка видела, как они быстро шли по льду на другой берег, до которого было больше километра. В это время на берег выехали военные всадники и с берега стали стрелять из винтовок по уходящим. Сначала на середине Волги упал спутник её отца. Отец же почти дошел до другого берега, но пуля догнала и его - он упал у самых прибрежных кустов.
Матушка моя, будучи родом из поволжских немцев, из т.н. немецкой республики, была депортирована в 1941 году с семьей в Красноярский край. Её с родителями депортировали в начале 1941 года в Сибирь и Казахстан, кого куда. Мама Майя училась в г. Абакане (Хакассия) и в 1948 году (или в 1949) окончила
Из нашего рода нарождались охотники, пахари, ремесленники и кузнецы. Жили как полем, отвоеванным у тайги, так и самой тайгой: сеяли пшеницу, рожь да овес, добывали пушнину, били лосей, маралов, медведей и боровую дичь, ловили рыбу, собирали кедровые орехи, грибы да ягоды. Зерно, мясо и пушнину возили на торжище в городок-крепость Красный Яр. Недалеко пролегали торговые пути на Север – в Мангазею (сейчас Туруханск) и на Юг – в Хакассию, Туву, Монголию и Китай.
Мои предки по линии отца – Тетерины - появились в Сибири на Енисее возле Красноярска то ли во времена Ермака Тимофеевича, то ли сразу после, при воеводе Андрее Дубенском. Говорят, что заложил деревню Тетерино сначала как хутор то ли беглый, то ли опальный наш предок, корни которого якобы идут с Новгородских земель. А путь его лежал вначале на Дон (или Днепр), а оттуда уже в Сибирь.
Говорили, что его дед (или отец) воевал с немецкими рыцарями в войске новгородском при Грюнвальде и от него по роду передавался его трофей – большой двуручный меч. Если это правда, то интересно куда же это он запропал за какие-то сотни лет?
Скорее всего его перековали, наверняка сталь была отличная, может из испанского Толедо или немецкого Золингена, там же были лучшие в Европе кузнецы-оружейники и их изделия были лучшими в мире, они стоили огромные деньги. Предание говорило, что предок стоял в рядах полка новгородского. Выставили тогда крестьяне-воины впереди заслон из телег и брёвен, чтобы тяжелая рыцарская конница не смогла пройти одним наскоком (наверное, домик какой-нибудь раскатали, укрепились так).
Приняли удар первый, их почти всех рыцари и кнехты там и порубили. Они же крестьяне, лапотники бездоспешные, в тулупах и холстах. Но немного первый наскок приостановили самые упрямые. Вот предок мой якобы орудовал не то бревном, не то большой оглоблей. Наехал на него большой дядька в броне с головы до ног, шлем рогатый на башке, в руках огромный меч, которым он просто косит всё, что подвернётся. Изловчился предок мой и навернул того поединщика бревном промеж рогов. Не по этикету, конечно, грубо и не эстетично сплющил того рыцаря до пояса.
Сеча затихла и потащилась наша изрубленная рать – то есть её остатки - на Родину, а предок в качестве трофея-сувенира приволок домой огромный, в рост человека двуручный меч того неудачника рыцаря. Меч передавался по роду от отца сыновьям и внукам.
Битва та была под Грюнвальдом в 1410 году, представленная как польско-литовский триумф. Ход битвы Сенкевич воспроизвел согласно Яну Длугошу и под влиянием полотна Яна Матейки, где войска Королевства Польши и Великого княжества Литовского, Русского и Жемайтского разгромили немецкий Тевтонский. В книге «Крестоносцы» (в некоторых переводах - «Меченосцы», польск.) — исторический роман Генрика Сенкевича. К объединенному польско-литовскому войску присоединились славянские (белорусские, украинские, русские) отряды (хоругви) из Новгорода, Смоленска, Полоцка, Галича, Киева и других городов, чешские отряды во главе с Яном Жижкой, ставшим впоследствии предводителем гуситского движения в Чехии, а так же отряд татарской конницы.
Во мне есть и немецкая кровь - я же полукровка. Мой прадед по немецкой линии, отец бабушки - Иван Эрлих, участник 1- мировой войны, поддержавший революцию. Проживал он в своем большом кирпичном доме на берегу Волги. Со слов бабушки у него, как у революционного активиста, было два пистолета: большой маузер и маленький браунинг.
Как-то раз, в 1918-1921 годах, когда ей было 6-10 лет (как она помнила), в начале зимы к их селу с юга подошел отряд атамана Михаила Пятакова повстанческой армии Антонова. Тогда на юге России Добровольческая армия генерала Д.И. Деникина захватила Кубань, а Донская казачья армия атамана П.Н.Краснова, овладев Донской областью, пыталась взять Царицын и перерезать Волгу.
Её отец (мой прадед) с каким-то человеком зашли в дом, собрали котомку с едой и спустились к Волге. Бабушка видела, как они быстро шли по льду на другой берег, до которого было больше километра. В это время на берег выехали военные всадники и с берега стали стрелять из винтовок по уходящим. Сначала на середине Волги упал спутник её отца. Отец же почти дошел до другого берега, но пуля догнала и его - он упал у самых прибрежных кустов.
Матушка моя, будучи родом из поволжских немцев, из т.н. немецкой республики, была депортирована в 1941 году с семьей в Красноярский край. Её с родителями депортировали в начале 1941 года в Сибирь и Казахстан, кого куда. Мама Майя училась в г. Абакане (Хакассия) и в 1948 году (или в 1949) окончила
Абаканскую фельдшерско-акушерскую школу, сокращённо - ФАШ (на фото) и по распределению её направили далеко на север Красноярского края (тогда Туруханского) в с. Фарково.
На другом берегу Енисея был знаменитый тогда «Станок Курейка», где до революции отбывал ссылку Иосиф Сталин (Джугашвили). Удивительно то, что мою маму Майю определили на постой в том селе Фарково в дом к Давыдовой Лидии Платоновне. И вот, почему удивительно.
Как оказалось, это была первая гражданская жена Сталина, в девичестве Перепрыгина. От Сталина у той родился сын Александр. Сталин из ссылки сбежал, а родители перевезли её на другую сторону Енисея в с. Фарково, где отдали замуж за старого многодетного вдовца Давыдова. После его смерти Лидия жила с его дочерьми и своим сыном Сашкой в старом деревянном доме, куда поселили и нашу маму Майю. Мама вспоминала Лидию Платоновну очень добрыми словами: скромная, спокойная и справедливая женщина, хлебосольная и отзывчивая.
На другом берегу Енисея был знаменитый тогда «Станок Курейка», где до революции отбывал ссылку Иосиф Сталин (Джугашвили). Удивительно то, что мою маму Майю определили на постой в том селе Фарково в дом к Давыдовой Лидии Платоновне. И вот, почему удивительно.
Как оказалось, это была первая гражданская жена Сталина, в девичестве Перепрыгина. От Сталина у той родился сын Александр. Сталин из ссылки сбежал, а родители перевезли её на другую сторону Енисея в с. Фарково, где отдали замуж за старого многодетного вдовца Давыдова. После его смерти Лидия жила с его дочерьми и своим сыном Сашкой в старом деревянном доме, куда поселили и нашу маму Майю. Мама вспоминала Лидию Платоновну очень добрыми словами: скромная, спокойная и справедливая женщина, хлебосольная и отзывчивая.
Родительский дом Лидии Перепрыгиной выкупило государство и над ним возвели музейный пантеон в честь отца всех народов. Высоченный пантеон (а внутри него деревянный домик) стоит в километре от Енисея. К нему от берега реки устроили гранитную набережную, парадные лестницы, по тундре (вечной мерзлоте) проложили большую аллею, поставили фонари, устроили клумбы, вокруг насадили голубых елей.
Сам пантеон – куб стеклянный, из тройных стеклопакетов, с кондиционированием, со своей котельной, своими электрогенераторами, охраной, экскурсоводами. Каждый корабль, шедший по Енисею вниз или вверх, подходя давал сирену и должен был остановиться. Все пассажиры и команда должна была идти на обязательную экскурсию. Мама говорила, что отказов от экскурсии не было.
Лидии Перепрыгиной ежемесячно приходила какая-то плата от государства. Она не бедствовала, но скромность к удивлению хранила незыблемо. А вот две дочки старого Давыдова «отмачивали кино». Обе работали на единственном в том месте предприятии – на звероферме. Директором фермы был какой-то старичок, кажется, ссыльный профессор. Они лодырничали, всё были у них перекуры с выпивкой, а он заставить их работать боялся – все знали, кто такая их приемная мать. А они куражились перед «врагом народа» – профессором: «Ты кто такой? Да ты знаешь кто у нас мать? Не забыл, старый козел, чей сын наш сводный брат? Да мы тебя в рог бараний…». Но добрые люди все это матери и доносили. Моя мама несколько раз видела и слышала, как Лидия Платоновна этих дурёх учила скромности: заводила за косы в сарай, закрывалась изнутри там и с помощью вожжей проводила с ними политинформации. Из сарая слышалось грозное и решительное: «Я вам покажу, кто у кого муж и кто чей сын! Получайте!». Свист вожжей, крики: «Ой, прости! Ой, не будем!». Но уроки помнились им от силы месяц, потом все повторялось.
А вот Сашка рос простым пареньком, дружил с местными радистами и метеорологами, пропадая на их станции, где его и научили радиоделу. Его отец (товарищ Коба) позвал Сашу в Москву. Он сначала не хотел, но как-то раз согласился. Мама помнит, как летом, вне расписания, пришел большой новый, современный многопалубный (взамен старого колесного «Св. Николая») белоснежный пароход «Иосиф Сталин»
А вот Сашка рос простым пареньком, дружил с местными радистами и метеорологами, пропадая на их станции, где его и научили радиоделу. Его отец (товарищ Коба) позвал Сашу в Москву. Он сначала не хотел, но как-то раз согласился. Мама помнит, как летом, вне расписания, пришел большой новый, современный многопалубный (взамен старого колесного «Св. Николая») белоснежный пароход «Иосиф Сталин»
и причалил к их пристани. На берег сошел единственный пассажир – высокий военный, в кожаном реглане, весь в ремнях, с кобурой на боку и никуда не заходя, ни с кем не разговаривая, зашел к ним в дом. Мама слышала, как он говорил с Сашкой и его матерью: «Собирайся к отцу. Он зовет». Ну, Сашка и уехал с тем полковником, но месяца через два-три вернулся. Сбежал. Рассказывал: «В Кремле и скучно, и не по себе. Я к воле привык, а там, куда не пойду – часовые. В туалет – и там часовой». Просился у отца: «Хочу домой». Тому это не понравилось, близко к себе не допускал, кривился. Короче отмахнулся, сказал: «Отправляйся».
В 1949 году мама вышла замуж за моего отца Тетерина Василия Григорьевича. Лучший охотник-промысловик и рыбак зверопромсовхоза, отчаюга, красивый видный парень, первый баянист и гитарист. Домогался её долго, а она гнала его. Ходил за ней неотступно, песни пел, играл на своей цыганской гитаре, носил разную дичь: глухарей, куропаток, тетеревов, уток и гусей, зайцев, рыбу всякую. Короче – выходил. А до него у неё была не состоявшаяся и трагическая любовь с капитаном большого енисейского парохода.
В «холодное лето 53-года» маму едва не убили освободившиеся из северных лагерей уголовники, амнистированные Берией. Они ждали попутный пароход и держали всю округу в напряжении и страхе. Проиграли её в карты, т.е. проигравший должен был её убить. Спасли её мой отец и его друзья-товарищи из охотников. Предупредили их главаря (пахана), что перестреляют весь их бандитский этап, если те не оставят маму в покое. Караулили с ружьями бандитов, пока те не сели в проходящий пароход и не уплыли на большую землю.
В 1956 году мои родители перебрались поближе к родителям мамы – уехали с севера в село Бея Хакасской автономной области Красноярского края. Тогда поволжским немцам разрешили менять место проживания в пределах края (области) после Указа Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года «О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении». Вот они и поехали к своим родным – к бабушкам и дедушкам.
Я сын охотника и внук «лесного бродяги». Дед мой в Хакасии преподавал в Педагогическом институте и занимался археологией, копая древние курганы и стоянки людей древних культур.
В 1949 году мама вышла замуж за моего отца Тетерина Василия Григорьевича. Лучший охотник-промысловик и рыбак зверопромсовхоза, отчаюга, красивый видный парень, первый баянист и гитарист. Домогался её долго, а она гнала его. Ходил за ней неотступно, песни пел, играл на своей цыганской гитаре, носил разную дичь: глухарей, куропаток, тетеревов, уток и гусей, зайцев, рыбу всякую. Короче – выходил. А до него у неё была не состоявшаяся и трагическая любовь с капитаном большого енисейского парохода.
В «холодное лето 53-года» маму едва не убили освободившиеся из северных лагерей уголовники, амнистированные Берией. Они ждали попутный пароход и держали всю округу в напряжении и страхе. Проиграли её в карты, т.е. проигравший должен был её убить. Спасли её мой отец и его друзья-товарищи из охотников. Предупредили их главаря (пахана), что перестреляют весь их бандитский этап, если те не оставят маму в покое. Караулили с ружьями бандитов, пока те не сели в проходящий пароход и не уплыли на большую землю.
В 1956 году мои родители перебрались поближе к родителям мамы – уехали с севера в село Бея Хакасской автономной области Красноярского края. Тогда поволжским немцам разрешили менять место проживания в пределах края (области) после Указа Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года «О снятии ограничений в правовом положении с немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении». Вот они и поехали к своим родным – к бабушкам и дедушкам.
Я сын охотника и внук «лесного бродяги». Дед мой в Хакасии преподавал в Педагогическом институте и занимался археологией, копая древние курганы и стоянки людей древних культур.
Там в 1957 году я и появился на Свет Божий. Нянчить меня приехала из Красноярска (из с.Тетерино) мама отца – Олимпиада Тетерина. Абсолютно неграмотная, добрейшая бабушка Липа. Умерла она, когда мне было три года. Я до сих пор помню теплый солнечный день, свежий глинистый холм на её могилке, цветы, люди вокруг, а я игрушечной лопаткой откапываю свою бабушку. Я помню своё удивление – зачем её закопали? Вот сейчас откопаю и мы пойдем с ней домой играть в лошадку, а все вокруг почему-то плачут ещё сильнее.
Продолжение следует.
Вот тут продолжение:
https://ok.ru/okrasnoyarsk/topic/131090260699175
Продолжение следует.
Вот тут продолжение:
https://ok.ru/okrasnoyarsk/topic/131090260699175
Красноярские воспоминания
22 ноя 2019
Красноярские воспоминания Александра Васильевича Тетерина. Часть 2.
Продолжение повествования от 18 октября 2019 года.
...ещё
Я тоже писала семейные мемуары, подумываю продолжить. А почитав эти записки, отчётливо поняла - надо продолжать. С уходом близких исчезают источники информации о семейных историях.