ПОЛУНОЧНИКИ (клуб любителей мистики)

22 сен 2024

ПАСЕЧНИК (4)

Глава 17

Сентябрь 1941 – Октябрь 1970

Алефтина с удивлением обнаружила, что выбраться из Сибири ей будто кто-то помогал. Без паспорта, с клеймом «спецпоселенки» она ловко увернувшись от взора председателя колхоза, беспрепятственно прошла все кордоны. В теплушке ехала с «удобствами», на ворохе сена, никем не замеченная.

На деньги, вырученные с продажи скота, купила у деляг паспорт, куда ей и вписали новое имя. Теперь она – Алла Леонидовна Спицина, 1920 года рождения, служащая, уроженка Ленинградской Области. Не замужем. Детей – нет.

Вскоре Алла поняла, почему она оказалась в большом городе. Кольцо блокады сжималось, и в Ленинграде начались артобстрелы. Женщины рыли окопы. Алла была среди них. Молодая, сильная, привыкшая к тяжелой работе, она могла работать за двоих. Да там все работали, отдавая себя без остатка: и взрослые, и подростки. Работы навалом, руки нужны, и люди, закончив строить укрепления, отправлялись разбирать завалы после бомбежки. Аллу поставили на распилку дров: дома, раскуроченные разрывами, растаскивали по бревнышку, пилили и складывали в аккуратные штабеля. Она и жила здесь, в крохотной дворницкой: вечером топила свою «буржуйку» и валилась спать без ног. К воздушной тревоге Алла была равнодушна: ей то что? Завоют сирены, а она не дергается, в убежище не спешит.

Но смерть царила вокруг, и вскоре на подмогу «косой» пришла страшная беда. Голод начал забирать людей, и уже в начале зимы на ленинградских улицах появились первые трупы. Алла не слегла, хотя ее тоже шатало от голода. Она свято поверила: если будет ходить, двигаться, то не рухнет, не застынет, не окаменеет. Она удивлялась страху умереть. Зачем умирать? Почему? Она ведь бессмертная. Но тот ужас, творившийся вокруг, обессиленные люди, мертвые дети с лицами старичков, замедленная походка горожан, говорили об обратном… Здесь – ад, здесь царствует она, «косая» с оскаленной ухмылкой. Здесь – вотчина смерти…

Нет! Нет! Нет! Не спать! Не сидеть! Не лежать! И она не спала, не лежала. Она ходила по квартирам, искала умерших, спасала умирающих. Таскала дрова, чтобы хоть как-то прогреть заледеневшие жилища. Что человеку надо? Тепло. Хоть какое-нибудь. Алла топила буржуйку, кипятила воду. Подходила к кровати, где под грудой пальто и одеял доходил жилец, давала несчастному кружку с кипятком и малюсенький сухарик. Тот пил и немножко оживал. Если мог.

Алла привыкла держать в кармане засушенные на печке сухарики. Их было очень мало, этих сухариков. Но они спасали. Порой ей так хотелось съесть эти кусочки самой: положить на язык и сосать, обкатывая сухарик, словно кусок сахара во рту подольше. Но где-то, в ледяных углах пустых квартир лежали люди, которым так нужны были эти жалкие кусочки, так необходимы. Хотелось плакать от обиды и безысходности…

Не плакать, не отчаиваться, не спать, не лежать! Она должна служить! И она служила, как умела, как могла… Иногда Алла ловила себя на мысли, что в царстве смерти нет этой смерти. Здесь все бессмертные. Муки, которые довелось испытать Ленинградцам, делали их такими. Подвиги, которые вершили обычные люди, поражали героизмом и самопожертвованием. И эта духовная сила и стойкость была несравнима ни с какими другими силами.

Она старалась не оставлять большой многоквартирный дом, в дворницкой которого жила, надолго. Чудо или закономерность, но, если Алла была тут, никакая бомба не била по зданию, никакая зажигалка не падала на крышу, не беспокоила жильцов.

Алла наконец-то почувствовала себя причастной к ЭТИМ ЛЮДЯМ, живущим на Земле. И она каждый день в который раз брела по лестнице с охапкой дров, перевязанных бечевкой за спиной, чтобы помочь, дать тепло, вернуть человека с того света в этот грешный и страшный мир, чтобы жили, чтобы помнили, чтобы рассказали другим, когда все закончится. Должно ведь это когда-нибудь закончиться, Господи!

С теткой Шурой она познакомилась в конце сентября. Шуру никто не звал Александрой – только Шуркой, до чего неугомонной и подвижной была эта женщина. Ранние морщины в уголках вечно смеющихся глаз Шурки нисколько не портили ее лица. Пухленькая, энергичная, она слыла заводилой и горластой скандалисткой в довоенное время. Супруг Шурки, наоборот, степенный, спокойный Степан, ушел на фронт с первых дней войны. А за ним отправился и сынок Антон, разбив материнское сердце.

Она все равно крепилась, старалась шутить и одновременно закатывать свары на ровном месте. Откуда только силы брала? Двужильная просто! Все ей не так, да не этак! Везде она умудрялась устроить скандал! Но Алла видела, чувствовала, что Шурка больше хорохорилась. Вот только что драла глотку на шофера, отказавшегося помогать грузить пиленые дрова для больницы, и вдруг… затихла, застыла, смотрит пустыми глазами в никуда. Алла поняла: боится Шура, живет мыслями о своих, не спит ночами, ждет вестей. А вестей не было: пара писем, и все…

Они сблизились неожиданно легко. Шура родом была из деревеньки, уютно расположенной где-то под Бокситогорском, у черта на рогах. Степан ее замуж взял и привез сюда, к вредной свекрови, в шумную коммуналку. Покойной мамаше не нравилась шибко бойкая невестка, которую, (у свекрови прямо руки чесались), придушить хотелось. Но ведь и Шурка не лыком шита – в обиду себя не давала, и быстро в Ленинграде освоилась, привечая каждую зиму кучу родственников.

Проводив мужа и сына, в родную деревню не уехала, сторожила комнату и ждала от любимых «мужиков» заветных полевых треугольничков.

Шурка любила вспоминать свою деревню и деревенский быт. А с кем поделиться воспоминаниями? С Алкой, конечно! По виду цаца, имя городское, а руки – работой съеденные. Шурку не проведешь – скрывается, каторжанка, от властей, поди. Ну и пусть себе скрывается, Шурке наплевать, лишь бы человек хороший был.

Намахавшись за день лопатой и киркой, женщины любили посидеть на пару в дворницкой, попить «чайку» (У Аллы припасен был мешочек сушеных сибирских трав). А потом и кипятком запросто обходились. Алла все корила себя, что маловато «сушки» собрала: немного чаю, немного сушеной черники-малины, да наволочка грибов. И то – радость!

Шурка ругала подружку, на чем свет стоит:

- Вот зачем, дура ты такая, грибы опять в тринадцатую отнесла? У тебя на зиму ничего не осталось!

- Там семья, дети, а я одна. Зачем мне, - отвечала Алла.

И Шура, ругаясь, понимала – бесполезно. К детям у Аллы была какая-то болезненная тяга – жалость, любовь, сострадание. Шура и рявкала так, понарошку, больше для проформы. А уже ближе к зиме Шура сама, как бы, стесняясь своей «расточительности», сама приучилась держать в кармане пару-тройку сухариков, или конфеток, с огромным трудом отоваренных по «сахарным» талонам. Ворча и вечно бормоча под нос ругательные речи, Шурка отпаивала ослабевших людей, бережно поддерживая их под голову. И те продолжали дышать, тихие, прозрачные. Никто бы никогда не поверил, что еще полгода назад некоторые из них могли схватиться с Шурой на кухне из-за примуса или, «якобы» тиснутой тайком из Шуриной кастрюльки с борщом, мозговой косточки.

А однажды Шура не пришла в дворницкую. И не было ее три дня. Обеспокоенная Алла постучалась в комнату взрослой подруги и обнаружила ту на кровати. Мертвенно бледная, с остекленелым взглядом, Шура умирала. Причина – сразу два извещения, лежавшие на круглом столе.

Кто-то ТАМ, НАВЕРХУ, иезуитски жестокий, насмешливый, вздумал «пошутить»: на Степана пришла похоронка, а об Антошке написали, что он «пропал без вести во время кровопролитного боя под Мгой» Сразу два удара, в один день! Почтальонка хотела скрыть хотя бы одно, про сына, а потом решила: лучше так. Алла в первый раз в жизни захотела убить человека, почтальона. Нельзя так, нет, нельзя!

Она не отходила от Шуры два дня. Пыталась уговаривать, успокаивать, ругаться матом, но… Потом, не выдержав, отхлестала Шурку по опавшим щекам. Бесполезно. Голова Шуркина моталась из стороны в сторону, безжизненная и равнодушная.

У Аллы из драгоценностей только и было: колечко и сережки, Гришины даренки. Она снесла золото на рынок, где его обменяла на двести граммов спирта и килограмм пшена. Сварила кашу, разбавила спирт водой и насильно влила Шурке в рот. Та начала кашлять и задыхаться, но Алла тут же всучила Шурке ложку распаренной, золотистой, волшебно вкусной каши.

И умирающая начала жевать. Прожевав, отдышалась. Алла заставила выпить Шурку еще. После второй стопки несчастную развезло, размочило. Хлынули слезы, сплошным потоком, рекой. Шура рыдала, выла, билась головой, а Алла смотрела на нее и радовалась тайком – будет жить подруга, будет!

Женщины не расставались всю войну. Так у Аллы появилась подруга-сестра-мать, а у Шуры – подруга-сестра-дочь. Они стали настолько близки, что все тайны между двумя исчезли, и Шурка узнала, кто такие бессмертные. Впрочем, особого удивления она не выказала.

- Все под Богом ходим. Видать, так тебе положено. Не сладкая жизнь у вас, горемык, что и говорить, – сказала Шура в конце разговора. Не одна она горе мотает, и у Алки жизнь – не сахар. Толку от того, что не стареет девка: ни любви, ни дитя ей Бог не даст, и так – всю вечность!

После войны Шура прописала Аллу в свою комнату, а сама уехала в деревню: в Ленинграде ей было тошно – все напоминало о Степке и Антошке. А у Аллы было теперь собственное жилье. Через пятнадцать лет она обменяла комнату на квадратные метры в другом районе (чтобы не вызвать подозрений у соседей). Сменила паспорт. Теперь гражданка Спицина была 1945 года рождения.

Выучилась, устроилась на работу. В шестьдесят пятом году Алла получила от предприятия маленькую квартиру в «хрущевке», где и жила спокойно целых пять лет. Ей вдруг захотелось сделать модную прическу, купить коротенькую юбку и подвести на веках стрелки.

Почему? Потому что Алла влюбилась. В первый раз в жизни. А по человеческим меркам стукнуло Алле тогда шестьдесят восемь лет! Впрочем, выглядела она еще моложе, чем во времена своего неудачного замужества.

Осень в том году выдалась благодатная, тихая, сухая. Под туфельками Аллы шуршали разноцветные листья, настроение было прекрасное. Она возвращалась из кинотеатра, с удовольствием посмотрев замечательный фильм с многообещающим названием. Особенно Алле понравилась смешная и трогательная героиня, немножко грубоватая, немножко угловатая, и совершенно несчастливая в любви.

И почему так бывает? Она нашла своего героя, и тот ее полюбил, правда, полюбил, притулился, отогрелся возле некрасивой девочки. А эта мегера жена, ноги вытиравшая о своего мужчину, разорвала, разодрала на клочки любовь двоих. И ведь не нужен ей муж, совсем не нужен…

Алла вспоминала грустный взгляд выразительных, удивительной красоты глаз актрисы и радовалась ее таланту. Особенно поражал контраст игры: комически неуклюжая Бабка Яга и ранимая, ломкая, отчаянная, сильная Жанна Дарк. Великолепная девушка! Имя ее будет греметь на всю страну!

Домой идти не хотелось. В последнее время на Аллу давило одиночество. Возраст сказывался, что ли? Она зашла в маленькую и очень симпатичную кафешку, заказала чашечку кофе и пирожное, с интересом разглядывая прохожих за стеклянной витриной. Что-то будоражило нервы, беспокоило. Какое-то предчувствие. Что-то должно было произойти. Но что?

Она отпила из чашечки и чуть не поперхнулась. Прямо напротив столика Аллы, там, за витриной, на улице, стоял синеглазый и ласково ей улыбался. Это был он, Пасечник.


Глава 18

Княгиня лениво поднялась со своего любимого кресла, расшитого золотом. Ей сегодня было муторно на душе. «Если она есть, эта душа», - хмыкнула Княгиня.

«Снаружи – богатство, а на самом деле, все пущено с молотка, и живет она в кредит. Хозяин – не милостливый Боженька. Он не терпит вокруг себя бесполезную свиту. Ну, сейчас такое время. Все живут в кредит», - в голову, то и дело, лезли иронические мысли.

- Я становлюсь невозможным философом, - сказала она мужчине, склонившемуся над старым, разваливающимся от времени фолиантом.

Костя приподнял голову и близоруко прищурился:

- Что? Что ты сказала, моя звезда?

- Ничего. Мне просто интересно, а где сейчас гуляет твой братец? Опять пускает кровь моим детям? – глаза Княгини посверкивали нехорошим огнем, - неужели он так и не понял, что со своими экспериментами ходит по лезвию? Все эти разборки, стрелки, фу!

- Ах, успокойся. Твоим детям ничего не грозит, ты же знаешь, - Константин бережно положил на раскрытую книгу кальку и стянул с рук перчатки, - пускай развлекается.

- Ну а если? Если он все-таки задумал что-то против меня?

- Ничего он не задумал. Машет себе сабелькой, пока ты правишь. Пусть себе машет.

Женщина посмотрела в зеркало. Безупречна. Прекрасна. Идеальна. Она знала это. Она была, есть и будет. Вот только с «детьми» ей ужасно не повезло. Так уж задумано, и кудрявых ангелочков ожидать не стоит. Грустно все это, конечно. Но такова плата за вечную молодость. Она, к сожалению, не Венера из пены рожденная. Она потомок древнего рода, «слишком известного, чтобы произносить эту фамилию вслух». А яблочки от яблоньки недалеко падают – такая интересная русская пословица.

- Ты знаешь, очень смешно получилось с Егоркой. Он совершенно на меня не реагирует. Сорвался в свою дыру как ошпаренный к этой, убогой, как бишь ее там? Алексей Петрович уверял, что мы созданы друг для друга. Что он глаз не сводил с моего портрета! – ее смех звучал, словно серебряный колокольчик.

- Ты меня больше не любишь, негодная? – Костя пожирал глазами женщину. Столько лет прошло, а она ни капельки ему не надоела.

- Люблю. Но от этого дурачка должны родиться умные и сильные воины. Хозяину нужны именно такие. Они смогут убивать бессмертных. Ну а мы продолжим династию. Не ОН, - Княгиня вознесла глаза к потолку, - а мы, новые люди нового мира.

Она потихоньку выходила из себя. Нервно расхаживая по комнате, Княгиня продолжила:

- Да. Именно так. А теперь потрудись объяснить мне, с какой стати Пасечник выпустил на волю этого Егорку? Кто ему позволил?

Константин выпрямился над столом и потянулся так, что в спине его что-то хрустнуло.

- Ну, его благоверная принялась рожать. ЭТИ ЛЮДИ не дремали и приперлись за своей подопечной прямо в роддом. Егор теперь бегает и ищет свою роженицу. Даже, если и найдет, то не сможет ничего изменить. Как ты думаешь, его любовь останется прежней? Он слишком правильный. Мать добровольно отдала ребенка ЭТИМ – кошмар! Вернется, вернется. А ты его и утешишь. Покажешь, как ждала своего единственного тысячу лет?

Княгиня опять грациозно устроилась в любимом кресле. Пламя в очах ее успокоилось, лишь изредка вздрагивая золотистыми язычками.

- Кто дал тебе такую информацию? – спросила она.

- Выродки. Я отправил их по следу. Отец Сергий что-то не нравится мне в последнее время.

- Не смей называть так моих детей, - процедила Княгиня. И ледяной тон ее голоса очень не понравился Константину.

- Не буду. Считай, это их рабочий позывной, - поспешил успокоить женщину Костя, - все идет по плану. Даже лучше.

Он налил вино в бокалы, один из которых протянул женщине.

- За успех? – спросил Константин.

- Какой изысканный тост. Мне так весело стало, - Княгиня грустно улыбнулась. Богемское стекло мелодично дзенькнуло, - Как вы допустили к моему суженому какую-то «прости господи»?

- Не произноси имя Господа всуе, - заунывно пропел, дурачась, Константин, - конкурирующая фирма иногда просыпается. Я уж думал, что они совсем захирели со своими допотопными обрядами. Сидят в своем лесу и молятся колесу. Нет, оказывается, иногда намечается прогресс, - он хихикнул, - эта бессмертная шустрая такая получилась – парень из армии прийти не успел, а она его в сразу, не отходя от кассы, в постель затащила. ХАрошая смена растет у монашек. Высший пилотаж!

Княгиня задумалась. Как странно все, как необычно… И как быстро летит время. Сто лет, двести, тысяча, неважно. Все равно, ей казалось, что прошел год… Да, Княгиня всегда была жадной до жизни, для любви. Уж такой ее создал… тот, чье имя нельзя произносить всуе.

Ее красотой любовались все. Правда, тогда она была Графиней. Но любил ли кто-нибудь Графиню по-настоящему? Ференц? О, нет! Тот в вечных разъездах, в вечных войнах и схватках. Грубый, ненасытный мужлан. Долгое время ее томило страстное желание: утопить супруга в кровавой ванне. Но тот благополучно умер от болезни, оставив супругу вдовой, обремененной детьми. Правда, ее сыновей и дочерей воспитывали родственники, тут и там населявшие землю у подножья Карпатских гор. Пусто, скучно сидеть целыми днями в огромном, сыром замке.

Но однажды ее ослепила страсть. То был бродячий художник, прекрасный как майский день. Поцелуй был сорван с губ графини неожиданно и дерзко. И она не понимала, что творит: делить постель с простолюдином? Скандал! Но Графиня, наплевав на условности и строгий этикет, готова была идти за возлюбленным хоть на край света.

- Ты прекрасна, - восхищался он, поглядывая на Графиню поверх мольберта.

- Твоя кожа, гладка как шелк и бела как мрамор, - говорил он, снимая с нее одежду.

- Ты моя, моя, и будешь моей во веки веков, - шептал он, целуя ее в губы.

Простыни сворачивались клубком, тела переплетались крепкими узлами друг с другом, его черные, воронова крыла, волосы путались с ее белокурыми, золотыми волосами. И – никого вокруг, а если бы и появился кто, она бы перегрызла тому несчастному глупцу глотку собственными зубами.

Год за годом длилась их любовь, и тлен не касался суженого. Но тлен прикоснулся к графине. Она с горечью считала маленькие паутинки морщинок у глаз, плакала из-за увядающего румянца на щеках.

- Ты больше не будешь любить меня, - говорила она своему повелителю.

- Буду, - ласково отзывался он, - всего лишь сущий пустяк отделяет тебя от вечной молодости и красоты!

Это был, действительно, сущий пустяк. Ну, разве стоили жизни никчемных крестьянок с толстыми лодыжками и черными пятками ее, Графини, жизни? Нет. Она освобождала тупых, глупых, как скот, деревенских девок от рабства, от старости, от тлена. И жаркая кровь наполняла мраморную ванну графини. Ее тело становилось еще прекраснее и совершенней, а душа чернела и обугливалась. Но это такая ерунда, по сравнению с даром от возлюбленного, ее повелителя и властителя падших ангелов. И она с благодарностью приняла этот дар.

Он ее спас от заточения, явившись из ниоткуда в каменный мешок, куда замуровали несчастную. Он забрал ее с собой. Он предрек ей великую славу и редкую честь – быть матерью, королевой нового царства, кропотливо создаваемого много тысяч лет.

Он подарил ей нового мужа, нежно поцеловав на прощанье.

- Ваш союз прославит меня. И я прославлю вас! – объявил он.

Правда, Графиня совсем не любила нового мужа. И здесь, в холодной, неласковой стране она очень тосковала по синему небу родной Венгрии. Но годы шли, раны затягивались, балы кружили голову, а красота не увядала. Правда, пришлось сменить титул и имя, забыть про упоительные косметические процедуры. Правда, иногда она позволяла себе маленькое баловство, таясь благоверного мужа, возомнившего себя Пасечником. Ха-ха. Пасечником он не был никогда. Дурацкая должность, дурацкая ширма, за которой пряталась Княгиня. И еще – дурачки-пасынки.

Она обязательно нашла бы способ расправиться с ненужными детками, такими красивыми, в отличие от ее собственных детей, но… Хозяин запретил вольности. Именно пасынки должны помочь ей найти настоящего суженого. Светлого бессмертного, от союза с которым родится воин, способный восстать и погубить любого, кто встретится на его пути. И этот союз положит начало Новой Эре, Эре могущества и богатства, где нет места сирым и убогим, где наука и прогресс, вечная красота и молодость сделают человечество избранным и единственным в своем роде!

Княгиня устала ждать. Сколько лет ей отмерено? Сколько веков ей ложиться спать в одиночестве? Сколько ей слез нужно пролить, глядя, как несчастные дети мучаются в тесных подземельях, дожидаясь своего часа?

Константин влюбился в Княгиню, как и многие мужчины, клялся в вечной верности, но… Зачем ей он? Разве сравнятся его поцелуи с поцелуями Властителя? Почему же Властитель так рано покинул свою Эржбет? Почему он не подарит ей своего сына? Она плакала и звала его, но тот молчал, и таким холодом веяло от его молчания... Недоволен ею? Да. Эржбет не оправдала его ожиданий. Но в чем, в чем, скажите на милость, она была виновата?

Егор появился в доме Княгини неожиданно. И с первой же секунды она поняла: тот самый. Она не поверила, и, прикоснувшись рукой к мужской руке, почувствовала дрожь и легкое покалывание в подушечках пальцев. Нет, пасынки не ошиблись в своем выборе. Он будет принадлежать ей вечно, уж она-то постарается…

Поздно. Егор уже принадлежал другой, глупой, молоденькой бессмертной, успевшей забрюхатеть от своего муженька. Эх, схватить бы эту наглую выскочку, да выпустить из нее всю кровь. Жалко, что она не румяная смертная крестьянка. Очень, очень, жалко…

Интересно, откуда явился это светлый Егор? Чем он отличается от ЭТИХ ЛЮДЕЙ? Княгиня все бы отдала за ценные знания. Все, кроме молодости и красоты, разумеется.


Глава 19

Если бы Княгиня знала, как появился на этот свет «смешной» Егор, она бы навсегда потеряла покой и постаралась бы избавиться от «жениха», как радивая хозяйка избавляется от тараканов, оккупировавших ее дом. Но она ничего не знала. Кто-то, гораздо сильнее ее хозяина, скрыл правду от пристального, вездесущего взгляда, окутал туманом главную тайну, грозившую гнезду шершней неизбежной гибелью.

Не знала об этом Княгиня, не знал Константин, не знал и сам Алексей. Они пребывали в полной уверенности, что все делают правильно, и остается им только одно – ждать приказа, чтобы вступить в бой и победить.

Дремучие, темные монахи казались им древними, жестокими идолами с застарелыми, окаменевшими принципами и дурацкими идеями, не имеющими логически правильных основ.

Константин, умница, ученый, светлая голова, был бы непременно атеистом, если бы не чудеса, среди которых он жил. И, тем не менее, он искренне считал, что народ бессмертных представляет собой сообщество умственно отсталых, законченных деградантов, «живущих в лесу и молящихся колесу» Они бы и лапти с себя не снимали до сегодняшнего дня, отвергая всяческий прогресс и торжество научных открытий.

Если Княгине хозяин являлся этаким прекрасным принцем, то перед Константином он представал в образе академика, делового, мозговитого, ученого человека, ловко апеллирующего научными фактами и теориями. Константин восхищался им и совершенно не сомневался в правильности своих действий.

- Давай рассуждать здраво, коллега, - хозяин удобно устроился в кресле тайной комнаты рядом с лабораторией. В его холеных пальцах дымилась сигара, - нужно спасти человечество от гнета суеверий. Это пошло, в конце концов! Всему, что окружает нас, есть научное объяснение. Мы, люди умственного труда, отдавали жизнь науке, чтобы граждане не падали на колени перед нарисованными картинками. Не пугались грома, не молились радуге, лечили, а не заговаривали больные зубы. Занедужив, отправлялись к доктору, а не в церковь! Строили города, совершенствовали свои знания, были счастливы!

- Разве счастье купишь за деньги? – робко вопрошал Константин.

- А что такое – счастье? Сказочка про белого бычка, мой дорогой друг! Ты посмотри на русского мужика? Он – счастлив? Да нет же! Всю историю его нещадно эксплуатируют и угнетают, унижают и убивают, наживаясь на его труде! Русскому мужику с детства внушили: смирение и покорность – самый краткий путь к Господу. Русскому мужику приказывают: отдавай последнее и не возникай против начальства, ибо ты вечный раб, а всякий начальник поставлен Богом! Ересь! Дикость! Каменный век! И я рад, что революция произошла именно в этой стране! Построили школы, ясли, больницы, музеи, кинотеатры! За каких-то пять лет Россия сделала колоссальный прыжок! Без этого вашего Боженьки! Вот вам мои доказательства. Я был прав!

- А как же смерть, кровь, горе и братоубийство?

Внезапно лик «академика» поменялся: высокий лоб увенчался залысинами, а окладистая пышная борода превратилась в узкую, клинышком, бородку:

- Евоюция не деяется в пейчатках, уважаемый! – рука вождя простиралась куда-то в даль.

Костя рассмеялся шутке и попросил вождя мирового пролетариата вернуть себе прежний облик.

- Готовься, коллега! Мы на пороге удивительных перемен! Да, многие пострадают, миллионы погибнут, но это – жертва во имя великой цели! Мы обязаны спасти человечество, убрав ненужного конкурента, непонятно, почему, монополизировавшего весь мир! Лес рубят – щепки летят! – Хозяин снова изменился, и вместо сигары в руке его появилась курительная трубка.

К каждому человеку повелитель имел подход. И каждый ему верил. Удивительный талант убеждения, еще со времен Адама и Евы. А бывший шеф не оценил, «ибо любил всех одинаково». Ну что же, ЕМУ только хуже. Пока наверху ОН упивался любовью, внизу готовилась Великая Революция. Хозяин достаточно долго тренировался на «кошках», то есть, на жалких человечках. И кто посмел бы назвать его цели убийственными? Он трудился на благо и во благо…

Алексея сложно было увлечь высокими идеями. Молодой балбес, что с него взять? Упрямый, неутомимый, взбаламошный. Но это упрямство, нежелание подчиняться – очень нравилось падшему. «Из таких «казачков» получаются настоящие герои. Он поведет за собой массы. Люди глупы и ведутся на красивую внешность, пылкое сердце и великодушие. Будет вторым Че Геварой» - думал про него Хозяин и предоставил Пасечнику полную свободу, без пригляда и особых нравоучений.

Леха жил на полную катушку. Его сердце горело особым, молодецким куражом, когда море по колено. Дух свободы и вседозволенности пьянил и будоражил. В отличие от родного отца и старшего брата, Леха никогда не брезговал дружбой с выродками.

Отличные ребята – просто отрыв башки. С ними было весело и легко! Словно Дартаньян и три мушкетера, они ни дня не жили без приключений, и участвовали, наверное, во всех войнах. Им было плевать даже, на чьей стороне воевать: за французов, турок, японцев или русских, за красных или белых – все равно! Главное – бег, динамика, адреналин и запах горячей крови!

Когда дорогой папа отдал Хозяину душу и благополучно помер, именно к Алексею перешло почетное звание. Константин, книжный червь, нисколько не возражал. Брат согласился оставаться в тени, грамотно направляя действия Лехи по нужному руслу. Мачеха, покрутившись около пасынка с хитрой лисьей мордой, в конце концов, отстала, переключившись на Костика, старая гетера.

Алексей с выродками упивался новой ролью: всячески вредил ЭТИМ ЛЮДЯМ, а, если точнее, этим замшелым пенькам болотным! Там и дел-то особых никаких – вынудить бессмертных девок на убийство. Теряют они свой дар. Отлично. Даже интересно. И очень просто. Загнанная в угол бессмертная защищалась, как умела. А умела она это делать отлично, силенок хватало. Правда, недолго. Оставалось ее просто добить.

Если ЭТИ ЗАМШЕЛЫЕ ЛЮДИ не попадались шайке на глаза, то Леха со товарищи бросали с утра жребий – за кого сегодня выступаем? Орел – за белых. Решка – за красных. Увлекательная игра. А главное – можно убивать, жечь, разрушать, грабить. Идея не важна, какая разница? По обеим сторонам зверей хватает, а победившие все равно напишут историю по своему, воздвигнут свои памятники, создадут свое видение на ситуацию. Так было – так будет, не все ли равно?

Однажды, глубокой осенью друзья-мушкетеры, как обычно, сыграли в орла и решку. На сей раз им выпало напялить на головы буденовки. В ревкомитете получили задание: опечатать барскую усадьбу. Комиссар с совершенно пустыми глазами предъявил им предписание, даже не проверив документы. Так всегда случалось: выродки обладали даром подчинять себе смертных.

А потом они выгнали на улицу семейку: папа выкрикивал какие-то лозунги, мама проклинала убийц. А дочь их – девчушка совсем, не сводила с Алексея взгляда огромных, испуганных глаз.

Торкнуло – бессмертная! Вот это подарочек! Но тут же заболело сердце, и лихорадочно завертелись в голове мысли: не нужно выродкам об этом знать! Почему так случилось – Леха не понимал. Обреченный взгляд девчонки? Да он их столько перевидел – ни одна не тронула души! Но жалко, жалко ее до… Слез?

Леха ободряюще подмигнул девке и нажал на курок. После расстрела выродки с обычными шуточками сбрасывали тела «господ» в овраг, а Леха аккуратно, незаметно от дружков, положил девочку около ручья.

Опечатали здание, для смеху отчитались перед комиссаром, а наутро переоделись в щеголеватую форму белогвардейцев. На выродках, правда, любая форма сидела, как на корове черкесское седло. Грязные такие, неряхи. Вечно чем-то воняют, скоты! В первый раз в жизни Алексей испытал отвращение к своим «мушкетерам». Тогда они разминулись. Выродки, недоумевая, отправились «гулять» на донские земли, а Алексей остался здесь, сославшись на важное поручение Хозяина.

Он и не надеялся встретить незнакомку, но что-то тянуло Алексея в старый усадебный сад. Конечно – сбежала. Леха кинулся было по следу, но наткнулся на серьезную охрану целой ватаги бессмертных. Опасно. Не до геройств. Воины могли убивать, не щадя своих жизней. А вдруг у них получится, кто знает?

Алексей отступил. Думал, забудется. Не забылось…

В тридцатые годы его отколовшаяся шайка промышляла за Невской заставой, в банде Шемогайлова. Гуляли, убивали, насиловали – полный «джентльменский набор». А потом залетели по крупному и были отправлены в «Кресты». Сидели недолго – через три месяца всем гуртом были отправлены к стенке. Естественно, пришлось их «выкупать», заменив живых выродков на трупы неизвестных пропойц. Костя, брат, решив, что «хорошенького понемножку», на несколько лет заковал выродков в подземелье, чтобы те не устраивали лишнего шума. Ни к чему – готовилось масштабное дело, которое Хозяин назвал «первой ступенькой» к мечте.

А потом началась такая заваруха, в таких масштабах, что даже невозмутимый Константин развел руками:

- Талант! Размах! Мозг! – то и дело, приговаривал он, и снова склонялся над чертежами. Работа велась серьезная – ученые трудились над созданием новейшего, страшнейшего ядерного оружия.

Алексей ничему не удивлялся: задача ясна. Необходимо было уничтожить как можно больше людишек. Тогда намного проще будет убирать бессмертных, чтобы на освободившейся земле посеять новые семена. Наверное, дар убеждения способствовал Хозяину увлечь своей идеей многих. Уж очень похожи мысли того же Гитлера на мысли Хозяина. Австрийский проныра, наверняка он выдал их за свои – ни стыда, ни совести! Нужно отдать ему должное, Алексей прямо зачитался книжкой, выпущенной издательством Франца Эера. Мд-а-аа, размах, нечего сказать…

Выродки, подлизываясь, снова предложили сыграть в орла и решку. И Алексей непременно сыграл бы в эту игру. Но что-то его удержало на этот раз.

- Хочу посидеть в партере, - с улыбкой отмахнулся он от головорезов. Те даже обиделись. Ненадолго, правда. В тот же день они покинули «отчий дом» и не возвращались целых десять лет. Скатертью дорога!

Ленинград погибал, боролся, умирал от голода, падал, поднимался, и снова падал на его глазах. Маленькие человечки брели по пустынным, заледеневшим улицам как живые мертвецы. По всем признакам, они должны были умереть. Но не умирали: жили, работали, воевали.

Алексей читал сводки и удивлялся: этого не может быть! Страна истекала кровью, но все равно боролась с врагом, отдавая последнее без остатка. Русского человека забрасывали бомбами, травили газом в концлагерях, били, душили, давили, резали – уничтожали! Но русский человек не сдавался, хотя не было у него дара бессмертия, всего одна хрупкая и такая короткая жизнь.

«Гвозди бы делать из этих людей

Крепче бы не было в мире гвоздей!»

Зачем нужны новые семена? Хозяин сам себе оказал медвежью услугу, не уничтожив, а, наоборот, закалив род человеческий!

Алексей засмеялся издевательски: получи, фашист, гранату! На-ко, выкуси!

Он начал помогать смертным. Незаметно, исподволь. Кому-то позвонит в дверь, и, представившись сослуживцем отца семейства, брякнет на стол мешок с хлебом и консервами.

Умиравших прямо на улице – поднимет и потащит домой, согрев и накормив бедолаг. Кого-то укроет от осколка разорвавшегося снаряда. Одной дико кричавшей бабенке Алексей подарил карточки взамен потерянных.

И каждый день Леха методично уничтожал бандитов-мародеров. Он даже поймал себя на том, что хочет служить в милиции или на фронте. Делать этого не стал. Выродки далеко, стучать на Алексея не смогут. Но Костя обязательно задаст вопрос: с какого перепугу пришла такая сумасшедшая мысль в голову младшего братца. Еще и в подземелье упечет… Не надо…

Когда закончилась война победой СССР, Леха с удовольствием смотрел на салют. В душе он радовался, что так случилось. Эту страну не победить! Нет, не так: ЭТУ СТРАНУ не победить! Он ликовал!

И еще одно помогало жить Алексею. Он ЧУВСТВОВАЛ. Где-то здесь, где-то совсем рядом находится ОНА, его бессмертная. Найти девушку легко, но Алексей подождет пока. Времени у него – вагон. Успеется. Слишком много нужно ей рассказать – одного века не хватит. Надо подумать: как ей все объяснить, той, которую Алексей убил лично. Он ее враг, злодей, человек из другого племени. Примет ли бессмертная Алексея? Поймет ли? Задача…


Глава 20

Он увидел ее, проходя мимо маленького кафетерия. Стройная, гибкая девочка-женщина сидела за круглым столиком, беспечно поглядывая по сторонам. И вдруг их глаза встретились, и Алексей узнал в них все тот же страх. Он улыбнулся растерянно, не зная, что теперь делать. Она рванулась к выходу в панике, забыв свою сумочку.
Алексей мог бы ее перехватить, но… зачем? Бессмертная кинулась к метро и исчезла в людском потоке. Брошенная сумочка осталась висеть на спинке стула. Леха зашел в кафе и забрал забытую вещицу. Открыл сумочку, достал паспорт, нашел адрес и снова улыбнулся.
Вечером он топтался возле дверей ее квартиры. Ай, будь, что будет! Что он стесняется как мальчишка. Леха нажал на кнопку звонка. Она открыла (дурацкая привычка не спрашивать, кто пришел), и он просто втолкнул девушку в комнату. Завязалась борьба. Она билась в его руках, кусалась, пыталась кричать и была очень сильна. Алексею туго пришлось бы, если бы он не знал давнего приема обездвиживать жертву.

- Не ори! Не ори! – прошипел он, - просто выслушай меня. Я тебе не враг!

- Ты убил меня, убил моих родителей, всех убил, отродье! – Алла сверкала глазами, сейчас совершенно не похожими на ланьи очи.

- Я знаю. Успокойся. Посиди немного! – Алексей и сам присел напротив пленницы.

- Я убью тебя, тварь! – Алла тяжело дышала.

- Убивай. Станешь смертной.

- Ну и пусть. Зато одной тварью станет меньше, - она неожиданно успокоилась.

- А заодно станет меньше бессмертных, - снова улыбнулся Алексей, - я тебе сумочку твою принес, растеряха!

- Что тебе от меня надо? – глухо спросила она.

- Ничего.

- Прошу, оставь ты меня в покое! – по щекам девушки полились слезы, - ты же мне жизнь сломал!

- Не городи ерунды. Взрослый человек, а… Одна живешь? Где твой супруг?

- Нет у меня никаких супругов!

- О как! Как же ваши допустили? Или, уже отрожалась? – в глазах Алексея блистали искорки, - забраковали?

- Может, и так, - ответила Алла.

В голове ее творилось черти что! Днем она опрометью убежала от Пасечника. А вечером впустила его в свой дом. Что за ерунда? Битых три часа дрожала за занавеской и сама же открыла дверь, зная, что это он, никто больше к Алле не приходил!

- Зачем ты сюда явился? Убить? – снова спросила она.

- Тебя и лопатой не убьешь! Просто. Тянет. – Ах, его знаменитая улыбочка, и глаза синие, погибельные…

С каких это пор сам Пасечник заинтересовался обыкновенной, неполноценной, нерадивой бессмертной? Или врагов тянет к таким, как она? Может, он хочет завербовать Аллу в свои ряды?

- Уйди!

- Нет. Не уйду. Ты – моя. А я – твой. Потому и нет у тебя никакого мужа! – Алексей уничтожающе смотрел Алле в глаза. Правда жгла. И это было очень больно.

- Был у меня муж! И ребенок… был! Я…

- Значит, этот твой муж – козел!

- Что-о-о-о?

- Козел. Я бы никогда не позволил забрать у матери ребенка! Я бы костьми лег! – слова Алексея были жестоки и безжалостны, - ты убежала от него, да?

И вдруг Алла разрыдалась. Как прав, как справедлив был Пасечник!

- Вы умеете красиво говорить!

- Тебя ко мне тоже тянет. Сейчас докажу, - прервал ее Алексей и вдруг прижался губами к губам Аллы.

Поцелуй был долог. Поцелуй был крепок. Поцелуй был сладок. Пасечник был близок и понятен. Так вот что это такое! Но почему? Почему именно он? Колдовство?

- Я не колдун. Я просто Пасечник. Я всю жизнь боролся с такими, как ты. И я не знаю, что случилось со мной… с нами… Я люблю тебя.

- Если бы ты любил, то не дал бы мне выходить замуж за Григория, - горестно прошептала Алла.

- Если бы я знал, что люблю, то забрал бы тебя из того оврага с собой. Но выродки все равно до тебя добрались бы. Я вернулся вечером, а ты ушла. А я искал тебя. Видишь, нашел!

- Поздно.

- В самый раз. Я прошу прощения за смерть твоих родителей. Я, правда, ничего не знал. Мне тоже больно об этом думать. Эту вину никак не загладишь. Просто, дай мне один шанс.

Она ничего не сказала в ответ. Какие тут могут быть слова? Он – суженый. Он – истинный муж. И он никогда и никому не отдаст своего ребенка.

Алла сама приблизилась к Пасечнику. Да горите вы все огнем со своими догмами. Посмеялись? Смейтесь дальше! А она будет делать все по-своему. Где-то Алла читала похожую историю. Шекспир? Ну да: Монтекки и Капулетти, не угодно ли?

Алексей и Алла выпали из жизни. От слова «совсем». Им никто теперь не был нужен. Только двое на огромной, населенной миллиардами людей, земле. Что это – безумие? Эгоизм? Радость? Счастье? Они не знали. Их просто тянуло друг к другу. Неудержимо и страстно. Вечерами они пили чай на кухне. За вечерами шли сумасшедшие ночи, чтобы потом, тихим утром пить кофе на той же самой кухне и разговаривать обо всем и ни о чем.
Алла вспоминала, как жила с Григорием. Да лучше в речке утопиться, чем так мучиться. Порой ее душила обида: кто же так распорядился ее жизнью, будто и не жизнь это вовсе. Будто, она – не человек.

- Ненавижу тебя, - говорила она Алексею в такие моменты.

- Почему?

- Ты не пришел, когда был так мне нужен!

- Если бы я знал, то убил бы Гришу твоего.

- Он не мой. Мне кажется, что произошла ужасная ошибка!

- Очень хорошо! Зато мы с тобой встретились! – он снова и снова обнимал Аллу и искал губами ее губы.

Он не мог оторваться от возлюбленной. Его мозг пронизывал страх, а сердце охватывала тревога. Так было страшно – вдруг выродки разнюхают об их связи и передадут информацию Хозяину. Что будет с Аллой?

- Алеша, я боюсь. Я слышала, у наших есть такое наказание: провинившихся закапывают живьем на много, много лет. Вдруг нас найдут? – говорила ему она.

Алексей вздрагивал, представляя себе, как Аллу, молодую и прекрасную, силой втискивают в ящик и засыпают его землей. Как трудно ей дышать. Как она колотит по крышке тесного ящика и сходит с ума. Он с болью понимал, что разлука необходима и неизбежна. Если девушку свои хоронят заживо, то чужие – заживо сжигают. Жертва не умирает, но потом, обезображенная, страдает от дикой, вечной боли. Такого допустить Пасечник не мог. Им нужно расстаться, чтобы сохранить все то, что хорошего было у них.

В последнюю ночь она плакала и ненавидела себя за это. Что не так опять? Почему ей нельзя жить по-человечески, как нормальные люди?

- Я буду рядом все равно. Куда бы ты не уехала. Я буду рядом. Ничего не бойся!

- А если придут ЭТИ ЛЮДИ?

- Не придут. Они к тебе никогда не придут.

На двоих была отмерена всего одна неделя счастья. Целая неделя счастья…

***

Она поняла, что беременна через месяц. Да, это так! У нее будет, все равно будет ребенок! Алла считала деньки, покупала пеленки и верила, что все сложится хорошо. Иначе и быть не может! Малыш спокойно рос под сердцем, и она знала, что отец ребенка где-то рядом.
Так оно и было. Каким-то шестым чувством Алексей понимал, что Алла ждет малыша. Он старался не попадаться ей на глаза, не видеться с желанной женщиной, оберегая ее от дурных взглядов и подозрений. Он понимал: ЭТИ ЛЮДИ не оставят молодую мать в покое, явившись к ней сразу после родов. Алексей в напряжении ждал, когда они придут за младенцем.

В один из солнечных майских дней он почувствовал странное беспокойство. Алексей не стал утруждать себя мыслями и подозрениями – просто взял и поехал к Алле. Угадал. Она собирала вещички – нужно было отправляться в родильное отделение: женщина почувствовала приближение схваток.

- Ты приехал?

- Конечно. Я не мог тебя оставить в такой день. Помнишь? Я обещал. Никто не коснется нашего малыша.

Алла грустно улыбнулась. Она неуклюже присела на краешек дивана. Простенькое платьице в яркий горох, опустившийся живот, гладко зачесанные волосы и миленькие тапочки на ногах: она выглядела все такой же испуганной девчуркой. Алексей нагнулся и поцеловал ее живот. Сердце обливалось кровью – что будет дальше? Сирота при живом отце. Хотелось забрать Аллу с собой. Но что там? Неужели малышу придется расти под крылышком сатаны? Нет. Этого он не желал своему сыну.

Алексей положил голову на колени молодой мамы.

- Вот так бы и сидела целый век, - вздохнула Алла. А потом добавила:

- Я решила уехать, Алеша. Меня Шура к себе зовет.

- Кто такая Шура? Бессмертная?

- Нет. Обычная женщина. Мой личный ангел-хранитель. Мы будем с ней рядышком. Здесь неспокойно…

- Даже если ты смотаешься на Северный полюс, я буду приезжать к тебе.

Она обхватила руками его голову.

- Не надо, Алеша. Ничего хорошего не выйдет из этой затеи. Потом, когда-нибудь… Ты понимаешь меня? – губы Аллы дрогнули.

Алексей понял все.

Алла закончила сборы, и они собрались выходить.

И тут в дверь позвонили.

- Не двигайся, - одними губами сказал Алексей.

Алла на цыпочках пробралась в комнату. Звонок повторился. Алексей открыл. На пороге стоял здоровенный детина, косая сажень в плечах и румянец во всю щеку. Милицейский китель трещал по швам, видно было, как неловко в нем большому, налитому мышцами телу.

- Гражданка Спицина дома? – просто спросил милиционер.

- Нет, она уехала на море отдыхать, - Алексей включил все свое обаяние, - боюсь, что приедет не скоро. Вот, меня вызвала, квартиру охранять.

- Цветочки поливать? – ох, как нехорошо улыбнулся милиционер, - документики покажите, будьте так любезны.

- Сию секунду, - очаровательно улыбнулся в ответ Алексей, и… был сражен мощным ударом кулака.

Он тут же вскочил на ноги, готовый отразить атаку. Милиционер шагнул вперед, и ударил Алексея еще раз, не давая ему опомниться. Алексей ловким ударом ноги сбил милиционера с ног. Чем больше шкаф, тем громче падает. Противник не удержался на ногах. Алексей ловко прыгнул на него и обхватил бычью шею милиционера, но тот, тоже не лыком шитый, начал давить ему на глазницы, и хватка его не ослабевала. Алексей, рискуя ослепнуть, отпустил шею мужика и резко ударил его по ушам. Тот, оглушенный, прекратил выдавливать сопернику глаза. Алексей времени зря не терял: со всего маху двинул милиционеру по зубам, по носу, опять по зубам, вливая в кулак всю свою силу.

И тут – резкий крик:

- Алеша, перестань. Он уже еле дышит!

Алексей отвлекся на секунду, а зря. Мужик сбросил его с себя, да так, что Леха ударился о противоположную стену.

- Я с миром пришел! Алефтина!

Она зажала себе рот руками.

Милиционер встал, отряхнулся и козырнул.

- Алефтина, здравствуй. Вот я и… вернулся.

Перед Аллой стоял живой и здоровый, целый и невредимый муж Григорий.


Глава 21

- Не спрашивайте меня ни о чем! У нас очень мало времени! Скоро ОНИ придут за ребенком!

- Я не верю тебе! – закричала Алла.

- Пожалуйста, пожалуйста, успокойся, нам некогда! Нужно срочно выбираться из города! – Григорий, бледный и взъерошенный, сам чуть не перешел на крик.

- Алеша, я никуда с ним не поеду. Он специально меня заманивает в ловушку! – Аллу трясло, тянущая боль внизу живота усиливалась.

- Не надо со мной ехать. Можешь ехать с ним! У вас есть знакомые в каком-нибудь городке, деревушке?

Алла собралась с мыслями:

- Да. Есть. Тетя Шура… Но она живет ужасно далеко.

- Тем лучше. Это твоя волга стоит во дворе? – спросил Григорий у Алексея.

Тот кивнул.

- Срочно, Алефтина, собирайся. В дороге я все объясню.

- Ты нам не нужен, - твердо сказал Алексей.

- Нужен! Еще как! А ежели она рожать примется? Кто рулить будет? Ты? А ежели ГАИ? Думай головой, Пасечник, твою ж дивизию, растак тебя перетак! – Григорий так волновался, что опять перешел на северный говорок, с оканьем и легким матерком.

- Откуда ты…

- Поехали, говорю! – прикрикнул на Леху Григорий.

Через пять минут все трое были уже в машине.

- Алла, милая, куда едем? – Алексей говорил мягко, стараясь не волновать женщину.

- В Дудинское. Это далеко. Нужно ехать до Бокситогорска, а потом еще километров шестьдесят по грунтовке.

- Справимся, не волнуйся, - Алексей был спокоен.

- Надеюсь, успеем, - сказал Григорий, - не болит у тебя ничего, Алефтина?

- Прекрати меня так называть! – фыркнула она, - терпеть ненавижу это имя.

Григорий промолчал. Он решил не возникать лишний раз, но в зеркало, где отражались глаза водителя, смотрел упрямо и смело.

Вместительная, широкозадая волга важно катилась по улицам Ленинграда, цепляя к себе завистливые взоры граждан. То и дело приходилось останавливаться на светофорах. Но вскоре машина вырулила на шоссе и газанула, оставляя за собой пригороды с поселками и деревушками. Асфальт потемнел от свежего майского дождика – хорошая примета для путника.

Мурлыкал приемник, волга уверенно перла, как танк, не снижая скорости, Алексей вел автомобиль профессионально, не торопясь и не чертыхаясь. Алла, положив руки на живот, замерла в напряжении. Григорий, сидевший с ней рядом, постоянно оглядывался назад.

- Расскажи, с чего такие нежности, Гриша, - прервал общее молчание Пасечник, - как же ты, мил человек, так осмелел, что прямо ко мне в руки заявился?

- А ты тут вовсе ни при чем, я бы тебя голыми…- Начал было Григорий, но, скосив глаз на встрепенувшуюся Аллу, осекся.

- По существу и коротко, - сказал Алексей.

Григорий посмотрел на живот женщины, прерывисто вздохнул и начал свою историю:

- Мы с Алефтиной много лет прожили. Да как прожили, мучились. Я, конечно, не сахарный был, - он опять покосился на Аллу, - ну да Бог с этим. Это наши с ней дела. Не буду.

В сорок первом расстались, и увезли меня на фронт. Ну а там, сами знаете, досталось нашему брату по-полной. Ну и мы им дали жару, хорошо набили задницу фашисткой сволочи. Меня даже не ранило, не задело ни разу. Да и задело бы – мне что? Отряхнулся, и дальше поскакал.

И вот смотрю я, после боя, мужики, которые очухаются, придут в себя маленько, сразу за фотокарточки, за письма хватаются. И такая у них тоска в глазах, что мне дышать больно. И я, Алефтина, тебе скажу прямо: и меня тоска брала. И я скучал отчаянно. Вот жил с тобой рядом, а не вместе, ничего не чувствовал, досадовал, что ничего у нас не получается, даже уважения нету. А под смертью с людьми побывал, и жалко мне тебя стало…

- Меня жалеть не надо, - отрезала Алла, но тут же смягчилась, - я все, Гриша, понимаю, бывает такое. Женщины сколько раз признавались: дрались с мужьями, а забрали их, и все. Любовь до гроба!

- Вот я и говорю. Как ты, что там с тобой… Письмо написал. Нет ответа. Зато соседка чирканула: мол, так и так, сбежала твоя благоверная, наверное к самому Гитлеру. И шпионка она, и председателя за нее затаскали прямо!

Я понял – все. Попереживал. А потом меня такая злость взяла – почему это? Ошиблись ЭТИ ЛЮДИ? Или нарочно все это сотворили с нами? И кто виноват? В общем, после победы и я в Сибирь не вернулся, разузнал, где Макарий сейчас, наш сват. Он в скиту обретался. Я к нему с наскоками, с вопросами: как так, да какое право имеете! А он мне так строго говорит:

- Не твоего ума дело! Живи, да радуйся.

- С кем жить, - говорю, - чему радоваться?

- Выбирай другую невесту, и сердце впредь свое слушай! А то схватил девку, не глядя, и теперь ногами сепетишь! Натворил делов, а мы виноваты?

Другую невесту мне ненадобно. Я же воин! А муж из меня – никудышный. Поехал я в Белоруссию – восстанавливать республику. Там и школу вечернюю окончил, и в школу милиции поступил, и стал милиционером. Время подошло, я в другой город переехал, в Ярославль. И там… женился на простой смертной девушке. Хорошая она. Добрая. Любовь у нас была. Детишек она очень хотела, а не могло быть у нас детишек. Так жена сирот усыновила, троих мальчиков мы растили.

Она с годами старела, а я нет. Пришлось ей все рассказать. Она понятливая, Верушка моя. Поверила. Но распереживалась за деток.

- Как же мы будем дальше? Заподозрят люди то?

Но переживать ей пришлось недолго: за самоуправство ЭТИ ЛЮДИ приговорили меня к двадцати годам, и закопали в сырой земле. Отлежал я там весь срок. Вернулся домой тайно, а… Верочку мою уже похоронили. Сыны взрослые, работали, женились. А как с ними поговоришь?

Ладно. Не буду. Но все равно, было у меня счастье! И у тебя, Алефтина, счастье будет! Я за эти годы о многом передумал, многое выведал. Потому и едем с тобой сейчас в тайное место. Тебе надобно там родить. В больницу нельзя – сразу найдут. В любой точке мира. Да и мало сейчас бессмертных – разом прибегут. Как родишь, так я научу тебя ребеночка прятать. Знаю теперь!

- Как? Говори уже? – спросил Алексей.

- Нельзя пока говорить. После скажу, - невозмутимо отвечал Григорий.

- Зачем ты нам помогаешь? Я тебе душу вымотала, Алеша вообще кровный враг ЭТИМ ЛЮДЯМ, - не удержалась Алла.

Григорий сверкнул глазами, он был неумолим:

- После скажу! Нельзя! Заговор такой!

***

По грунтовой дороге волга еще ни разу не ездила: трясло по ухабам так, что сердце из груди выскакивало. До этого Алла держалась, терпела из последних сил, молясь, чтобы схватки не начались в пути. Но ребеночку ведь не прикажешь: сиди в материнской утробе и не вздумай проситься на Божий свет, пока мамка все свои дела не переделает. Ребенок пожелал родиться, значит, так и сделает, ори не ори. Сиденье под женщиной стало мокрым, значит, отошли воды. Алексей гнал волгу, стараясь успеть, домчать, но…При каждом ухабе Алла кричала, давно забытая боль казалась ей просто невыносимой.

- Ос-та-но-в-и-и машину… Ал-леша! – взмолилась женщина. Лицо ее, мокрое от пота, страдальчески исказилось, ко лбу прилипла прядь волос.

Она уже не стеснялась ни Алексея, ни Григория. Пасечник рванул искать ручей. Григорий быстро-быстро собирал сушняк для костра, чтобы вскипятить воду в кастрюле, украденной тайком от Аллы из ее кухни, и кинутой в багажник на «всякий пожарный». Прокипятил пеленку, нож, ножницы. Обильно смочил руки одеколоном, найденным в косметичке роженицы.

«У коров, лошадей приплод принимал, дай Бог, и у Алефтинки приму» - думал Григорий.

- Да отойди ты, что завис над девкой, Пасечник! – ругнулся он на Алексея, гладившего Аллу по влажным волосам, - не мешайся тут. Это детей делать – вы мастера. А как их принимать – мозгов не хватат! Тужься, Алефа, вспоминай, старушка, свою молодость, не впервой замужем!

Алексей криво улыбнулся. Па-а-асечник… Дурак он набитый. Простецкий мужик, и то, соображает… В сердце кольнула ревность: вот они, снова вдвоем, стараются, и Алла доверяет бывшему мужу больше, чем нынешнему. Алексей вдруг разозлился на себя: « Идиот! Нашел время африканские страсти разжигать. Ты еще морду ему набей!»

Вскоре лес огласился первым криком младенца.

- Эй, папаша, подмогни-ка! – подозвал Алексея Григорий.

Он дал «папаше» остро наточенный нож, а сам натянул склизкую от крови пуповину:

- Режь, давай.

Алексей секанул ножом. Младенец, красный, мокрый, корчился червячком в здоровенных ручищах Григория и кричал.

- Ну, не ори, не ори, как потерпевший, - приговаривал бывший муж Аллы. А потом протянул ребенка Алексею. Тот боязливо его взял.

- Ого-го, тепленький какой, живой! Живой, парень! Парень, Алла! Мальчик! – Алексея разрывало от восторга. Сын! Собственный, маленький, крохотный сын!

Алла, недолго отдохнув, забеспокоилась:

- Алеша, одеяльце из сумки достань! Одеяльце ему надо.

Молодой отец положил малыша на грудь матери, а сам метнулся за одеялом. Укутали кроху, и тот, почуяв материнское тепло, сразу успокоился и уснул.

- Ему тоже отдыхать надобно, - сказал Григорий. Но лицо его было полно скорби.

Он прислонился спиной к дереву и посмотрел на небо и солнце, запутавшееся в янтарных сосновых ветвях. Алла взглянула на него, и что-то тревожное холодной змеей начало вползать в ее сердце.

- Алеша, Гриша… Может… поедем? Поздно…

- Подождите, - Григорий тяжко распрямился, - погодите ехать. Нужно еще одно дело закончить.

- Ты нас обманул, гаденыш, обманул? – Алексей схватил мужчину за грудки. Лицо его было страшным: белые зубы оскалились в волчьей гримасе.

- Нет. Не обманул. Просто… Алефтину все равно найдут. Часа через три, четыре, но найдут. Ей нужно невидимой стать.

Алла прижала к себе ребенка. Григорий тоскливо посмотрел на нее:

- Да. Ты прости меня, милая. Надо было сразу. Но я боялся, что ты от родов умрешь.

- Да что ты говоришь? Я ничего не понимаю! – холодная змея сжимала сердце женщины.

- Ты должна убить его, - глухо пояснил Алексей.

- Как убить? Я не… Я не хочу! У меня сыночек! Я не бу…

- Надо, Алефтина. Ты можешь убить один раз. Кого угодно. Даже бессмертного воина. И тогда ты станешь невидимой ДЛЯ НИХ. Это твой единственный шанс.

- Она станет смертной, - процедил Алексей.

- Она станет счастливой. И свободной. Мне про это Макарий сказал. Иначе – заберут дитя. И ты, Пасечник, не поможешь. А если поможешь, то на вечные муки дитя обречешь! – у Григория – ни кровинки в лице, - Давай, милая. Алексей, подержи ребеночка. Уйди куда-нибудь. Не надо при нем…

Он приблизился к машине.

- Пойдем, Алефтинушка. Ты прости, я все по привычке, по памяти. За все меня прости.

Алексей бережно взял на руки сына. Григорий помог Алле выбраться из машины. Она, еще толком не оправившаяся от родов, побрела следом за бывшим мужем.

Малыш, закряхтел, заерзал в одеяле.

- Тихо, сыночек, тихо, тихо, - шептал Алексей. Синяя жилка на его виске отчаянно забилась. Он стиснул зубы и повернулся к ручью лицом, - тихо, тихо, мама сейчас вернется. Обязательно вернется.

***

Они стояли друг напротив друга.

- Сына Егорием назови. Вот моя просьба. – Сказал мужчина.

- Хорошо, - прошептала женщина.

- Не прячь парнишку от людей и сама не прячься. Как придет срок, Пасечнику его отдай.

- Как это? Я…

- Не спорь. Помни об этом. Макарию виденье было. Отдавай спокойно.

- Когда срок?

- Не скоро. Не бойся. Запомнила?

Алла кивнула. Она дрожала. Лицо заливали слезы. Как можно убить такого сильного, большого и красивого человека, Богом созданного для жизни?

- Не тяни, Алефтина, - строго, как хозяин и супруг прикрикнул на нее Григорий, - кровь от пуповины не должна засохнуть! Иначе – швах! – он подал ей нож, тот самый, которым Алексей обрезал пуповину, соединяющий ребенка с чревом матери.

Алла взревела и ударила Григория в грудь, всадив нож по самую костяную рукоятку. Григорий заморгал глазами, сразу, по-медвежьи осев на мшистую землю. И так же, тяжело, выдыхая из себя жизнь, вытянулся, а глаза его все не закрывались, искали солнце, отцепившееся от сосновых ветвей и плавно катившееся за горизонт.

Она упала на колени перед Григорием и поцеловала его в губы. И тут же, как по команде какой, тело мужа начало таять, растворяться, рассыпаться, как мираж, как туман, как чудный морок. Словно, и не было никогда Григория на свете.

Она вернулась к Алексею и сыну.

- Подай мне Егора, Алеша. Надо ехать. Поздно.

С той самой минуты Алла стала обычной смертной женщиной.



Продолжение в следующем посте

Автор Анна Лебедева
ПАСЕЧНИК (4) - 980399385839

Комментарии