ПОЛУНОЧНИКИ (клуб любителей мистики)

22 сен 2024

ПАСЕЧНИК (2)

Глава 6.

Московский вокзал встретил Егора шумом и суетой. Множество ларьков торговало разной ерундой: шоколадками, майонезом, пивом, водкой, сигаретами. В киосках предлагали газеты и журналы с кричащими заголовками: «У Аллы Пугачевой объявился внебрачный сын», «Сюткин продал жену за три копейки», «Группа «На-на» состоит из женщин». Пресса разлеталась как горячие пирожки. Главным образом, из-за обилия кроссвордов и сканвордов на задней полосе – люди любили скоротать время в дороге, решая головоломки.

Егор зашел в павильон с вывеской «Шаверма». Захотелось попробовать заморское лакомство. На вертеле крутилось нечто, напоминающее огромный кебаб. Мужик с зубочисткой во рту ловко срезал с него куски, бросил на тонкую лепешку, зачерпнул с тазиков овощей и залил массу розовым соусом. Быстро завернув содержимое «шавермы» в конверт, вручил сверток Егору.

Как ни странно, запах от конверта шел аппетитный – есть можно, если не смотреть на неряшливого продавца и мух, навеки погибших на липких лентах, свисавших с потолка павильона. К шаверме предлагались напитки: чай, кофе, вино, пиво, водка. Егор попросил чай. Пластиковый стаканчик с одиноким пакетиком, залитым кипятком, невозможно было удержать в руках. Пришлось присесть за грязноватый столик. Егор откусил от шавермы, пожевал… Вкусно. Кетчуп с майонезом неплохо сочетались с куриным мясом. Куснул еще раз, и… нащупал языком что-то острое. Выплюнул на ладонь… зубочистку. Ту самую зубочистку, которая пять минут назад была во рту чернявого.

Злость накрыла Егора, как цунами прибрежный город. Он, отбросив от себя пластиковый стол, в один миг подскочил к продавцу. Мускулы налились злой силой: Егор схватил щуплого мужчину за шиворот, и стал запихивать недоеденную шаверму ему в глотку:

- Жри, гадина, жри! – приговаривал он. Продавец давился, дрожал, мычал что-то.

Из подсобки вдруг выскочил второй, видимо его напарник. Что-то прокричав, кинулся на Егора. И зря. Егор одним крепким ударом отбросил напарника метра на три, не меньше. Тот, пролетев довольно длинную дистанцию, ударился об стену. Посыпалось стекло. Со всех сторон к павильону устремились коллеги продавца, охрана и зеваки. На Егора набросилось пять человек одновременно: крик, шум, гам, удары по голове.

Пронзительный свист отрезвил воинственных мстителей. Два дюжих молодца в милицейской форме стояли среди общего хаоса. Драка прекратилась, и окровавленного Егора без лишних выяснений поволокли в обезьянник, бросив на заплеванные нары. Егор заставил себя успокоиться, и это ему, хоть и с трудом, удалось. «Зашибись – приехал в северную столицу. Покушал, блин», - с ненавистью подумал он.

Мд-а-а, сколько раз перед экскурсией в Ленинград мама предупреждала его:

- Сынок, никогда не покупай пирожки на улице. Можно отравиться, - и вручала ему, четырнадцатилетнему, китайский термос с чаем, бутерброды с жареной колбасой и вареные яйца.

Но Егор все равно, по запаху находил заветный уличный лоток, где на промасленной бумаге ровными рядами лежали тоненькие, похожие на сосиски, жареные пирожки с повидлом и ливером. Стоили они копейки и были невозможно вкусны – он тогда мог съесть десяток за один присест. Термос и мамина еда нетронутые, уезжали обратно. И непостижимо: дома, среди ночи, Егор с удовольствием доедал мамин паек. Чай казался особенно вкусным, а холодные бутерброды – ароматными. Мама не ругалась, догадываясь обо всем.

- Ты, сынок, неисправим, - смеялась она, - я, знаешь ли, будучи студенткой, тоже питалась «тошнотиками». С повидлом – самые вкусные.

- Не, с ливером, - возражал сын.

- С повидлом безопаснее!

- С ливером!

- А самые вкусные – ленинградские пышки! С кофе! – старалась закончить спор мама.

- Не! Самое вкусное – это твой чай с бутербродами! – шумно прихлебывая настоявшийся напиток, примиряюще говорил Егор.

Куда пропали «тошнотики», продавали которые милые толстые бабоньки в фартуках? Везде расплодились грязные ларьки с чебуреками, шавермой и люля-кебабами. Егора трясло: ведь неспроста была кинута в лаваш проклятая зубочистка. Торговцу повезло: Егор не успел его размазать по стенке – забрали. Главное, что эта едальня так и будет травить людей дальше. Неужели такая страна устраивала Пчелина?

Непонятно, сколько прошло времени, когда его кто-то окликнул.

- Егор Алексеевич Спицин?

Перед решеткой обезьянника стоял здоровенный, под потолок ростом, мужик в кожаной куртке. Бритая голова блестела в свете тусклой лампочки.

- Алексей Петрович Пчелин приказал вас встретить, - ласковым баском рокотал лысый мужик, и, сменив официальный тон на обычный бытовой, хмыкнул, - ты че, братан, в замуту попал? Зря ты, без команды у нас в замес не влезают! Но лично я – одобряю!

Мужик протянул Егору ладонь с лопату величиной:

- Серега Черепицин! – представился он.

Егор пожал руку Сереги. В этот момент к обезьяннику подошел милиционер и заскрежетал замком.

При своем немаленьком росте и довольно брутальной фактуре рядом с Черепициным Егор казался щуплым хиляком. Интересно, откуда повылезали этакие молодцы. На улице просто так их не встретишь. Серега по улице шел, как слон по джунглям, спокойно поводя широченными плечами. Вокзальные шаромыжники огибали его за версту, как мелкие суденышки огромный пароход. Парней ждала черная иномарка, БМВ, немка, красавица с удлиненным корпусом, приземистая, похожая на летающую тарелку.

- Видал? – спросил Егора Черепицин.

- Приходилось, - кивнул Егор. Соврал. Во время службы в Германии он искренне считал, что шикарней «Трабанта» просто ничего нет.

- Малехо освоишься сначала. А вообще, Пасечник ее для тебя приготовил. Ну, как тебе тачка? – улыбался Серега.

- Нормально, - ответил Егор. Куда уж больше. Внутри автомобиль напоминал космический корабль: мягкие кожаные сиденья. Кондиционер. До смерти хотелось сесть за руль, чтобы проверить, какова тачка в деле, но Черепицин предупредительно хохотнул:

- Не, братан, пока рано. Покатаемся по Питеру, выучим маршрут, тогда… Что такое пробки, в курсе, паря?

- Как в Мехико?

- Ага, - Серега заржал, - сериалов насмотрелся?

- У меня две женщины в доме, сечешь? – улыбнулся Егор. Серега начинал ему нравится. И да, лучше такого быка иметь в приятелях, нежели во вражеском стане.

Машина мягко, почти бесшумно тронулась с места и величаво двинулась по Невскому. Мимо проплывали рекламные вывески на стеклянных витринах магазинов, сплошь иностранные. Мягкий свет за сверкающими стеклами, красивые лица блондинок или брюнеток на рекламных баннерах, вызывающе вывернутые, красные их губы манили: купи, купи, купи, и ты станешь такой же, как я!

Яркая парадная улица сверкала огнями и была полна красивых, модно одетых людей. Только хмуро сжатые рты выдавали в них русских. Женщины были высоки и длинноноги, многие из них курили прямо на ходу, нисколько не стесняясь этого. Егор вспомнил свой маленький городок: редко какая из девушек осмелилась бы закурить посреди улицы. На нее смотрели бы, как на голую. А тут – полное равнодушие друг к другу.

- Что, классные курочки? – ухмыльнулся Серега.

- Нормальные, - согласился Егор. Он решил не болтать почем зря, - не отвлекайся от дороги.

- Не ссы! Если че, дай мне знать, в сауну сходим в выходной. Там телки – первый сорт! – продолжал разглагольствовать Черепицин. Он ловко свернул в переулок, прополз через анфиладу внутренних двориков, пока не выскочил снова на широкий проспект, с одной стороны принаряженный старинными домами в лепнине, а с другой – каменной набережной Невы.

- Скоро приедем?

- А уже приехали.

Машина снова вильнула в арку и очутилась на аккуратном квадратном дворике, покрытом зеленью могучих кленовых деревьев. Асфальтированные дорожки, обрамленные цветочными бордюрами, сходились как лучи солнца, в большой полукруг у парадного входа двухэтажного здания, выстроенного из золотистого песчаника. Ажурные решетки, высокие узкие окна, львы на постаментах, стерегущие вход, говорили о пристрастии хозяина к старинному петербургскому стилю. Но новизна и свежесть красок, отсутствие сколов на камнях и статуях выдавали хорошо сработанный новодел.

На пороге дворца, собственной персоной, гостей встречал Леха. Он нисколько не изменился за прошедшие два года. Тот же насмешливый взгляд, та же улыбка, словно ему всегда было двадцать лет, не больше. От армейского дружка Леху отличала лишь одежда: серый мягкий, двубортный костюм, кожаные туфли. И еще одна деталь: поведение. Если Пчелина усадить на инвалидное кресло, накинуть на ноги теплый плед – получится Дон Карлеоне. Интересно, Пасечник специально так держался, начитавшись Марио Пьюзо, или это наследственное? Как знать, как знать.

Егор медленно поднимался по ступенькам и думал: если сейчас этот гребаный крестный папа протянет ему руку для поцелуя, то точно получит по морде. К счастью, этого не случилось. Леха, улыбнувшись во все свои тридцать два белоснежных зуба, со всей силы хлопнул Егора по плечу и крикнул:

- Привет, салага! Ну что, гаденыш, набегался? Как я тебе рад! – и облапил Егора крепко и ласково.


Глава 7.

Стол был шикарен. Пчелин вел себя как радушный помещик, добродушный и ленивый. Но Егор нутром чувствовал: добродушие и леность дружка – показные. Этакий волчара в пушистой овечьей шкурке. Все гости, восседавшие за «скромной» трапезой, не выглядели добрыми приятелями. Это были бойцы: серьезные, натянутые, как струны. Скажи им «Фас», сразу же дернутся в атаку и безмолвно сомкнут железные челюсти на шее жертвы.

Егор поковырял вилкой мякоть камчатского краба, попробовал устриц с лимоном и чуть не переплевался – гадость несусветная. Улитки ему тоже не понравились. Пчелин ухмыльнулся и приказал подать шашлык. Мясо, только что с мангала, щедро украшенное зеленью, торжественно принесли на огромном блюде. Рядом поставили резной поднос с горячим лавашом. Баранина, сочная, ароматная, мягкая, нанизана на шампуры крупными кусками.

- Нравится, привереда? – улыбнулся Леха.

- Пойдет, - Егор жевал баранину с удовольствием.

- Угодил, угодил, - протянул Пчелин, - а то, смотрю, не в коня корм. Не купишь наших пацанов заморскими яствами. Правильно, братва?

Сидящие за столом доберманы с квадратными челюстями молча закивали в ответ. Пчелин встал и жестами указал своим дуболомам: мол, сидите, кушайте, не беспокойтесь ни о чем, ребятки. А Егора, наоборот, пригласил последовать за ним.

Они прошли сквозь анфиладу многочисленных комнат, и Егор таращил удивленные глаза: ни дать, ни взять, Эрмитаж.

- Нравится обстановочка? – спросил его Пасечник.

- Странный контраст с жизнью обычных граждан поражает воображение, конечно, - вздохнул Егор, - только, вот честно, нафига тебе все это?

- Узнаешь потом, - ответил Пчелин.

Они оказались в очень странном помещении: небольшая комнатка с лифтом. Настоящим лифтом, коих предостаточно в каждом многоэтажном доме. Пчелин нажал кнопку вызова, и двери бесшумно открылись. Оба вошли в кабину, где Леха опять прикоснулся к единственной красной кнопке, одиноко расположенной на гладкой панели. Лифт послушно загудел. Только непонятно было, куда двигалась кабина – вверх или вниз. Три этажа, к чему такая роскошь, вроде инвалидов здесь нет. Егор решил не удивляться ничему. У Новых Русских свои секреты.

Поднимались (или опускались) достаточно долго. Егор начинал нехорошо беспокоиться. Леха все это время молчал и только улыбался, гаденько так, уголками губ. А у Егора просто руки зачесались. Может, и правда, по роже ему дать? Быков тут нет, не заступятся за хозяина. (Хозяина. Почему он так подумал? Где он это уже слышал?)

Наконец-то двери лифта открылись. Егор и Леха вышли в огромный (что?) зал? Оранжерея? Райский сад? Перед Егором открылся вид на берег моря, окруженный буйной зеленью. Вокруг распускались экзотические цветы. Над головой возвышались настоящие кокосовые пальмы, грозившие скинуть на гостей свои тяжелые плоды. Егор ступил на белый песок и удивленно уставился на Леху.

- Что за?

- Не обращай внимания. Декорация, и только, - ответил Пчелин.

«Декорация» , действительно, поражала воображение. Синее небо, яркое солнце, крики чаек можно как-нибудь нарисовать, записать на пленку. Но откуда натуральный свежий морской воздух? И легкий бриз?

Егор когда-то, сто лет назад отдыхал с мамой на море, и на всю жизнь запомнил его запах: водоросли, соль, йод… Что за ерунда?

- Да не запаривайся так. Трехмерное изображение. А бриз, крики чаек – дело техники. Скоро и у нас в стране любой медицинский оздоровительный центр понастроит такие пляжи даже на Северном полюсе. Если руководство страны тупить не будет. – Леха подошел к пляжной душевой кабинке и коснулся стенки.

И вдруг пейзаж с морем, песком, небом и пальмами сдвинулся в сторону, словно дверь, оклеенная фотообоями. Взору Егора предстало квадратное помещение, похожее на лабораторию будущего. Белые гладкие стены, столики совершенно урбанистической формы, мониторы, зависшие в воздухе, прозрачные, будто сделанные из стекла, на которых бесконечным потоком бежали столбики непонятных символов и знаков.

- Не отставай, - Леха поманил Егора опять.

Он шагал мимо мониторов и множества другой, неизвестной аппаратуры, и вдруг опять прикоснулся к белой стене, которая тоже бесшумно отодвинулась в сторону.

Наконец, оба очутились в небольшой и уютной комнате. Обстановка комнаты не была похожа на предыдущую: дубовые панели, горящий камин, кресла, покрытые мягкими пледами, перед ним. Обилие красного дерева и милых глазу вещиц. Картины на стенах, блестящий кофейник на маленьком столике, буфет в завитушках, поблескивающий разноцветным стеклом. Светильники вокруг рассеивали приятный, не очень яркий свет.

- Присаживайся, - указал Леха на одно из кресел, - а я налью нам хорошего, доброго коньяка. Не волнуйся, я сейчас все расскажу. И прекрати делать такие глаза. Мы не в машине времени прокатились, не радуйся.

Он достал из буфета пузатую бутылку и такие-же пузатые бокальчики. Вкусно чмокнула пробка, и янтарная жидкость забулькала над бокальчиками. Пчелин подал один из них Егору, а сам выпил из своего.

Жидкось горячей лавой пролилась в горло, обжигая глотку и пищевод, но в груди потеплело, унялось сердце, бешено колотившееся, и в голове просветлело. Егор протянул Лехе пустой бокал: мол, налей еще. Леха повторил ритуал. После второго бокала стало легче, и Егор почувствовал, что готов выслушать этого странного человека, старавшегося всю жизнь казаться простым парнишкой.

- Готов?

Егор в ответ лишь кивнул головой.

- Ну так, граждане-пассажиры, пристегните ремни, мы взлетаем, - Пчелин вновь наполнил бокальчики.

- С самого моего детства я мечтал стать ученым, - начал он. А способствовал этой мечте мой героический дед. Ну, я тебе как-то рассказывал о нем.

У нас дома, в старой ленинградской квартире, дедовой, кстати, целый кабинет был ему отведен. Герой Труда, лауреат Сталинской Премии, короче, я все детство провел в лучах его славы. И корреспонденты Правды к нам хаживали не раз, и пионеры целыми отрядами чаи гоняли. Мама, помню, замучилась им всем чайник кипятить, бормоглотам.

В свое время дед участвовал в разработках по изготовлению атомной бомбы. До сих пор все засекречено, и наш старик до молчал об этом, как партизан.

В общем, и я так хотел. А потом, встав поумней, соображал по другому. Квартира – деду, машина – деду, личный водитель, путевки на море, спец-заказы – ему же. И деньги он получал нехилые. И почет ему, и уважение.

Правда, он нехилое образование имел, а у меня для этого мозгов не хватало. Усидчивости – ноль. Ну скучно мне в школе было, понимаешь? И тогда мой дедушка, чтобы не краснеть за меня, балбеса, рассказал одну очень интересную историю. Типа, мне, одному-единственному, любимому внучку! И больше – ни-ни! Государственная тайна, понимаешь. Я тогда уши развесил.

Оказывается, его институт трудился над важнейшей проблемой: создание идеального человека. Этот человек не испытывает страха и боли, не пьет и не курит, по бабам не бегает. Из его генома изъяты вредные гены, отвечающие за любовь к обжорству, за пристрастие к вредным привычкам. Такой человек не придаст и не продаст, потому что не ведает алчности и жадности. В общем, идеальный советский гражданин.

Над созданием идеальных немецких граждан работал еще до войны совсем другой институт и оставил кучу материала. Наши идею подхватили, и даже ученых, которых за лженауку-генетику посадили в тридцатых, в сороковых выпустили на волю. В дедов институт перенаправили.

Вот такую пургу прогнал мне мой дедушка. А вдобавок припечатал:

- Ты, - говорит, - внучек, должен стать моим преемником, я на тебя надеюсь. Но для этого тебе надо хорошо учиться.

И я, дурак, поверил. И начал зубрить все, что нам в школе училки задавали. Все подряд, до буковки. Так мне хотелось дедушкиным преемником стать. И школу закончил с золотой медалью даже. И в институт собрался поступать, дед обещал поспособствовать.

- Поступил? – криво улыбнулся Егор.

- Как же, поступил. Кто мне дал?

- Я и думаю, как это студент, вроде тебя, в армии околачивается, - Егору начинала надоедать околесица, которую нес Леха. Он бы давно уже послал дружка куда подальше, но странная лаборатория не давала покоя.

- Поступить мне не позволил мой дорогой дедуня. Он, видите ли, собрался помирать.

Перед смертью, торжественно простившись с родственниками и коллегами, он подозвал меня к себе. И такое рассказал, что вся его байда про создание идеального человека показалась более, чем реальной.

- Вот что, Алексей. Приготовься слушать и запоминать, - сказал тогда он. – Работу в институте приостанавливают. Сам понимаешь, перестройка, бездарное руководство. Виноградники додумались губить – что им наш многолетний засекреченный труд.

Дед приказал своим соратникам уничтожить все важные документы, перед этим создав копии, поместившиеся в одном файле. Тебе, Егор, долго объяснять, что это такое. И вскоре институт превратился в захудалый НИИ, каких тысячи по стране. А мне признался, что буквально в последние дни ученым удалось добиться невозможных, невероятных результатов: идеальный человек обладает не только умом, неподкупностью, идеальным набором генов, но и способностью не стареть! Представляешь, насколько удивительным оказалось это их открытие! Но кто теперь должен был стать куратором института? КГБ? Или ЦРУ?

«Для борща» не хватало лишь одного ингредиента. Носителя редкой группы крови. Почему? Тоже сложно объяснить. Но ученым нужен был мужчина определенного возраста, национальности, роста, веса, группы крови, цвета кожи, в общем… тебя. Дед прошерстил всю страну и узнал, где ты, и что с тобой.

Оказалось, что тебя отправляют в Германию. Что он посчитал весьма странным. Вот тут-то и выяснилось, что немцы не собирались бросать свои труды, а весьма активно, вкупе с американцами, развивались. Получилась, своего рода, конкурирующая фирма. И все-таки, несмотря на миллиарды долларов, вкладываемые в науку, они не могли найти человека, соответствовавшему тебе. То есть, твоему уникальному геному.

И ты поехал в ГДР. Ничего странного в этом не было. Поехал, и поехал. А потом бы ты исчез странным образом из части. Вот и все. Подумаешь… Пришлось мне отправляться туда же. Я прибыл за неделю до тебя. Со своей легендой, конечно, чтобы ни деды, ни конкуренты ничего не заподозрили. Со своей историей. Я должен был вести тебя и оберегать. И я это очень успешно делал. Не спрашивай, как. Не скажу.

Потом, чтобы не вызывать подозрений, я ушел «на гражданку», а за тобой следили другие. Догадаешься сам?

- Пругло?

- Садись, два. Промазал.

Дверь комнаты бесшумно раздвинулась и в помещение вошел… Костя Березинский. Тот самый недотепа Костя…

Егор привстал, чтобы обняться с другом, но не нашел в себе сил.

- А, здравствуй. Я думал, что ты тупой, Костян, - Егор даже руку ему не подал.

- Легенда, - скромно потупясь, ответил Константин, - не сердись, брат, раскрываться нельзя было. У ученых из-за лужи интересы забавные. Кто знает, в какую лабораторную мышь они бы тебя превратили. И ты – хорош. Без выкрутасов никуда. Я чуть не поседел тогда. А не хотелось, парень. И так непривычно в армию в такие годы идти.

- В смысле, я не понял, пацаны, - у Егора начали закипать мозги.

- В смысле, в смысле, - покачал головой Пчелин, - Это тебе не мальчик, Егор. Познакомься, Константин Петрович Березинский, старший научный сотрудник и верный соратник моего покойного дедушки.


Глава 8.

Егор не верил. Это ерунда какая-то, фантасмагория. Или его на званом обеде накачали наркотиками, и это все – бред, или Леха с Костей – сами законченные шизики. От истерики Егора удерживало только чувство собственного достоинства – ну не баба же он!

- Да вы гоните, мужики! Несете чушь и не лечитесь! Короче, Леха, мне эта комедия надоела. Где там твой лифт врубается – мне домой надо! – закричал он.

- Спокойно, Егор, спокойно, - Костик никогда так не разговаривал, - домой мы тебя отправили бы. Но… Что ты будешь делать с троицей ряженых?

О как! Они и про это знают?

- Откуда…, - начал было Егор.

- Оттуда, - перебил его Леха, - ты думаешь, здесь дурачки сидят, что ли? Троица ряженых солдатиков на вокзале, в поезде, дома у тебя! Давай, вперед! Тебя быстренько в чемодан упакуют. По частям. И поедешь ты, дорогой наш товарищ, прямиком в Дрезден. Или в Берлин. Или в Даллас. Но это не точно.

Мы старались тебя спасти. Отвести от угрозы. Если тебе плевать на свою жизнь, о семье подумай. О маме. Жене. Ребенке. – Пчелин сверлил Егора глазами, потемневшими от гнева.

Егор как-то сразу обмяк. Но потом взвился:

- Какого … Что я тогда тут делаю? Они ведь доберутся до матери и Даши!

- Не доберутся, не бзди. Им не нужна твоя семья. Им нужен ты, - сказал Леха.

- А если – шантаж?

- Сложно. Другая страна. Они каждого куста шарахаются. Успокойся. Женщины в безопасности. За ними следят компетентные люди.

- Ага. Пругло, да? – Егор скрипел зубами от злости.

- Да что ты заладил со своим Пругло? Алексей, Петр и Екатерина. Опытные разведчики. Не помнишь?

Егор вспомнил своих мирных попутчиков, угощавших его аппетитной домашней снедью.

- Расслабься, Егор. Ты ужасный паникер, - сказал Константин, тупой Костя Березинский и старший научный сотрудник по совместительству.

Сколько лет сотруднику, интересно?

- А вот это все, - Егор указал глазами на Костю, - как? Ты же молодой!

- Ничего сложного в обычном понимании. Инъекция. Кстати, бомба в развитии медицины. Не сомневаюсь, что итоги наших разработок позволят вскорости зарабатывать миллионы долларов. У западных коллег не получилось. Но омоложение – не наша главная цель. Наша цель – бессмертие и полное отсутствие болезней. – Костя старался сохранять спокойный, мягкий тон разговора, - как бы пафосно это не звучало, Егор.

- Ладно. Пускай, я сошел с ума. И мне везде мерещатся парнокопытные дембеля, - бубнил Егор.

Березинский с Пчелиным переглянулись и рассмеялись.

- Угомонись, дурила! Копыта тот придурок, скорее, для устрашения примастырил, - Пчелин утер выступившую от смеха слезу, - лучше налью коньячку. Хорошая выдержка. Умеют делать, вражины.

Они выпили еще. Потом повторили. Коньяк, действительно, был хорош.

- Ты сильно не дергайся. Проведем небольшое обследование. Анализы крови, то, се. Если дело будет продвигаться по намеченному плану, получишь свои законные миллионы и отправишься к семье. А там – дорога открытая: можешь уезжать хоть в Крым, хоть в Рим. Дашке своей нормальную человеческую жизнь покажешь.

- Сколько, конкретно? – спросил Егор.

- Составим договор и все посчитаем, как надо. Точно не скажу. В любом случае, твоя несгораемая сумма: шестнадцать миллионов долларов, - Константин Петрович Березинский закурил ароматную сигару.

Егора как колом по башке ударили. Шестнадцать миллионов долларов. Немыслимая сумма. Невозможная! Да, богатенькая контора у гражданина Алексея с гражданином Костиком! Шестнадцать! Миллионов! Долларов! Можно потерпеть. Да, если честно, интересно: откуда у них такая лаборатория. Подвесные прозрачные экраны, морское побережье, инъекции молодости…

Что он вообще в своей жизни, кроме мультиков, видел? Так бы и сидел на заводе, чинарики пинал. А тут – двадцать первый век, прогресс, изнанка!

Люди до сих пор в самоваре чай кипятят, по бездорожью на санках ездят, а тут – будущее! И ни гу-гу народу, ни словечка! Он и знать не знал, что такой особенный. Хотя, положа руку на сердце, не хочется знать ничего такого. Жить спокойнее. Но… Шестнадцать миллионов – как в дешевых детективах. И парни, вот они, вполне реальные. А, может, и нет. Может, ему, Егору, упал кирпич на голову, и он сейчас вообще в коме лежит и смотрит удивительный бредовый сон. Ничего не поделаешь, лежи, не рыпайся, расслабься и получай удовольствие.

- Наверное, тебе надо отдохнуть, Егор. Что-то ты неважно выглядишь, - Костик проявил заботу.

Алексей вызвался проводить друга.

- Для тебя приготовлена комната. Так что, поехали наверх.

Они поднялись с кресел и снова прошли через диковинную лабораторию, фальшивое морское побережье, направившись к лифту.

- Не верится. Такого даже в фильмах про «Чужого» я не видел.

Леха устало улыбнулся Егору.

- Не хочешь, не верь. Лет через двадцать такую картину можно будет увидеть в каждом учреждении. Все эти ЭВМ, плазменные панели, мониторы из жидко-кристаллического стекла. Ерунда. Ты в детстве верил, что скоро человечество будет общаться по мобильным телефонам?

- Нет.

- А ведь общаемся уже. Правда, пока только обеспеченные люди могут позволить себе такую роскошь, но скоро самая затрапезная бабулька будет передавать сплетни своим подружкам по мобильнику. Прогресс на месте не стоит. А «три дэ» изображение станет такой же обыденной вещью, как сейчас просмотр видеомагнитофона. Ерунда все это.

- А НИИ закрыли уже?

- Закрыли. И сравняли с землей. Правда, подвалы снести никто не догадался. А потом – дело техники: некий бизнесмен Алексей Пчелин практически за бесценок приобрел участок земли и построил небольшой особняк. Никакой магии, Егор. В жизни вообще нет никакой магии.

Он немного помолчал, а потом, потерев лоб, продолжил:

- Даже вот эта идея с человеком бессмертным и вечно молодым. Миллионы лет наша планета сбрасывала с себя, как собака – блох, целые эпохи, оставляя после лишь разрушенные храмы и пирамиды.

И что? Человек все равно возрождался, плодился, размножался. Создавались новые города, страны, империи. Новые храмы, пирамиды, высотки… Человек полетел в космос, придумал ядерное оружие. Нет гарантии, что нас опять не снесет страшным ураганом. Говорят, не выживет никто. И люди верят, что это так. Но это НЕ ТАК.

Ты, наверное, читал про буддийских монахов, бессмертных хранителей веры? Думал, сказки? А оказалось, что нет. Они существовали и существуют поныне. Это такой народ, несущий в себе тот самый таинственный код, не знающий смерти. Но, по моему, им жизнь вечная ни к чему. Что с них толку? Они, увы, не размножаются.

А есть еще "ЭТИ ЛЮДИ" – некий неприкосновенный запас, то самое продолжение рода, семенной фонд. От их генома ведет свою ветвь человечество.

Ты – один из немногих. Неизвестно, откуда ты пришел. Как ты появился на свет. Помнишь ли ты себя. Можно ли убить тебя физически. Вопросов больше, чем ответов. Со временем ты, конечно, все узнаешь. Но я знаю только одно: ЭТИ ЛЮДИ «выплывают» на поверхность человеческого «планктона» только тогда, когда всему роду человеческому грозит уничтожение. И наша задача – оставить в живых драгоценные семена с важнейшей памятью. Сколько вас всего – вопрос выживания всей планеты.

Так-то, Егорушка…

Лифт распахнул двери. На выходе Егора и Пчелина встретил Серега Черепицин.

- Череп, проводи нашего гостя в его комнату. Пусть отдохнет.

Серега приветливо улыбнулся Егору. Егор, направился было вслед за Черепом, но вдруг остановился:

- Леха!

Алексей обернулся.

- А ты, правда, женишься?

Пчелин улыбнулся.

- Конечно, братан! Вечером познакомлю тебя со своей невестой.

Череп проводил Егора в комнату, расположенную в правом крыле особняка. Просторное помещение могло вместить в себя трехкомнатную квартиру вместе с прихожей. Тут было все для жизни: огромная ванная с джакузи и биде. Гостиная с новым телевизором «Сони» и видиком последней модели, кухня со всеми прибамбасами: микроволновой печью, духовым шкафом, холодильником, полным еды и напитков от безобидного лимонада «Буратино» до элитной водки «Распутин», где изображение косматого дяди, как и обещано в рекламе, было «один раз вверху и один раз внизу».

На широком дубовой столешнице стояла ваза с фруктами. В спальне царствовала большая кровать с десятком подушек и подушечек. Череп любезно удалился. Егор подошел к окну и раздвинул тяжелые шторы. Перед ним открылся вид на чудесный парк. Где-то вдалеке сиял золотой купол Исаакия. Одно напрягало: широкая оконная рама была обрамлена кованой решеткой.

Непонятно, кто же теперь он, Егор? Гость? Или пленник?


Глава 9

Октябрь 1918 г.

Ей снился странный сон. Будто вокруг зима, а она, абсолютно голая, пытается согреться. Странно. Где же отцовская шинель? В ней тепло. Наверное, сняли с нее, мертвой. Офицерские шинели нынче ценятся.

Девушка с трудом раскрыла глаза. Слипшиеся ресницы никак не позволяли это сделать. Она прикоснулась пальцами к векам. Липко. Что это?

«Кровь, дурочка, — сказала она сама себе, — тебя же расстреляли и сбросили в овраг»

Девушка пошевелилась. Боли не чувствовалось – только холод. Ей говорили, что боли не будет никогда. Что смерти нет. И это – не счастье, а тяжелая, горькая ноша. Врали. Ей было ужасно больно, когда упали мать и отец. Ужасно больно, когда тот, синеглазый, весело и задорно ей подмигнул. Красивый. О таких говорят – девичья погибель... Девушка хрипло засмеялась: эти слова звучали ужасно правильно.

Она обломала все ногти, корябая смерзшуюся землю, пытаясь выкарабкаться из глубокого оврага, заросшего ивняком. Летом в этом овраге звенел тоненький ручеек с очень вкусной водой. Гордей, их дворник, вырубил прямо в отвесной глиняной стене ступеньки и примастырил некое подобие перил, чтобы было удобнее спускаться к ручью за водой.

Наконец-то она нащупала склизкие от инея ступеньки и, с трудом встав на ноги, сделала первый шаг, уцепившись окровавленной рукой за прочное перильце. Потом – второй, третий. Осталось совсем немного: всего восемь ступенек. Нужно подниматься, не то можно остаться здесь навсегда. А потом ее тело найдут вездесущие волки. Если успеют до снегопада. От волчьих зубов, наверное, никакое бессмертие не спасет.

Надо бы похоронить родителей. Они так и остались внизу. Она решила вернуться, захватив в Гордеевой сторожке топор. Нарубит веток, прикроет тела, как следует. Мерзлую почву, окаменевшую перед зимой, расковырять будет не так-то просто. Но что делать, оставлять родителей на растерзание хищникам она не могла.

Родители... Они не были кровными. Они ее удочерили совсем маленькой. Родная мать умерла при родах. Она была какой-то дальней родней отцу, и тот, благородный человек, взял младенца в свою семью. А она и не знала, да и не узнала бы никогда, если бы не ТЕ ЛЮДИ.

Разговор с ТЕМИ ЛЮДЬМИ был некой чертой, разделившей ее счастливую жизнь на «до» и «после». Раньше она жила, не ведая тревог и невзгод. Правда, в 1914 году, когда папа отправился на фронт, мама и она не спали ночами от неизвестности и страха. Отец вернулся лишь через три года: разбитый, растерянный, смертельно уставший.

- Все. Девочки. Все, — сказал он, привалившись к горячему боку печи, — нам нужно собираться и уезжать. Ни меня, ни вас в живых не оставят.

Они понимали, что отец прав. В поселке вовсю кричали «Ура» и грабили зажиточных крестьян. На доме Северьяна, державшего лавку и трактир, реяло красное знамя. Смешно, но и до их глухого дремучего края дошла революционная лихорадка.

Мама говорила тогда:

- Ну вот и настала вселенская справедливость. Я даже рада.

- Отчего? – девушка оставила вышивание.

- Потому что это – неправильно! Мы заедали жизни рабочих и крестьян. В то время, когда они умирали от голода и вечной нужды, мы пили кофе со сливками и наслаждались комфортом в огромной усадьбе. Неужели ты не понимаешь, дочь? Ты же читала Чехова, Достоевского, Толстого... Ты же плакала над книгами и жалела бедных крестьян?

Она плакала. Это правда. Но эти крестьяне совсем не походили на героев романов. Не было в них той, русской, вековой покорности и понимания, истинной доброты и веры. Лишь безумие и кураж. Удивляться нечему: довели народ. То, что должно было случится – случилось. Взрывом убьет и их – эксплуататоров, и самих восставших рабов, веками угнетаемых сытыми, зажравшимися господами.

Об этом говорили и ТЕ ЛЮДИ.

Однажды весной, когда усадебный сад утопал в вишневом цвету, и она, устроившись поудобнее, расположилась на старенькой скамеечке под яблоней, чтобы почитать увлекательный роман Дюма, на плечо вдруг легла чья-то рука.

Перед ней стояла женщина в черном монашеском одеянии. Рядом с монашкой – мужчина, и тоже – в рясе. Огромный, плечистый детина улыбался по-детски, беззаботно. Его мощная фигура совсем не сочеталась с добрым и наивным ребячьим взглядом. Монашка на первый взгляд, выглядела хрупкой тростиночкой. В чем и душа держалась только? Синие глаза женщины смотрели ласково и строго одновременно. Не лицо – лик, такое, как и у большинства «божьих людей».

- Здравствуй, доченька, — сказала женщина, — разреши отдохнуть странникам.

- Пожалуйста, пожалуйста, присаживайтесь на здоровье, — скороговоркой ответила девушка, освободив место на скамейке.

Монашка присела рядом, а здоровяк не двинулся с места.

- Может, вам принести попить? А может, вы пройдете в дом, мы вас накормим? – спросила девушка.

- Нет, милая, не стоит. Мы не за яствами сюда пришли, а за беседой, — улыбнулась монашка, — к тебе.

- Я вас слушаю, — девушка насторожилась. Не к каждому человеку специально странники за беседой приходят, — я могу позвать маму, если вы насчет лепты для храма.

- Она тебе не мама, — вдруг сказала монашка.

- Что-о-о-о? Что вы такое говорите, матушка? Зачем вы... здесь? – растерялась она.

- Не бойся. Мы явились сюда не случайно, а затем, чтобы явить тебе истинную правду! – монашка кивнула детине в черном, и тот достал из-за пазухи... нож, который с размаху всадил по самую рукоять в грудь девушки.

***

- Она очнулась. Над головой все также шумела цветущая яблоня, и пели весенние птицы. Боли не было. Но монах держал в руках окровавленный нож и улыбался все так же безмятежно. Ей стало страшно, она вскочила со скамьи, чтобы убежать, но женщина крепко ее держала за руку.

- Сядь, девочка. И слушай.

- Вы чуть меня не убили! – закричала она.

- Мы убили бы тебя. Наверняка. Но ты не умерла. Ты никогда не умрешь, — женщина была сильна, девушке так и не удалось вырваться из ее цепких рук.

- Что происходит? Я не понимаю! Кто вы такие?

- Я – сестра Виринея. А спутник мой – отец Сергий, схимник… Мы пришли за тобой, ибо время смуты настало.

Она много узнала от ЭТИХ ЛЮДЕЙ в тот день. Очень много. Было страшно и удивительно одновременно. Но то, что надвигалось на землю, в сто крат было страшнее. Война, разгоревшаяся в Европе – только начало конца. Дальше будет только хуже, и поделать с этим ничего уже нельзя, как бы не надеялось человечество.

Вот оно. То самое, о чем говорилось в Библии. Сколько раз она читала вечные строчки, мельком, только для того, чтобы на уроке «Закона Божьего» ей поставили хорошую отметку. Батюшка Алексей, добрый и мягкий человек, не очень мучил свою воспитанницу зубрежкой.

- Твое дело, милая, верить истово, да не читать богохульственных книг, — говаривал он.

А она тогда ехидничала тайком. Романами Толстого, на которого церковью была наложена анафема, она упивалась. Назло отцу Алексею. Мама, женщина современная, этакая «эмансипе», увлекающаяся трудами Дарвина, тоже не отличалась особой богобоязнью, и была близка к идеям научного атеизма.

А вот оно как получилось. И доказательством служил тот самый нож в груди. То самое Божье Чудо. А ей предназначен тяжелый крест.

- Но ведь я не Богородица! – ахнула она тогда.

- Нет, — согласилась Виринея, — Богородица у нас одна. Просто ты родишь воинов, в огне не горящих, да в воде не тонущих. Адам и Ева были такими же до первородного греха, и дети их жили по тысяче лет. Так задумал сам Господь, пока мы не погрязли в алчности и жестокости. Ты будешь матерью новых людей, и род ваш продлится вечно, как и было раньше, как будет и сейчас.

- А мои дети будут бессмертными?

- Как повелит Господь. Но ветвь от чрева твоего не сгниет и не погибнет до страшного суда. Во все времена Господь избирает своей волей людей, хранящих память веков. И что бы не случилось: всемирный потоп, Содом и Гоморра – эти люди будут продолжаться до тех пор, пока Бог Наш не повелит прерваться роду человеческому.

Девушка оглянулась вокруг. Цвели яблони и вишни. Деловито жужжали трудяги пчелы. Заливались в любовной лихорадке птицы. Мир был так прекрасен, за что его разрушать?

- Я вовсе не святая. Я, если честно, даже в Бога толком не верю. Мама говорит: люди произошли от обезьяны...

- А наш Сергий вообще разбойником был, душегубом, — улыбнулась сестра Виринея, вон как ножом орудует. Так и помер бы разбойником, да озарение, видишь ли, к нему пришло. Все мы грешные. Без греха только святые, что помогают нам по верному пути идти, да от врагов оберегают. И ты берегись.

- Кого?

- Пасечник уже идет за тобой.

- Кто?

- Пасечник. Враг, вообразивший себя пастырем этого мира. Подельник самого дьявола. Души человеческие загубить можно, но ангелы Божьи всегда на страже, и тогда дарует Господь свое прощение раскаявшимся грешникам. А оставить нашу землю голой, лишив ее хранителей – куда легче. Бойся его, бойся и беги, если увидишь.

- Куда мне бежать?

- Есть такое сельцо Веселое в Новгородской губернии. Когда явишься туда, спроси конюха. Люди тебе укажут его дом. Там спасешься. Но долго не гости. Уходи, как только конюх тебе укажет, — сказала Виринея, — и еще, главное, не забудь: больше десяти лет в одном и том же месте не живи, уходи.

- Почему?

- Сама поймешь. Ну, прощай, доченька.

Сестра Виринея и схимник молча скрылись за ветвями нарядного вишневого сада.

***

Лето прошло, наступила осень. Вернулся отец. А следом – начались страшные пожары в деревнях. Погромы в самом Архангельске. Обезумевшие люди оголтело, бессмысленно разоряли барские усадьбы и богатые дома. Добрались и до их семьи. Безусый парень улыбался ей и подмигивал синим глазом, будто и не расстрел это был, а бал-маскарад на званом вечере, устроенном матушкой. После «смерти» она лежала бездыханной и позволила солдатам скинуть ее в овраг.

Она даже не умом, сердцем поняла, кем был паренек, первым нацеливший на нее свое ружье. Революция тут ни при чем.

***

Сад был пустынен и гол, и яблони с вишнями, словно невинные девы, с которых нагло сорвали одежды, стыдливо жались друг к другу. Никого вокруг. Усадьба оставалась пока целой, ее еще даже не разграбили. Может, запретили грабить? Никто не скажет. Разговаривать и спрашивать об этом опасно.

Она осторожно, пригнувшись, подкралась к дому. На входной двери был огромный замок. Значит, уже «экспроприировали экспроприированное». Она обошла дом кругом. Должно быть еще три входа: черный, через людскую, еще один – для Гордея, и тайный, о котором знали только сами хозяева, на случай разбоя или пожара. Она осмотрела первые два: так и есть, замки товарищи повесили везде. Но третий, пожарный, так и не нашли. Да и как его найдешь, если третий вход был искусно замаскирован под будку со всякой мелочью: ведрами, граблями и вилами. Потайная дверь спряталась под рваной рогожей.

Она легко проникла через узенькую дверцу в темный коридор и направилась, ступая босыми ногами к черной лестнице, ведущей на кухню. Там, в чулане, она собрала узел с провизией. Оставалось только переодеться во что-нибудь теплое и неброское. Не следует выделяться дорогой шубкой в такое время.

В комнате у Луши, горничной, уволившейся незадолго до прихода красных, наверняка что-нибудь, да осталось. Уходила Луша налегке, торопилась, очень боялась расправы над собой: на базаре чего ей только не наговорили про новую власть! Мол, крестьянам и рабочим Ленин дарует свободу и землю, а всяким барам и их прихвостням – лютую смерть. Убежали от них и Луша, и повариха Катерина, и Гордей – все.

ТЕ ЛЮДИ не забрали с собой девушку, только потому, что знали: она никогда не сможет забыть, что бросила мать и отца на растерзание. Они все знали уже тогда. И она ни за что не пошла с ними тогда. Как? Оставив маму одну? А вот сейчас ей было горько, и комок стоял в горле от того, что уйти с ТЕМИ ЛЮДЬМИ тогда было бы намного лучше. Мать и отец умирали бы спокойно, без страха, зная, что их дочь сейчас далеко, в безопасности.

Лежат бедные сейчас на дне студеного оврага, незахороненные, голые...

Девушка горько заплакала. Ну и что, что она была приемной. Ерунда и чушь! Они на всю жизнь останутся в ее памяти, как самые близкие, дорогие сердцу, мама и папа!

Она вытерла слезы. Поднялась в комнату Луши, где нашла в сундуке старенькую шубейку (уходила Луша в дареной матерью душегрейке и в отличных сапожках), валенки, серую юбчонку и пуховый платок. Луша модницей была и любила наряды. Что получше, наверняка выгребла из сундука, а это тряпье оставила. Ну и хорошо.

Теперь она, с узелком, в траченной молью шубейке, выглядела как обычная деревенская девка. Мало таких сейчас по миру ходят? Она погладила ладошкой стену, еще хранившую тепло старой усадьбы, и скрылась за драной рогожкой.

У Гордея прихватила топорик, наточенный так, что мужику бриться можно. Спрятала топор за пазуху и невидимой тенью ускользнула к оврагу – отдать родителям последний поклон.


Глава 10

Егор метался как раненный зверь. На что он подписался? На решетки? Получается, что? Его просто заманили в логово и заперли. В апартаментах, любезно предоставленных Пчелиным, было все, кроме телефона. Это как понимать? Дашка с ума сходит, мать волнуется, а он так и не позвонил! Твою дивизию! Что за хреновина?

Надо успокоиться. Столько информации, столько загадок, а он, как дурак, не может разобраться, позвонить родным не может! Спокойно! Спокойно. Надо дождаться Леху, попросить у него телефон, сообщить Дашке о том, что все нормально (хотя, нефига не нормально!). А потом сесть и подумать, как дальше жить, и что с этим делать.

В дверь деликатно постучали. Егор удивился: значит, его никто не запирал? Открыл. Перед ним стоял Серега Черепицин со своей дебильной, до ушей, улыбкой.

- Егор Алексеевич, Петрович вас ждет. Пройдемте.

Егор шагнул вперед, но Череп его мягко остановил.

- Надо бы... это... одеться поприличней.

Егор оторопело уставился на Серегу.

- Фига себе... Прям, светское мероприятие! – он оглядел себя: старенькие джинсы и джемпер «Босс». И так, вроде, нормально, — у меня нет...

- Есть, — перебил его Череп, — в шкафу на плечиках висит костюм. И... это, побриться бы тебе надо.

Надо, так надо. Все эти условности начинали раздражать. Егор решил не распыляться. По-быстренькому принял душ, побрился, открыл шкаф. В целлофане висел новенький, с иголочки, костюм.

Егор содрал одним махом упаковку и присвистнул: живут буржуи! На полке лежали новенькие рубашки разных цветов, в обувном отделении красовались модельные, из мягкой кожи, ботинки. Все продумал Пчелин, все предусмотрел. Как же, знакомство с его невестой! Так ведь Пчелина невеста, не его. Что так суетиться? Чай, не дочь Рокфеллера, к чему такие церемонии?

Егор вспомнил, как влюбился в портрет Татьяны тогда, еще в армии. Ему казалось, что ближе прекрасной девушки никого нет и не будет. Он ведь даже смерти Пчелину желал. Чушь, чушь! Лучше Дашки нет для него женщины. Каким придурком нужно было быть, чтобы променять ее на другую бабу! Чужую! А теперь он наряжается на встречу с этой Танькой, а далеко, в другом городе сходит с ума от неизвестности беременная Дашка.

Егор оглядел себя в зеркале. Же-е-е-них! КрасавЕц! Джентльмен. Видела бы Дашка, так и родила бы сразу. От смеха. Череп показал большой палец: и ему понравился Егор.

Прошли через бесконечную анфиладу залов и зальчиков. Череп раскрыл двери и пригласил Егора в круглую комнату, в которой горел камин и ждал гостя накрытый овальный стол. Леха, встречая Егора, развел руки в восхищении.

- Что делает с человеком одежда! Тебя, парень, и не узнать! Не стыдно в люди вывести! Татьяна! – он обратился к женщине, стоявшей спиной к окну, позволь мне представить лучшего друга и милого армейского корешка!

Она повернулась лицом к присутствующим и взглянула Егору прямо в глаза. Нет. Прямо в душу посмотрела и спалила ее дотла. Егор вспомнил, почему так страстно желал смерти Пчелину: перед ним сияло в зените своей красоты истинное Божество, лучшее, что мог придумать сам Создатель, настоящая женщина, единственная в своем роде. Само совершенство, Татьяна!

Высокая, стройная, изящная. Лицо с тонкими и мягкими, чуть-чуть неправильными, если судить по канонам классической красоты, чертами. Огромные, зеленые, с золотистыми крапинками, глаза. Брови дугой, и губы, зовущие к поцелую.

Никакой косметики, ни даже намека на нее. Простое черное, закрытое платье нежно облегало осиную талию. Длинные пальцы. И густые волосы, собранные на затылке тяжелым венком, наверное, для того, чтобы все видели эту тонкую шею. Ни одного украшения, настоящему бриллианту ни к чему золотые витушки.

Она протянула Егору руку. Какая теплая, какая ласковая рука!

- Была радо познакомиться. Алексей Петрович очень много мне про вас рассказывал.

У Егора пересохло в горле. Он боялся, что вместо слов изо рта вырвется сиплое кукареканье. Он сглотнул слюну и кивнул, покраснев до ушей.

«Скажи что-нибудь, идиот. Похвали ее прическу. И не пялься ты так на чужую невесту. Пчелин тебе сейчас рожу набьет и будет прав!» - пронеслось у Егора в голове. Наконец, он выдавил:

- У вас... красивая прическа...

- Спасибо, — улыбнулась она.

Пчелин тоже лыбился, довольный и гордый собой. Будто не видел, что творилось с Егором. Или видел, и поэтому был рад: что, брат, близок локоток, да не укусишь. Это в его духе: вечная издевка и самоуверенность. А чего ему переживать: молодой, богатый. Темная лошадка. Лорд Байрон. У таких, как он, не может быть других женщин. Не та порода, ага.

Но зачем, зачем тебе такая жена, Пчелин, будь ты проклят!

Затем, что у тебя есть СВОЯ жена. Ты не забыл, Егорушка, нет?

- Когда у вас свадьба... господа?

Леха расхохотался, а точнее, заржал как конь. Не стесняясь Тани.

- Ох, ты, еж мое! Экий светский гражданин! Сдохнуть можно! Не волнуйся, Егорушка, не опоздам! Все равно, ты, пострел, вперед батьки поспел. Представляешь, Танюша, он уже и муж, и отец! Свадьбу, правда, зажал. Даже невесту не показал. Сидел как крот, в своей норе, в сопелку посапывал и – ни гу-гу!

Татьяна понимающе улыбнулась. Она вообще, больше слушала, чем говорила. И смотрела прямо в глаза. Дурацкая манера. Смущает людей. Неужели она не понимает, что под ее взглядом человеку становится жарко. А без ее взгляда – тошно. Да что с ним, с Егором, такое творится?

- Леха, кстати, хотел тебя спросить. В моем номере нет телефона. А мне нужно срочно жене позвонить. Уехал – и ни слуху, ни духу. Ей волноваться нельзя.

Пчелин в это время сам, лично, ухаживал за гостем и невестой. Накладывал какую-то снедь по тарелкам и подливал вино в бокалы.

- Спокойно, не кипешуй. В твоем, как ты выразился, номере, уже устанавливают телефон. Звони, сколько душеньке угодно. Хоть жене, хоть маме, хоть любовнице.

Хохмит, гад. Разыгрывает из себя этакого дурачка-простачка. Так мы тебе и поверили. Ничего, что у тебя в лаборатории людей изготавливают? Интересно, Таня об этом знает?

Дальше все происходило так, как любят сообщать в газетах: «Обед проходил в доверительной обстановке. За дружеской беседой главы государств заверили противоположные стороны в своем полном удолетворении». Егор не знал, куда девать руки, не чувствовал вкус еды и не вступал в разговор. А Пчелин – наоборот: сам задаст вопрос, сам на него и ответит. И – ха-ха-ха. Весело ему и легко!

Однако, Егор видел сузившиеся зрачки друга. За физиономией балагура скрывался холодный и расчетливый ум. И Таня, словно приманка, лакомство, оставленное «без присмотра», на крючке – клюнет, не клюнет этот дурачок в шикарном костюме? Не дождешься. Это мы еще посмотрим.

Хотелось поскорее смыться с пафосного обеда, набрать знакомый номер и услышать родной голос. И не хотелось: Таня манила к себе, как... Антарктида, что ли? Прекрасная, погибельная, далекая и... неизведанная. Поганая кобелиная натура мужичья – что не твое, надо обязательно цапнуть. Хотя бы попытаться. Что там говорил про него Пчелин – идеальный Егор человек, без недостатков? Наверное, не прав Леха. Ошибся в своих расчетах. Если бы он знал...

Официальная часть банкета закончилась, и Егор, извинившись, отпросился «домой». Леха благосклонно разрешил, а Татьяна вновь протянула руку. Горячая ладошка. И... Егор почувствовал, тонкие пальчики Татьяны дрогнули и сжали лапу Егора ЧУТЬ СИЛЬНЕЕ, чем этого требовал этикет. Рот ее слегка приоткрылся, а глаза странно блеснули. Не похоть плескалась в них, а... страх? На душе стало тревожно, как перед грозой, догоняющей путника в чистом поле.

- Танечка, я провожу нашего дорогого гостя, — откланялся вдруг Леха.

Он вышел из-за стола, слегка приобнял Егора и повел его к дверям. Незаметно шепнул на ухо:

- Брат, только без обид. Звони кому угодно, хоть в Америку. Не жалко – фирма платит. Я тебе доверяю, как себе. Но прошу тебя – никому о нашем деле. Ты понял. Иначе – не обижайся.

Вновь эти узкие кошачьи зрачки. Угроза была явной – веселый Леха Пчелин опять превратился в Пасечника. А этот персонаж – далеко не такой мягкий и пушистый, каким был его армейский дружок. Лучше не шутить.

- Да что я, чокнутый, что ли? – ответил Егор.

- Как тебе моя? Красивше твоей будет, а? – Пасечник ушел, освободив место Пчелину.

- Да иди ты, такие вопросы задавать. Я похож на самоубийцу? – Егор шутливо махнул рукой, — куда нам...

Его вновь провожал Черепицин. Улыбался, ничего не говоря. Эдакий плюшевый мишка, в полтора центнера весом. А попробуй, тронь его, «мишка» тебе башку снесет и даже не заметит.

В комнате, на тумбочке у кровати стоял новенький кнопочный телефон с небольшим экранчиком на корпусе. Ого, еще и определитель номера? Шикарно! Егор быстро, по памяти набрал знакомые цифры. Гудки длились долго – никто к телефону не подходил. И в тот самый момент, когда у нормальных людей заканчивается терпение, трубку, наконец-то, взяла Даша.

- Алло! Егор?

- Твою дивизию, Дашка! Вы там, что, поумирали все?

- Нет-нет! Я вчера целые сутки боялась отойти от аппарата. Но сегодня нужно было с утра в поликлинику. Я же не связистка, провод на локоть не намотаю, чтобы с тобой везде на связи быть, Егор!

В голосе Дашке было столько укоризны, что стало стыдно. Девка весь день сидела около телефона, как пришитая, а он только сегодня «проснулся».

- Ничего, ничего, Дашутка. Не волнуйся. Замотался просто.

- Все хорошо? Работаешь?

- Да. Более, чем хорошо. Теперь все у нас будет ХО-РО-ШО!

- Когда ты приедешь?

- Не знаю, милая, не знаю. Но обещаю – через пару недель выпрошу у Лехи пару выходных и слетаю к вам! Как ты? Малыш? Не сильно ножками бьет? Мама?

Дарья начала рассказывать о семейных делах, перемежая свое повествование смешными выражениями. У нее было отличное чувство юмора и самоиронии. Она вообще казалась Егору очень умной и очень зрелой не по годам. Ну... должен кто-то в семье быть умным и зрелым, правда ведь?

Они болтали часа два, пока жена не спохватилась.

- Божечки мои! Егор! Трещу с тобой, а у меня на плите белье кипит!

- Горит уже?

- Не горит... но...подгорает, по-моему. Пока, люблю тебя!

- Маме привет!

Егор, так и упал на кровать, прямо в роскошном костюме. Полежав немного, отправился на кухню. После званого обеда почему-то ему нестерпимо захотелось есть. И лучше бы – Дашкиного борща. Или маминых пирогов. Да он бы простыню кипяченую сжевал – лишь бы из Дашиных рук. Соскучился. А что дальше то будет?

Егор нашел на полке упаковку бекона, помидоры и яйца. Сварганил ароматную яичницу. Подумал немного, а потом достал из холодильника запотевшую бутылку. Наполнил рюмку и, выдохнув, выпил. Закусил. И задумался.

Куда он, черт побери, попал? Нет, зря он сюда приперся. Не хорошо тут. Решетки на окнах. Деланно веселый Леха. Бандиты с мордами доберманов. Морское побережье в недрах земли. Странные зависшие экраны. Искусственные люди. Идиотская улыбка Сереги Черепа. И Таня. Странная, красивая, зовущая за собой. Ее тревожные глаза и пальцы, дрогнувшие при рукопожатии. Может, все, что пилил ему Пчелин, просто сказочки для белого бычка?

Для тупого бычка Егорки. Может, тут не делают, а РАЗДЕЛЫВАЮТ людей. А потом продают их органы за огромные деньги. Сплошь и рядом сейчас такое. Как его... гуси летят. Читал ведь Егор эту книгу про Боярова?

Почему она ТАК смотрела? Жалко? Ведь женщинам всегда жалко всяких там барашков и козликов, ведомых на убой.

Жил был у бабушки серенький козлик. Тра-та, тра-та, козлик Егор...

Бабушка козлика очень любила. Тра-та, тра-та, к себе приманила...

Слишком все сложно. Слишком все запутанно...

Продолжение в следующем посте...
(ссылки на все части оставим в комментариях)

Автор: Анна Лебедева
ПАСЕЧНИК (2) - 980398542319

Комментарии