Яблоко от яблони - 9...

В палате белым было все. Белые стены, белая тумбочка, белая простыня, натянутая до подбородка лежащей на кровати женщины. Ее лицо казалось Роме тоже белым, словно вся краска покинула тело женщины. А ещё были белые бинты...
Бинты на запястье Натальи, бинтами же её руки примотаны к краям железной кровати.
Психиатрическое отделение. Привязывать больных тут в порядке вещей. А Рома не мог на это смотреть, прикрыл простынью мамины руки.
Вообще-то в психиатрическое отделение пускать посетителей было не положено. Но Рома так бушевал, так громко кричал и рвался к матери, что напуганная медсестра побежала к заведующему и он лично проводил Романа в палату.
Опасности для жизни Натальи не было, это поняли еще в скорой помощи, что везла женщину в больницу. Вовремя, очень вовремя друг Ромы решил его навестить и очень быстро среагировал. Но когда, уже в больнице, Наталье начали оказывать помощь, она не позволяла этого делать, норовила сорвать бинты со своего запястья. Тогда и стало ясно, что она пациент психиатрического отделения. Женщине сделали укол успокоительного, привязали к кровати.
Ромин путь в больницу был покрыт туманом. Туман страха и отчаяния окутал его сознание, и он бежал. До больницы две остановки, но ждать автобуса смерти подобно. Он побежал, а рядом, еле поспевая, бежал верный друг Витька. Тот самый Витька, благодаря которому мама и осталась жива. Он вызвал скорую, дождался, пока тетю Наташу увезут и пошел искать Ромку. Искать долго не пришлось. Роман сидел на лавке в старом парке. Он был с девочкой.
За четыре года во внешности Ромы произошли кардинальные изменения. Когда он познакомился с Витькой, выглядел, как ребенок. Худенький ребенок с невеселыми, но еще детскими глазенками. Сейчас это уже парень. Резко вытянулся, раздался в плечах и выглядел старше своего возраста. В пятом классе Рома привлек Витю к спорту, и с тех пор они стали завсегдатаями «Олимпа». По пацанам это видно. Оба широкоплечие, спортивные. И не удивительно, что к четырнадцати годам у них не было отбоя от девочек. Особенно у Ромы.
Витька симпатичный, но немного простоват, что ли. А вот Рома откровенно красив. Слишком красив для парня, как иногда подшучивал Витёк. Чёрный ёжик коротких волос, такие же чёрные прямые брови, а под ними ярко-голубые глаза. Взгляд серьёзный, пронизывающий. Смотрит словно сквозь человека, в самую душу. Слишком взрослый взгляд для четырнадцати лет. Девчонки краснели, бледнели в его присутствии. И это в их районе! Там, где и девчонки такие же оторвы, как пацаны.
В седьмом классе девчонки подрались за его внимание за зданием школы. Роме это очень не понравилось. Такие девочки, решающие проблему кулаками, как мужики, были не в его вкусе. Ему больше нравились скромные, спокойные, хотя особо ни к кому душа не лежала. Но всё-таки он выходил иногда вечерами прогуляться с девочкой.
Когда Витька нашел его в парке и, с трудом переведя дыхание, рассказал про маму, Рома забыл с кем он был и как зовут девочку сидящую с ним рядом на лавке. Он побежал побежал мимо остановок, потому, что не было сил ждать автобуса. Витька успел спросить у водителя скорой в какую больницу повезут тетю Наташу. В этой больнице возмужавший Рома устроил скандал. Требовал, чтобы ему позволили пройти к маме. Хотел убедиться, что с ней все в порядке.
А разве это назовешь порядком, когда мама привязана к кровати, а лицо ее цветом сливается с белой простыней? Она спала после укола. Если не считать неестественной бледности, лицо выглядело умиротворенным. А сердце Ромы рвалось на части. Его переполняла боль, жалость, и в то же время появилась злость. Впервые в жизни Рома сердился на маму.
Вот зачем она так? Зачем?!! Почему такая слабая, такая больная? Почему не может взять себя в руки и начать жить, жить без отца?
Во многом Рома винил и себя. Может, это было неправильно, винить себя в проблемах взрослого человека, но Рома чувствовал свою вину с тех самых пор, как понял, что за таблетки принимает мама.
Раньше, во время каждого маминого приступа Рома сам настаивал, чтобы она быстрее выпила таблетку. А потом «глаза открылись», вернее их Витька помог открыть.
У Вити не очень благополучная семья, и в окружении есть разные люди. Он первый понял, что то, что принимает тетя Наташа, может и лекарство, но не только. Витька видел нарком.анов ошивающихся в здании заброшенного магазина, видел их блаженные улыбочки после принятия дозы и видел ужасные ломки, когда дозы нет. Состояние тети Наташи без таблеток сильно напоминало ломку. Витя не стал ходить «вокруг да около» и прямо сказал об этом другу. На то они и друзья, чтобы «лупить правду в лоб».
И у Ромы будто глаза открылись. Казалось, он не мог возненавидеть своего отца сильнее, чем уже ненавидел. Но это только казалось! Отец умышленно подсадил маму нарко.тики. Он знал, что привозит, и после развода продолжал снабжать женщину через своего работника.
Вновь захлестнула Рому ненависть, а еще появилось чувство вины. Рома винил и себя тоже. На его глазах мамина зависимость становилась все сильнее, а он это только поощрял. И не хотел Рома делать скидку на то, что он ребенок. Должен был понять, должен!
С тех пор началась борьба. Рома просил, умолял маму не принимать таблетки, справляться со своим состоянием без них. Она честно пыталась, держалась день, два, один раз полторы недели, но все бесполезно. Состояние женщины становилось столь ужасным, что Рома и сам пугался.
— Ромашка, — шепот тихий, еле слышный.
Лежащая на кровати женщина приоткрыла глаза. Сын, сидевший на стуле смотрел на неё по-новому. Не было больше сочувствия и бескрайней жалости. Что-то другое было. Упрёк, осуждение?
— Зачем ты это сделала, мама, зачем?!!
На последнем слове огрубевший голос Ромы сорвался, превратившись в мальчишеский визг.
Две слезинки скатились по бледному лицу Натальи.
— Я так больше не могу, Ромашка, мне тяжело, не могу... Твой папа...
— Хватит уже о папе, нет его давно. Нет, слышишь, мама? Есть ты и я. Ты должна научиться справляться. Он не вернется к нам, никогда не вернется.
— Я знаю, уже знаю, — шептала Наташа. — Я видела... Он давно женат на своей секретарше.
— Ты что, ездила на комбинат? Зачем ты это сделала? Почему ты не можешь научиться жить без него?
— Я хотела посмотреть... хоть одним глазком увидеть... И увидела. Она такая молодая, красивая. Лешенька...
— Мама, очнись, он предатель! Ты обо мне подумала? Что будет со мной, если тебя не станет?
— Подумала, еще как подумала, — Наташа широко распахнула глаза, впервые прямо посмотрела на сына. — Я думала о тебе, Ромашка. Что за жизнь у тебя с такой, как я? С ненормальной матерью, с зависимостью от... Ну, ты знаешь... Я мучаюсь сама, мучаю тебя. Если меня не будет, папа будет вынужден забрать тебя. Тебе будет лучше с ним. Он нормальный, богатый. У тебя будет модная одежда, компьютер, все будет. И не придется больше заботиться об умалишенной матери.
— Прекрати! Перестань, и даже не думай так. Отец не заберет меня, я в этом уверен. А если бы и забрал, я не пойду к нему. Никогда и ни за что на свете я не буду жить вместе с этим... с этим предателем и его новой женой. Лучше детдом. Ты этого хочешь, мама? Чтобы я оказался в детдоме? Этого?!!
Рома кричал. На его крик прибежала медсестра, начала выводить парнишку из палаты. Наталья плакала, хотела протянуть к сыну руки и только тогда поняла, что привязана.
Медсестра настойчиво тянула Рому, обнимая за плечи. В коридоре он дернулся, высвободился. Спросил, кусая губы, чтобы не зареветь:
— Где у вас тут кабинет главного врача? Я хочу с ним поговорить о маме.
— Заведующего, — поправила медсестра. — Я провожу тебя. Если Вячеслав Григорьевич сейчас свободен.
Вячеслав Григорьевич был не занят, он сидел в своём кабинете, но разговаривать с мальчиком не хотел. Медсестра завела Рому, а доктор нахмурился.
— Обсудить состояние Ковровой необходимо, но с кем-то из взрослых. Твой отец сможет подойти?
— Нет у меня отца. У нас с мамой больше никого нету. Говорите со мной, я должен знать.
— Вдвоем, значит, живете? — задумчиво смотрел врач. — Я уже понял, что у твоей мамы есть определенного рода проблемы. А еще в ее крови обнаружены препараты... Я так понимаю, что ими она пыталась снять приступы тревожности. Ты не знаешь, давно принимает?
— Давно. Я все знаю. Мама без них не может. Вы вылечите её?
— Я не волшебник, — развёл руками доктор. — Тут есть чем заняться, по моему профилю, но надо было обратиться раньше, гораздо раньше. Тогда я со стопроцентной уверенностью мог бы ответить, что помогу. А сейчас.... Твою маму однозначно нельзя выписывать в ближайшее время. У неё острая фаза. Я попытаюсь её облегчить. А что касается зависимости, это уже не по моему профилю. Попробуем перевести твою маму на более легкие препараты. Опять же, обещать ничего не могу. Одно могу сказать точно — лежать у нас ей придется долго, возможно, несколько месяцев. О тебе есть кому позаботиться?
— Я сам о себе могу позаботиться, — буркнул Рома. — Вы только вылечите её, пожалуйста, вылечите!
Возле больницы Рому дожидался друг. Витя сидел на бетонном парапете, напряжённо глядя на стеклянные двери. Сидел не первый час, но даже мысли не возникало уйти. На улице давно стемнело, а Витя знал, что если всю ночь придётся сидеть, он всё равно не уйдёт.
«Ромке сейчас, как никогда, требуется поддержка. Он так любил свою маму. Почему любил?» — поправлял себя мысленно Витя. «Любит. Она была жива, когда увозили на скорой. Если Ромка так долго не выходит, значит, всё нормально. Ведь если что, он бы не задержался».
Витька утешал себя этими мыслями, но всё равно было страшно. Страшно увидеть разбитого горем друга, выходящего из дверей больницы.
Наконец Рома вышел из стеклянных дверей. Во дворе больницы светили фонари, но Роминого лица не разглядеть.
— Ну что там, как она? Жива? — спрыгнул с парапета Витя.
— Жива, — глухо ответил Рома. — Она в психиатрическом отделении. Доктор сказал, будут лечить.
— Так это же хорошо.
— Я не знаю, не знаю хорошо, или нет! — вдруг с горечью вскрикнул Рома. — Мне кажется, хорошо не будет никогда. Моя мама — сумасшедшая. Никогда я не произносил этого вслух и никогда не признавал, но это ведь так и есть. Только что доктор подтвердил. Я очень её люблю, ты знаешь, но уже не верю, просто не верю, что она может быть нормальной. Такой, как другие матери. Иногда так хочется прийти домой и быть спокойным, уверенным в том, что у неё не начнутся видения, что не будет она кричать. У неё только два состояния — либо паника и видения, либо заторможенность от таблеток. И то, и это плохо. Так иногда хочется нормальную маму!
— Нормальную? Нормальную, говоришь? — в полумраке больничного двора Рома не видел, каким жёстким стало лицо друга. Понял это по напряжённому голосу. — Твоя мама лучше нормальных. Вот моя нормальная, и что, хорошо мне живётся? Она всю жизнь с алкашом, всю жизнь мучается, ходит в синяках. Она нормальная в том смысле, который имеешь в виду ты. Ей всегда не до меня. Каждый день она ждёт, в каком состоянии отец вернётся с работы, и думает, куда бежать, куда прятаться. А на меня ей начхать. Про отца я вообще молчу. Вот ты своего ненавидишь, а я своего презираю. Мой алкаш и меня поколачивал, когда я помладше был. Это сейчас боится, что отдача прилетит. Вот тебе и нормальные люди, не сумасшедшие!
А тетя Наташа, она очень добрая. Ты любишь маму, не спорю, но ты когда-нибудь пытался с ней разговаривать? Разговаривать, как взрослый. Пытался выяснить причину ее приступов? Вот то-то и оно. Тебе кажется, что твоя мама была такой всегда. Другой ты ее не помнишь. А я как-то спросил. Помнишь, в сентябре ты пошел на соревнования, а у тети Наташи как раз приступ начинался? Ты попросил меня посидеть с ней. Она начала кричать, видеть кого-то. Я спросил, кого она видит. И тётя Наташа начала рассказывать. Возможно, она не понимала, с кем разговаривает в тот момент. А вот я понял многое. Ты знаешь, что когда тебе было четыре года, вас с твоим отцом чуть не закопали заживо? А тетю Наташу заставили на то смотреть.
Рома напрягся. Витька рассказывал ему и смутные страхи накрывали с головой. Рома не помнил страшных событий, но почему-то вспомнил свой страх в тот момент, как он боялся, как плакал. Так вот откуда у него страх перед землёй, чёрной влажной землёй! Теперь понятно, что это за страх. Понятно, почему свихнулась мама. Всё понятно.
— И вот ещё что, — говорил Витька, — когда у твоей мамы начались приступы, она хотела обратиться к врачу, а твой отец не позволил. Он боялся, что расскажет она лишнего психиатру. Ему легче было подсадить её на таблетки, чем лечить. А по сути тетя Наташа просто слабая. Она целиком зависела от твоего отца. Она, наверное, до сих пор его любит, поэтому ничего тебе не рассказывает. Не хочет, чтобы ты возненавидел папу.
— Не хочет, чтобы возненавидел? — натянуто рассмеялся Рома. — Она с этим немного опоздала. Получается, я не хотел ей рассказывать про новую любовь отца, а она мне про прошлое. Мы стараемся беречь друг друга, а делаем только хуже.
...- 10...
Возле высоких ворот кирпичного особняка стояло несколько дорогих машин. Машины еще подъезжали, из них выходили приглашенные на праздник гости. Мужчины в костюмах и женщины в вечерних платьях. Все с подарками. Кроме блестящих коробок, перевязанных цветными ленточками, гости несли цветы. Только по этому можно было догадаться, что идут на день рождения. И, скорее всего, к женщине.
Один мужчина, подъехавший на Мерседесе, вынул из багажника огромный букет. Тридцать три ярко-красных розы. Имениннице исполнялось тридцать три года. Не все гости знали ее в лицо, знали только владельца деревообрабатывающего комбината, развивавшегося не по дням, а по часам.
Последнее время Алексей Ковров стал известным человеком в городе. Рос комбинат, росло его состояние. Естественно, на день рождения жены он пригласил только обеспеченных граждан. Они элита, им нужно держаться вместе.
Маргарита волновалась. Крутилась возле огромного, во весь рост зеркала на втором этаже, и время от времени выглядывала в окно, где во дворе собирались гости. Там уже расставлены фуршетные столики, и снуют между ними нанятые официанты. Предлагают гостям легкие закуски, напитки.
А Маргарита никак не может от зеркала оторваться. Ей хочется, чтобы ее появление произвело фурор.
— Леша, тебе не кажется, что я постарела? — приглаживает она еле наметившую морщинку возле глаз.
— Смешно, Марго, очень смешно, — хмурится Алексей, — я устал тебе повторять, что ты прекрасно выглядишь, ни в коем случае не на свой возраст. Хватит уже бегать по салонам красоты. Да и, в конце концов, ты должна выглядеть мне женой, а не дочерью.
Алексей пытался пошутить, но шутка прозвучала неуместно. Маргарита резко крутанулась в своем обтягивающем блестящем платье, выгодно подчеркивающем все изгибы ее точеной фигуры, и сузила глаза, глядя на мужа.
— Чтобы так не казалось, ты должен начать следить за собой. Лёша, что за живот? Ты толстеешь, а лишний вес прибавляет возраста. Тебе нужно походить в спортзал.
— Вот только спортзала мне ещё и не хватало, — ворчал Алексей. — Я и так не отдыхаю. Кручусь целыми днями, «как белка в колесе», чтобы ты могла блистать каждый раз в новых украшениях, и чтобы твой дядька ненасытный не бедствовал.
Лёша злился на жену. В его двор сейчас стекаются самые богатые представители города, и он очень просил Марго не тащить на день рождения своего любимого дядю Борю. Как всегда, она его не послушалась.
Маргаритой сложно управлять, если не сказать невозможно. Может, за это её когда-то Лёша и полюбил, за строптивый и своевольный характер. Ну, и за красоту, конечно.
То, что Маргарита племянница Бориса Сорокина, Алексей узнал не сразу, а только после свадьбы. Сказать, что это стало шоком, ничего не сказать! Один только вид бандита, когда-то возглавляющего группировку «майских», наводил на мужчину ужас. Давным-давно, когда Бориса в очередной раз «закрыли», Лёша выдохнул. Думал, что освободился, освободился навсегда. И вдруг оказалось, что Борис родной дяди его жены. Сразу же закрались нехорошие подозрения, тем более, что Марго очень долго скрывала своего родственника. Возможно ли такое, что она появилась на комбинате не случайно? Конечно, возможно! Сорокин — хитрый, прожженный уголовник. Вполне вероятно, это он внедрил на комбинат племянницу.
Марго, само собой, подобные подозрения отвергала. Делала большие глаза и возмущалась.
— Я сама, сама захотела работать на комбинате. Ну и что, что ты знаком с моим дядей? Такое случается. А то, что не знакомила до свадьбы, так просто случай не представился. Когда мы женились, дяди не было в городе.
Леша хотел верить жене, очень хотел, но уже многократно убеждался, как легко и правдоподобно она врёт.
Ну и пусть! Что ж теперь? Возможно, она и пришла на комбинат с определенной целью, но потом их обоих настигла любовь. Любовь смешала все планы. Вот во что хотел Алексей верить и как думать.
Но когда Борис Сорокин «нарисовался», стало трудно закрывать глаза на новоиспеченного родственничка. Уголовник не придумал ничего лучше, как попросить денег, якобы в долг. Но и он, и Алексей прекрасно понимали, что долг никто возвращать не будет. Зря, наверное, Леша уступил самый первый раз, но уж очень велик был страх перед Борисом, перед прошлым.
Один раз денег дал, второй, и с тех пор дядя жены «сел на шею». Приезжает каждый месяц, как за зарплатой, и уже не притворяется, что собирается возвращать деньги. Марго пожимает плечами и говорит:
— Лёш, ну дай. Тебе что, жалко что ли? Дядя Боря меня вырастил, он очень близкий мне человек.
Хотя бы на день рождения могла его не приглашать. Не вписывается уголовник в толпу приглашенных гостей, никак не вписывается.
Пока Марго вертелась возле зеркала, Алексей подошёл к окну, отодвинул жалюзи и посмотрел во двор. Борис Сорокин явился в джинсах и клетчатой рубашке навыпуск. Даже приглашённые официанты лучше одеты. Он и на обслугу не тянет, зато ведёт себя, как барин. Навалился локтями на фуршетный столик и поглощает тарталетки с икрой, запивая коллекционным вином. Вокруг него никого, пустой пятачок. Гости предпочитают обходить не внушающего доверия персонажа. К тому же, некоторые узнали Сорокина. В далекие годы, когда свирепствовал разгул криминала, группировка «майских» была в городе довольно-таки известна. Борис «щемил» не только Алексея. Он уже узнал в ком-то из гостей бывших своих «терпил», а «терпилы» узнали его и никак не могли взять в толк, что на подобном празднике забыл уголовник.
Алексей раздражённо опустил жалюзи и сказал, обращаясь к жене:
— Если мы сейчас не спустимся, твой дядька всех гостей распугает. Хоть бы раз, хоть один единственный раз ты прислушалась к моему мнению! Говорил же...
— Всё, всё, Лёша, не фырчи. Не могла я обидеть дядю Борю. Я готова. Пошли к гостям.
Маргарита улыбнулась пухлыми, накрашенными ярко-красной помадой губами, и раздражение Алексея, как рукой сняло. В который раз он залюбовался своей красавицей женой. Смотрел на неё и не мог насмотреться. Какая молодая, какая красивая, и его! Она принадлежит ему!
Не всё гладко было в их семейной жизни. Да и как может быть гладко, если у Маргариты такой характер и такой дядька. Не всё гладко, а всё равно любил, безумно любил. Даже несмотря на то, что за тринадцать лет брака Марго так и не родила ему долгожданного сына. Сначала говорила, что слишком молода, что хочет пожить для себя. Жизнь «для себя» затянулась, и Алексей психовал. Это она по-прежнему молода, а у Лёши годы идут. Дают о себе знать скачками давления, одышкой, лишним весом. Комбинат разрастается, набирает обороты, денежки на счетах копятся, а наследника до сих пор нет. Любимого наследника, их с Марго ребёнка.
О Роме Алексей старался не вспоминать, вычеркнул мальчишку из своей жизни и из памяти, как и Наташку.
Жизнь с бывшей женой была неприятным воспоминанием, и чтобы Наташа не давала о себе знать, Алексей каждый месяц передавал через своего рабочего таблетки. Никоноров послушно отвозил их целых четыре года, а потом случилось непредвиденное. То, чего Лёша никак не ожидал.
Никоноров вернулся чуточку напуганный, с таблетками.
— Алексей Владимирович, ваш сын кинул таблетки мне в лицо и сказал, что если я еще раз их принесу, он спустит меня с лестницы. А он это сделает. Парень решительный, на вас похож...
— Заткнись! Ничего он на меня не похож! — скрипнул зубами Леша. — И вообще, не называй его моим сыном. Это прошлое. Ты что, мальчишку испугался? Серьезно? Сколько ему сейчас там, четырнадцать? Ты испугался четырнадцатилетнего пацана?
— Алексей Владимирович, а вы давно видели Рому? Четыре года — это много, он сильно изменился и выглядит старше своего возраста. Если захочет, он сможет выполнить свою угрозу. В общем, хоть увольняйте, а я туда больше ни ногой. Да и вообще, нехорошо это как-то...
Никоноров не договорил, не сказал то, что чувствует. Что каждый раз, относя, якобы, необходимые для жизни препараты бывшей жене директора, он чувствует себя нарк.о.курьером. Ведь не слепой, видит состояние женщины, видит, какими трясущимися руками она выхватывает у него таблетки. Никаноров даже рад был, что так всё получилось, что больше не придётся исполнить неприятную повинность.
А Алексей решил наплевать, осознавая, что без таблеток Наташка быстро загремит в дурдом. Он вдруг понял, что его это больше не пугает. То, что было, быльём поросло. Мало ли, что несёт эта умалишенная, к тому же бывшая, обижённая жена. Кто её теперь будет слушать?
Так что, о бывшей семье Алексей не вспоминал. Он хотел сына от Марго, и когда ей исполнилось тридцать, конкретно надавил. Вроде бы она согласилась, вот только забеременеть никак не получалось. Три года уже не получалось. И начал Лёша подозревать, что жена его дурит. Может, принимает что, потихоньку, а согласилась только для видимости.
Но сегодня день её рождения, и думать об этом не хотелось. Сегодня нужно только любоваться её красотой и праздновать.
Алексей подставил локоть, Марго кокетливо за него ухватилась. Они спустились со второго этажа, вышли во двор. Маргарита растянула рот в очаровательной улыбке, и супруги принялись приветствовать гостей.
В это самое время к воротам особняка подошла женщина неопределённого возраста, полноватая и нелепо одетая. Она растеряно водила глазами по машинам возле ворот. Подняв голову, взглянула на дом. Женщине можно было дать, как пятьдесят, так и шестьдесят лет. Лицо печальное, если не сказать, горестное, взгляд потерян. Неухоженная, с пучком седых волос, она выглядела глуповато и странно.
Женщина обогнула дорогие автомобили, подошла к воротам. Протянула трясущуюся руку, замерла, будто не решаясь. Все-таки нажала на кованную ручку и удивленно склонила голову набок, когда ворота открылись.
Здесь ждали гостей, и никто не собирался запираться. Странная женщина явно не входила в число гостей. Внешним видом она отличалась от них еще больше, чем Борис Сорокин. Она и сама боялась войти, но все-таки сделала шаг. Зашла, прижалась спиной к воротам. Замерла, разглядывая яркие, вызывающие платья красивых женщин, слушая их смех. На незнакомку начали озираться, и щеки женщины покраснели, но она не уходила. Она искала глазами хозяина дома.
Так случилось, что они с Алексеем увидели друг друга одновременно. Он как раз пожимал руку одному из гостей, но ладонь упала, а лицо выразило крайнюю степень гнева и отвращения.
«Наташка! Как она посмела притащиться сюда, да ещё и в такой день! Она что, собирается испортить праздник? Нет, для этого у неё кишка тонка. Боже, как же ужасно она выглядит! Старуха! Страшная и неопрятная старуха!»
Леша сам не верил, что он мог когда-то с ней жить. И страшно представить, если кто-то из гостей это узнает.
Алексей почувствовал, как Маргарита больно ущипнула его за локоть. Она тоже видела Наташку.
— Извините, извините, — Лёша стал лавировать между гостями.
Стараясь перед ними делать это не очень грубо, вытолкнул Наталью из ворот, закрыл их за собой. Увёл её подальше, к соседнему дому. Подальше от глаз, от ушей. И только потом зашипел:
— Чего тебе надо, ты чего припёрлась? Как ты вообще узнала мой адрес?
— А знаешь, на комбинате меня ещё помнят. Сказали, где ты живёшь.
Наташа пристально смотрела в лицо бывшего мужа, будто впитывала каждую черточку, каждую новую морщинку.
— Лешенька, ты совсем о нас забыл. У нас давно нет денег, нам не на что жить. Ромашке с шестнадцати лет приходилось подрабатывать, одновременно с учебой. Неужели тебе никогда не хотелось увидеть сына? Он совсем взрослый...
— Не хотелось. Тебе чего, денег надо? Ты не получишь. Я оставлял тебе деньги при разводе.
— Деньги? Смешно, Лешенька.
Наташа попыталась рассмеяться. Не получилось, она закашлялась.
— Да, Лешенька, смешно, как ты обвел меня вокруг пальца. Лишил всего. Лишил не меня, мне не надо. Лишил собственного сына. Я уже несколько раз лежала в больнице. Я все поняла. Не буду спрашивать, зачем ты так со мной. Спрошу, за что так с сыном? Если бы ты знал, какой он хороший мальчик, наш Ромашка... мой Ромашка. Ты не заслуживаешь называться его отцом. И знаешь, что я тебе скажу, Лешенька? Ты мерзавец, ты самый настоящий мерзавец! Я желаю тебе хоть в сотой доле испытать ту боль, что испытала я, пройти через те трудности, через которые прошел Ромашка. Ему пришлось стать взрослым в десять лет, но он не отвернулся от меня, не сломался. Я пришла, чтобы сказать тебе, что больше тебя не люблю. Ты не заслуживаешь любви. Если бы не то ужасное событие, помутившее мой рассудок, я бы это давно поняла. Тебя никто не любит, даже твоя новая жена. Она с тобой из-за денег.
— Пшшшла отсюда, пошла.
Их никто не видел, Алексею не было нужды притворяться. На этот раз он толкнул Наталью грубо, с силой.
— Уходи, и не появляйся мне на глаза. Никогда не появляйся!
Настроение было безвозвратно испорчено. Леша не признался бы никому, даже самому себе, но слова Натальи его «царапнули», сильно «царапнули». Плевать он хотел на Наташку, на Рому, на то, как они жили все эти годы. Но бывшая жена озвучила то, чего он сам боялся в глубине души. Боялся, что Марго с ним не по любви.
Продолжение следует..
Ирина Ас